Пол и жизненный успех

В западной цивилизации в течение долгого времени у мужчин считалось, что мужчины создавали образ женствен­ности, которому женщины неохотно подчинялись, а женщи­ны — систему требований, к которым мужчины приспосабли­вались еще более неохотно. Именно таким образом было струк­турировано наше общество, женщины были хранительницами дома, они настаивали на том, чтобы мужчины вытирали ноги о коврик у двери, а мужчины были хранителями женщин в доме и настаивали на том, чтобы женщины скромно сидели по до­мам и никуда особенно не ходили. Существовала тысяча вари­аций этих требований, от способа держать чайную чашку до запрета жене курить, а дочери — коротко стричься. С одной точки зрения, эти требования создавали приятное напряжение, на основе которого можно было строить этикет, а мужчина мог декларировать свое естественное мужское желание быть сво­бодным, грязным, безответственным, непунктуальным, если бы его жена не настаивала на том, что он должен каждый вечер вовремя приходить к ужину. Эту картину можно разрабатывать до совершенно болезненной бесконечности, и девушки, пыта­ющиеся строить свою собственную жизнь, могут то и дело ос­танавливаться и говорить: «Но ведь мужчинам не нравятся жен­щины, которые…» Однако одно дело — признавать все эти ус­тановления, как культурное средство, которое поддерживает ра­бочее равновесие между мужскими и женскими ролями, но со­всем другое дело — принимать из всерьез и говорить о «мужс­ком» мире или, как пишет Эмили Джеймс Патнэм во введении к своей книге «Леди»: «Чему он ее научил, на том она и стоит»1, и таким образом, отрицать факт, что мужчины и женщины впол­не разделяют представления о «женщине, достойной того, что­бы взять ее в жены» и «хорошем муже», т. е. «потрясающем лю­бовнике, за которого только дура замуж не пойдет», или «при­рожденном старом холостяке». Выражения «мужчина из мужс­кой компании» или «женщина из женской компании» вовсе не означают базового рассогласования между мужчинами и жен­щинами по поводу того, какой тип мужчин лучше ладите муж­чинами, чем с женщинами, но, наоборот, коренное согласие между мужчинами и женщинами о том, какими бывают муж­чины и женщины.

Когда мужчина и женщина спорят по поводу достаточно стойкой, с твердым характером, работящей и целеустремлен­ной девушки, женщина говорит: «Она составит счастье како­го-то мужчины, став его женой», а мужчина произносит: «Не верю, что какой-то мужчина захочет на ней жениться». На са­мом деле никакого конфликта между спорщиками здесь нет. Несогласный мужчина на самом деле имеет в виду то же самое, что и женщина, говоря о «хорошей жене», но он говорит: «Ну кому нужна такая хорошая жена?» В прошлом веке, когда миры высшего и среднего классов были настолько защищены от «пло­хих» женщин, которые одевались в яркие цвета и были испол­нены особого шарма, это вовсе не означало, что «хорошие» женщины считали «плохих» непривлекательными. Мужчина, досадуя на требования жены, которая постоянно лежала после рождения первого ребенка, искал себе сияющую леди в боль­шой шляпе с пером, а его жена, лежавшая на диване, вообра­жая себе ту даму в шляпе с пером, соглашалась с ним в том, что эта женщина привлекательна. И оба сходились на том, что муж­чине вполне естественно и неправильно было бы увлечься этой женщиной, а для жены вполне естественно и правильно было бы обидеться на это. Таким образом, и отец, и мать, и брат, и сестра, сосед, священник, учитель, будущая теща, возможная жена, местный Дон Жуан, местный мудрец, так же как коми­ки, радио, кинофильмы, — все вместе создавали образы раз­ных мужчин и женщин, которых будут любить, ценить, нена­видеть и игнорировать мужчины, женщины или оба пола сразу.

Итак, любая нерешительность женщины и любое проявле­ние неистовства у мужчины не должны быть сведены к како­му-то мужскому заговору, цель которого — заставить женщин быть самими собой. В равной степени, застенчивость у мужчи­ны или требовательность у женщины не являются проявлени­ем какого-то женского заговора, цель которого — управлять мужчинами. В разных культурах существуют стили взаимоот­ношения между мужчинами и женщинами. Когда эти обычаи создают роли, хорошо подходящие друг к другу, таким образом, что законы, обычаи, идеалы и практические возможности дос­таточно близки друг к другу, мужчины и женщины в этом об­ществе достаточно счастливы, им везет. Но расхождения меж­ду мужскими и женскими ролями велики, когда идеал красоты или храбрости, инициативы, скромности, ответственности, которых требует культура от людей, не давая им при этом адек­ватных средств для развития данной инициативы или ответ­ственности, слишком высок, когда эти качества недостижимы для большинства людей, — тогда страдают и мужчины, и жен­щины. Страдание людей обоего пола — мужчина, который не способен в силу своего воспитания принять роль сильного по­кровителя, патриарха, которая от него все еще требуется, или женщины, которой в детстве давали слишком большую свобо­ду передвижения, а потом сажают под замок, это страдание, это расхождение, это чувство неудачи, неспособности сыграть на­значенную роль, становятся причиной социальных изменений. Достаточно лишь проследить за распространением движения за политическое равноправие для женщин по различным стра­нам, и обратить внимание на то, насколько разными, противо­речивыми бывают реакции женщин в различных странах, и насколько мала казалось бы очевидная связь между низким положением женщин и громкостью звучащих требований о правах.

