Знаменитый юрист Гай Кассий произнес пылкую речь…

Знаменитый юрист Гай Кассий произнес пылкую речь в защиту жестокого закона. Тацит продолжает: «Никто не осмелился выступить против Кассия, и в ответ ему раздались лишь невнятные голоса сожалевших об участи такого множества обреченных, большинство которых бесспорно страдало безвинно, и среди них старики, дети, женщины; все же взяли верх настаивавшие на казни. Но этот приговор нельзя было привести в исполнение, так как собравшаяся толпа угрожала взяться за камни и факелы. Тогда Цезарь, разбранив народ в особом указе, выставил вдоль всего пути, которым должны были проследовать на казнь осужденные, воинские заслоны».

Блестящий ученый Стар в своем замечательном переводе Тацита справедливо указывает, что поведение толпы, требующей отменить жестокую казнь 400 невинных людей, разительно контрастирует с трусостью и жестокостью богатых и знатных сенаторов. Именно страх перед миллионами рабов, страдающих под игом богатых, вынуждал их настаивать на столь устрашающем приговоре.

Неумолимый закон делал положение рабов в Риме невыносимым. Раб был не человеком, а вещью, с которой ее хозяин мог обращаться по своему усмотрению. В «Институциях» Гая (i, 8, I) говорится: «Рабы находятся во власти их хозяев; у всех народов хозяева властны над жизнью и смертью рабов».

Поэтому мы не должны удивляться, что лишь немногие хозяева считали себя обязанными заботиться о старых и больных рабах. Катон Старший советует продавать «состарившихся волов, порченую скотину, порченых овец, шерсть, шкуры, старую телегу, железный лом, дряхлого раба, болезненного раба, продать вообще все лишнее»[43]. Цицерон однажды заявил, что в минуту опасности лучше облегчить корабль, выкинув за борт старого раба, чем хорошую лошадь. Это правда, что самые отвратительные жестокости по отношению к рабам имели место в позднюю эпоху, когда во владении отдельных лиц находилось огромное множество рабов; отсюда и поговорка «Сто рабов – сто врагов». Но Плавт, живший примерно за два века до Христа, показывает, что в жизни раба всегда присутствовали порки и постоянный страх перед распятием.

Об обращении с рабами в осажденном городе пишет Аппиан («Гражданские войны», v, 35). Речь идет о Перузии около 38 года до н. э.: «Подсчитав, сколько осталось продовольствия, Луций запретил давать его рабам и велел следить, чтобы они не убегали из города и не дали бы знать врагам о тяжелом положении осажденных. Рабы толпами бродили в самом городе и у городской стены, падая от голода на землю и питаясь травой или зеленой листвой; умерших Луций велел зарыть в продолговатых ямах, боясь, что сожжение трупов будет замечено врагами, если же оставить их разлагаться, начнутся зловоние и болезни».

Если бы с рабами в целом обращались как с людьми, то не было бы тех восстаний рабов, которые перерастали в настоящие войны. Диодор, понимавший это, пишет: «Когда чрезмерная власть вырождается в зверства и насилия, дух покоренных народов приходит в крайнее отчаяние. Любой, кому в жизни выпал жребий подчиненного положения, спокойно уступает право на славу и величие своему господину; но если тот обращается с ним не как с человеческим существом, он становится врагом своего жестокого хозяина».

Эти восстания изобиловали примерами невероятной жестокости. Отметим несколько особенно интересных моментов. Мы читаем у Диодора, описывающего восстание на Сицилии около 240 года до н. э. (xxxiv, 2): «Около шестидесяти лет после того, как Карфаген лишился власти над островом, сицилийцы процветали. Затем разразилось восстание рабов, и вот что было ему причиной: поскольку сицилийцы нажили огромную собственность и собрали колоссальные богатства, они покупали множество рабов. Рабов толпами пригоняли из темниц и сразу же клеймили особыми знаками. Молодых назначали в скотопасы, остальные получали подходящие занятия. Их труд был очень тяжелым, а одежду и пищу им почти не выдавали. Большинство находило себе пропитание разбоем; всюду происходили убийства, по стране бродили шайки разбойников. Губернаторы пытались положить этому конец, но не могли наказать этих рабов-разбойников, так как их хозяева были слишком могущественны. Им оставалось лишь бессильно взирать на разграбление страны. Хозяева в большинстве своем были римскими всадниками, и губернаторы их боялись, так как те были облечены властью судить всех уличенных в преступлениях чиновников. Рабы же не могли больше терпеть своего отчаянного положения и частых беспричинных наказаний; при всякой возможности они собирались и говорили о бунте и, наконец, набравшись решимости, перешли к действиям».