Главная > Сексуальная жизнь в Древнем Риме > Завершим наш короткий обзор Овидия отрывком из «Метаморфоз», из которого…

Завершим наш короткий обзор Овидия отрывком из «Метаморфоз», из которого…

Завершим наш короткий обзор Овидия отрывком из «Метаморфоз», из которого видны характерные черты Овидия – легкий и пикантный шарм, а также яркая и пылкая риторика. Речь идет об истории Пигмалиона («Метаморфозы», x, 244 и далее):

…Оскорбясь на пороки, которых природаЖенской душе в изобилье дала, холостой, одинокийЖил он, и ложе его лишено было долго подруги. А меж тем белоснежную он с неизменным искусствомРезал слоновую кость. И создал он образ, – подобнойЖенщины свет не видал, – и свое полюбил он созданье. Было девичье лицо у нее; совсем как живая, Будто с места сойти она хочет, только страшится. Вот до чего скрывает себя искусством искусство! Диву дивится творец и пылает к подобию тела. Часто протягивал он к изваянию руки, пытая, Тело пред ним или кость. Что это не кость, побожился б! Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает, Тронет – и мнится ему, что пальцы вминаются в тело, Страшно ему, что синяк на тронутом выступит месте. То он ласкает ее, то милые девушкам вещиДарит: иль раковин ей принесет, иль камушков мелких, Птенчиков, или цветов с лепестками о тысяче красок, Лилий, иль пестрых шаров, иль с дерева павших слезинокДев Гелиад. Он ее украшает одеждой. В каменьяЕй убирает персты, в ожерелья – длинную шею. Легкие серьги в ушах, на грудь упадают подвески. Все ей к лицу. Но не меньше она и нагая красива. На покрывала кладет, что от раковин алы сидонских, Ложа подругой ее называет, склоненную шеюНежит на мягком пуху, как будто та чувствовать может! Праздник Венеры настал, справляемый всюду на Кипре. Возле святых алтарей с золотыми крутыми рогамиПодали туши телиц, в белоснежную закланных шею. Ладан курился. И вот, на алтарь совершив приношенье, Робко ваятель сказал: «Коль все вам доступно, о боги, Дайте, молю, мне жену (не решился ту деву из костиУпомянуть), чтоб была на мою, что из кости, похожа!»На торжествах золотая сама пребывала ВенераИ поняла, что таится в мольбе; и, являя богиниДружество, трижды огонь запылал и взвился языками. В дом возвратившись, бежит он к желанному образу девыИ, над постелью, склонясь, целует, – ужель потеплела? Снова целует ее и руками касается груди, —И под рукой умягчается кость; ее твердость пропала. Вот поддается перстам, уступает – гиметтский на солнцеТак размягчается воск, под пальцем большим принимаетРазные формы, тогда он становится годным для дела. Стал он и робости полн и веселья, ошибки боится, В новом порыве к своим прикасается снова желаньям. Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились. Тут лишь пафосский герой полноценные речи находит, Чтобы Венере излить благодарность. Уста прижимаетОн наконец к неподдельным устам – и чует лобзаньяДевы, краснеет она и, подняв свои робкие очи, Светлые к свету, зараз небеса и любовника видит.

Этот миф дает нам ясное доказательство того, что в античные времена любовь в первую очередь понималась как удовольствие, получаемое от прекрасного тела.

Не иронично ли, что Овидий, поэт любви, вызвал недовольство императора именно любовными поэмами? Негодование Августа главным образом вызвала «Наука любви», а также какое-то происшествие, о котором мы знаем лишь то, что оно имело печальные для Овидия последствия. Он был вынужден во цвете лет оставить удовольствия столичной жизни и отправиться в ссылку на Черное море – в негостеприимные земли близ устья Дуная, где в то время существовала маленькая военная колония, призванная защищать границы, которые постоянно находились под угрозой вторжения сарматов. Позже мы поговорим об изгнании Овидия более подробно в связи с историей жизни дочери Августа, Юлии, так как в настоящее время считается, что судьба Овидия была связана с ее судьбой. Поэт умер в Томах, на Черном море, после десяти лет этой тягостной ссылки. Ни одно из множества жалобных писем, отправленных им своей жене, друзьям и императору, не возымело никаких последствий. Так окончилась жизнь этого богато одаренного, но беспутного поэта. Его личность и судьбу можно сравнить с судьбой Оскара Уайльда: оба поэта могли создать еще много великих творений, если бы не злосчастные сексуальные пристрастия, рано предрешившие их судьбу.

Рассказ о поэзии августианского периода будет неполным, если мы не упомянем собрание небольших стихотворений, известных под названием «Приапея». В главе о связи религиозной и сексуальной жизни римлян мы довольно подробно обсуждали сущность и обязанности бога или духа Приапа. Люди со склонностью к извращенному остроумию иногда посещали святилища этого похотливого божества и там, вдохновленные непристойным видом его статуй, сочиняли (обычно в манере Катулла) не менее непристойные шуточные стихи, которые выцарапывались на стенах святилищ, и даже на самих статуях – точно так же, как в наши дни аналогичные, но намного менее остроумные надписи появляются на стенах в потаенных уголках. Собрание лучших образцов этой поэзии, сохранившееся с римских времен, было впервые напечатано в 1469 году в качестве приложения к римскому изданию Вергилия. Этот сборник является важным документом для изучения сексуальной жизни при Августе. Однако в данной книге мы не станем приводить из него примеры. Для того чтобы дать о нем представление, расскажем о содержании этих забавных стихотворений. Как правило, в них описывается, как Приап весьма непристойным образом наказывает с помощью своего гигантского фаллоса садовых воришек. Современные исследователи обычно признают, что среди авторов этих грубых шуток были такие выдающиеся поэты, как Тибулл, Овидий, Петроний, может быть, даже Катулл. Ничего невозможного в этом нет. Даже Гете иногда писал весьма фривольные стихи, а римляне придерживались еще менее строгих взглядов на отражение сексуальных тем в искусстве.

Комментарии закрыты.