К сожалению, у нас нет соответствующего сравнительного материала, касающегося попыток изменить статус мужчин, например параллельных движений, таких, как «отмена алимен­тов», разногласий в связи с тем, следует ли платить семейные субсидии отцами или матерям, споры о законах, касающихся общей собственности супругов. Попытки освободить мужчин от ответственности и от ограничений, которые больше не ка­жутся разумными, не собираются воедино под эгидой «движе­ния в защиту прав мужчин», и не рассматриваются междуна­родными комитетами по легальному статусу мужчин. Однако подробный анализ всех этих законодательных реформ покажет достаточно ясно, что существует также постоянный процесс освобождения мужчин от ограничений, которые не соответству­ют современным условиям. Судебные разбирательства в слу­чае нарушения обещания жениться — глупый пережиток в мире, где женщины сами в половине случаев делают предло­жение мужчинам, равно как и случаи «отчуждения влияния» — раскола семьи, соперничества между двумя мужчинами, когда женщина уподобляется нежной, гнущейся на ветру лилии, зву­чат столь же фальшиво. Ситуация, когда мужчина должен вы­плачивать содержание молодой бездетной женщине, имеющей равный с ним уровень образования, и ради этого должен от­кладывать свой следующий брак, выглядит уже совершенно нечестно. Но историческая тенденция, которая поместила жен­щин среди групп угнетаемых меньшинств, когда расследова­лись случаи законодательного и социального насилия при трансформации общества из статусного, где права были «врож­денными» — в общество, основанное на договоренности, где права еще необходимо устанавливать, усложнила рассматрива­емый вопрос и дала кажущуюся очевидной основу для убежде­ния, что это мужской мир, в котором женщины всегда подвер­гались притеснениям и всегда должны бороться за свои права.

И мужчинам, и женщинам приходится тратить достаточно много сил, чтобы переориентироваться и понять, что этот мир сделан не одними мужчинами, где женщины — безвольные и беспомощные дуры, или же могущественные интриганки, скрывающие свою силу под широкими юбками, — но сотво­рен человечеством для людей обоих полов, только в этом мире и мужские и женские роли иногда были хорошо оформлены, а иногда плохо. Порой мужчинам легче, женщинам же остается искать поддержки и утешения у гадалок, в грезах, средствах для мастурбации, жиголо, скорбеть телом и духом. Иногда именно женская роль определена в терминах, которые настолько соот­ветствуют реальности их судьбы, что женщины выглядят весь­ма благополучными, а мужчины охотятся за призраками. Но несомненно то, что относительная доступность многих возмож­ностей, способность реализовать ту или иную роль влияет и на мужчин, и на женщин. Женщины, которые выглядят безмятеж­ными, в то время как кажется, что мужчины постоянно ошиба­ются и околдованы чем-то, платят свою цену за несогласован­ность мужской роли. Мужчины, которые кажутся гораздо бо­лее облагодетельствованными и свободными, чем женщины, еще не достигли того уровня самоосознания и самореализации, которого они могли бы достичь, если бы их жены и матери иг­рали те роли, которые могли бы и рады были бы выполнять.

Сейчас в Соединенных Штатах издают много книг, полных гнева и возмущения по вопросу взаимоотношений мужчины и женщины. Есть книги, которые обвиняют женщин в том, что они становятся мужеподобными, и это вредит им самим и всем на свете, и есть другая группа книг, или иногда в тех же самых книгах можно прочесть, что мужчины стали женоподобными. Когда читатели следуют настойчивым предложениям и пред­положениям таких книг, как «Современная женшина: утрачен­ный пол», которая заканчивается нападками как на мужчин, так и на женщин, они сознают, что мы проходим сквозь период расхождения в сексуальных ролях, которое настолько очевид­но, что попытка скрыть цену, которую платят за это оба пола, становится все менее успешной. Только если мы будем продол­жать по привычке говорить о положении женщин «в вакууме», мы не сможем понять, что там, где страдают представители од­ного пола, представители другого страдают так же. Покуда мы верим, что современные проблемы сексуальной адаптации свя­заны исключительно с положением женщин, мы вынуждаем себя совершить серию ошибочных ходов. Когда мы пытаемся вытолкнуть женщину из дома, затолкать ее в дом и опять вы­толкать из дома, мы тем самым еще более запутываем сложную ситуацию из-за того, что мнение общества постоянно меняет­ся, меняются технологии и увеличивается скорость и радикаль­ность культурных изменений.

