Если такая судьба ожидала власти покоренных…
Если такая судьба ожидала власти покоренных городов, то простым людям тем более нечего было рассчитывать на пощаду от великодушного победителя. Вспомним судьбу Югурты или Верцингеторикса. Они, а также многие другие, менее известные, были удавлены рукой палача в подземной тюрьме на форуме, остатки которой сохранились до сих пор. После того как Тит разграбил Иерусалим, доблестного вождя евреев Симона бар Гиору провели по улицам Рима в триумфальной процессии. Затем, перед началом грандиозного жертвоприношения на Капитолии, которым увенчалась церемония, его подвели к краю Капитолийского холма, выпороли и сбросили вниз. Иосиф Флавий сообщает: «Когда было объявлено о его смерти, поднялось всеобщее ликование и тогда начались жертвоприношения»[36]. Все казни пленников проводились публично. В первую очередь обычай требовал, чтобы публично проводились порки, предшествовавшие казням, – они выступали как средство устрашения.
У Сенеки Старшего («Контроверсии», ix, 2, 10) мы читаем, что граждан на эту церемонию созывал специальный сигнал трубы. Нет необходимости останавливаться на психологическом эффекте, который производили регулярные посещения этих жестоких казней. Мы вынуждены лишь обратить внимание на то, что нет особой разницы между народом, привыкшим присутствовать на публичных казнях, и людьми, получающими удовольствие от кровавых гладиаторских игр. Ранее этому обстоятельству уделялось слишком мало внимания.
В первые столетия существования города римская жажда власти была направлена на покорение всех народов, противостоявших Риму. Когда эта цель была достигнута и под властью Рима оказался почти весь известный мир, жажда власти неизбежно обратилась на саму себя. Это четко понимал глубокий знаток психологии Тацит. Он пишет («История», ii, 38): «Жажда власти (potentae cupido), с незапамятных времен присущая людям, крепла вместе с ростом нашего государства и, наконец, вырвалась на свободу. Пока римляне жили скромно и неприметно, соблюдать равенство было нетрудно, но вот весь мир покорился нам, города и цари, соперничающие с нами, были уничтожены, и для борьбы за власть открылся широкий простор. Вспыхнули раздоры между Сенатом и плебсом»[37].
В этих внутренних конфликтах, представляли ли они усилия порабощенных масс улучшить условия своего существования или же межпартийную борьбу аристократов и демократов, которая сто лет раздирала Римское государство, у римлян снова и снова проявляется та же самая жажда власти, основанная на жестокости.
Здесь мы можем ограничиться несколькими особенно важными примерами. Известно, какое значение имела политика братьев Гракхов или могла бы иметь, если бы современники постигли истинный смысл и необходимость их аграрных реформ для судьбы Рима. Но в эпоху, когда Гракхов считали не более чем бунтовщиками и безумцами, они были обречены на мученичество. К этому периоду относятся особенно отвратительные примеры римского садизма. Вот что Плутарх рассказывает про гибель Тиберия Гракха и его сторонников: «Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но поскользнулся и рухнул на трупы тех, что пали раньше него. Он пытался привстать, и тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкою скамьи. Это было известно всем, на второй же удар заявлял притязания Луций Руф, гордившийся и чванившийся своим «подвигом». Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча»[38]. Плутарх описывает и смерть Гая Гракха, младшего брата: «Тела обоих [Гая и его соратника Фульвия], так же как и всех прочих убитых (а их было три тысячи), бросили в реку, имущество передали в казну. Женам запретили оплакивать своих мужей, а у Лицинии, супруги Гая, даже отобрали приданое. Но всего чудовищнее была жестокость победителей с младшим сыном Фульвия, который не был в числе бойцов и вообще не поднял ни на кого руки, но пришел вестником мира: его схватили до битвы, а сразу после битвы безжалостно умертвили. Впрочем, сильнее всего огорчила и уязвила народ постройка храма Согласия, который воздвигнул Опимий, словно бы величаясь и гордясь, торжествуя победу после избиения стольких граждан!»[39]