В течение нескольких последних лет Америку было модно называть матриархальной страной, что являлось насилием над разумным антропологическим термином. Матриархальное об­щество — это такое общество, в котором все или практически все законодательные силы, связанные с установлением поряд­ка и управлением семьей, власть, касающаяся собственности, наследства, брака и дома, принадлежит женщинам, а не муж­чинам. Таким образом, мы можем говорить о матрилинейных обществах, в которых мужчины наследуют имя, земли и статус или все это вместе или по отдельности от брата матери через нее. Это вовсе не означает в данном случае, что женщины об­ладают какой-то властью, хотя это система, в которой женщи­ны занимают достаточно высокое положение, таким образом, в данном обществе едва ли возможна полигамия. Или мы мо­жем говорить о матрилокальных обществах, в которых дом и земля — это владения женщины, они переходят от матери к дочери, причем мужья дочери поселяются в роде жены, а сы­новья переезжают к женам. Эта система еще менее совместима с полигамией или с проявлением какой-либо значительной власти мужьями и отцами, которые живут под крышей дома тещи. Существует многообразие модификаций, в которых, до­пустим, тело женщины возвращают в род ее родителей, чтобы похоронить, или в некоторых обществах родство по матери иг­рает важную, но иную роль по сравнению с родством по отцу, или есть, например, такой вариант на Самоа, что у сына сестры есть право вето на семейных советах в семье матери. Есть и еще более редко встречающиеся системы, например в племени иро­кезов политическая власть сосредоточена в руках женщин, по­тому что именно женщины-старейшины даруют титулы, наде­ляющие обладателя политической властью.

Когда мы рассматриваем современное американское обще­ство в свете этих установлений, становится очевидно, что сло­во «матриархат» не только вовсе не описывает ситуацию, но на самом деле мешает нам четко видеть проблемы2. Женщины в Соединенных Штатах берут фамилию мужа и их дети тоже но­сят фамилию мужа. Ожидается, что женщина будет жить в том месте, которое муж выберет для совместной жизни, и отказ ве­сти себя подобным образом приравнивается к поводу для раз­вода. Предполагается, что мужчины будут содержать жен и де­тей, но не предполагается, что женщины будут содержать му­жей, также не предполагается, что братья будут содержать сес­тер. С точки зрения закона, несовершеннолетняя женщина за­висит от отца, а после достижения совершеннолетия — от мужа. Согласно нашим законам, мы — общество патриноминальное, патрилинейное, патрилокальное и по закону, по большей час­ти, патриархальное. То обстоятельство, что американские отцы не соответствуют простонародному понятию патриарха с длин­ной бородой и десятью детьми, не очень важно. И мужчины и женщины воспитываются в этой открыто патерналистски ори­ентированной системе взглядов. Существуют законы, препят­ствующие тому, чтобы мужчина бил жену, но если жена бьет мужа, необходимо привлекать совсем другие понятия. Женщи­на определяется изначально как нечто беспомощное, нуждаю­щееся в защите и материальной поддержке. Кроме всего про­чего, мы также общество моногамное, где любая форма поли­гамии, даже наиболее распространенная фактически, вызыва­ет общественное неодобрение.

Эту систему взглядов на семью мы унаследовали из Евро­пы, но перенесена она была в Америку в чрезвычайных обсто­ятельствах, власть отца над сыном была поражена ослаблени­ем санкции лишения земельного наследства, новая страна да­вала бесконечные возможности для того, чтобы покинуть дом. Власть мужа над женой изменялась гораздо более тонким об­разом, в дни первых поселений женщин было мало, и поэтому соперничество за женщину вынудило мужчин обратиться к дру­гому стилю ухаживания, нежели в тех странах, где у мужчин есть возможность выбирать из дюжины девиц, у каждой из ко­торых есть приданое, или по крайней мерс мужчина может си­деть и расслабляться, будучи уверенным в себе, в то время как дюжина матерей пытаются навесить ему на шею собственных дочек. Приданое исчезло, и мужчина сватался не к женщине с приданым, а к женщине самой по себе. Изменилось представ­ление о ценностях, связанных с женщиной. Мягкость, кротость, домоседство и робкое цепляние за мужа, когда он отправлялся куда-то всего л ишь за две мили, было очень хорошо в Европе, в Старом Свете. Но американка времен первых поселений была вынуждена совершенно одна работать на здоровенной ферме в течение многих недель, воспитывать детей, помогать проезжим и даже отбиваться от индейцев. Сильные женщины, женщины с характером, решительные женщины, у которых есть внутрен­ний «стержень», подходили здесь лучше всего. Изменился и стереотип старой девы, привезенный из Британии: вместо му­жеподобной тетки, которая очень любит своего извечного кота и предпочитает общество племянников, теперь старая дева ста­ла кроткой маленькой женщиной, у которой дома кошки и ко­торая больше любит племянниц. Однако внешнее мужеподо- бие, несмотря на «заказом» на женщин с сильным характером, способностью обращаться с деньгами и вести дела, не поощря­лось. Ожидалось, что женщина все еще будет отличаться жен­ственностью, будет привлекательной, и что ее привлекатель­ность должна только возрастать, потому что в браке выбирают по ней, а не по ее приданому. Браки по выбору, которые обо­значались как «браки по любви», налагали гораздо более высо­кие требования внешней привлекательности как на мужчин, так и на женщин.

В суете и суматохе освоения нового континента женщинам были переданы многие новые задачи, помимо ведения фермер­ского хозяйства, воспитания детей и противостояния индей­цам в отсутствие мужей. По мере того как на скорую руку ско­лоченные маленькие приграничные поселения становились похожи на настоящие деревни и городки, все потихонечку очи­щалось, игорные дома и салуны закрывались, этот процесс в представлении поселенцев совпадал с приездом одной или бо­лее «приличных женщин». Более тонкие аспекты жизни, мо­ральные, эстетические ценности были переданы женщинам по — новому, в более активной форме. Америка — это не Европа, где ожидалось, что женщины будут молиться больше, чем мужчи­ны, но не будут принимать на себя ответственность за предела­ми дома. Женщина-подвижница, презревшая требования при­личия ради борьбы за права, стала неотъемлемой частью аме­риканской истории, начиная с ранних дней Анны Хатчинсон, причем и мужчины, и женщины признают этот аспект нашей культуры очень ценным. Мужья могут надеяться, что их соб­ственные жены не услышат призыва менять и реформировать мир, но это надежды такого же порядка, как и у религиозной матери, которая хотя и учит своего маленького сына молиться, но все же надеется, что он станет капитаном, а не священни­ком. В идеале в Соединенных Штатах вершить добрые дела предоставляется вдовам и старым девам, — таким образом, эти два чрезвычайно больших класса женщин счастливы, занима­ясь столь общественно-необходимыми делами. Интересно от­метить изменение отношения к миссис Рузвельт и к ее энер­гичному, неустанному интересу к социальному благоденствию. В качестве вдовы президента она подвергалась нападкам и об­винениям со стороны мужчин, которые готовы были первыми снять шляпу перед толпой благородных американских женщин, которые, например, боролись за отмену рабства. Однако про­явление неудовольствия благотворительной активностью мис­сис Рузвельт значительно снизилось после смерти президента Рузвельта, когда ее энергичная борьба за права человека стала моделью для вдов, а не для жен.

Старая дева, защищающая права человека, стремящаяся к повышению качества образования, городского благоустрой­ства, социального законодательства, выступающая за свободу для угнетенных меньшинств, постепенно стала стереотипом в тех профессиях, где женщины профессионально делают доб­рые дела, особенно это касается образования и социальной ра­боты. Мужчины редко приходят в эти области, отчасти из-за страха быть обвиненными в женоподобии. В этих областях им позволяется в первую очередь административная или финан­совая роль. Англичанин, который активно занимался обще­ственной работой, спросит: «А где же ваши мужчины? На при­глашениях стоят их имена, но когда мы приезжаем на между­народные конференции, то встречаем практически одних жен­щин». «А, наши мужчины, ну, они являются председателями советов, определяют финансовую политику нашей организа­ции, но всю реальную работу делают женщины. Мужчины слишком заняты, чтобы ездить на конференции».

При подобном историческом развитии, конечно, совершен­но невозможно выделить причину и следствие, скорее, здесь было бы правильнее говорить о бесконечном, движущемся по спирали процессе, где деятельность добрых женщин оказыва­ется непосредственным поводом для какой-то реформы, рефор­мы начинают считать женским делом, это привлекает к дан­ной сфере деятельности женщин, и в результате она становит­ся еще более венской, а мужчины из нее исключаются.

Между двумя мировыми войнами было отмечено постепен­ное снижение желания женщин заниматься теми областями деятельности, которые были отмечены как «области служения», и которых считалось, что женщины должны Hi норировать пло­хую оплату и тяжесть работ ы, потому что сама эта деятельность не даст возможности упражнять свои женские качества, заботу о детях, больных, несчастных и беспомощных. Вся тенденция к профессионализации сферы служения и заботы означает сдвиг от самоотдачи, которую мы до сих пор видим в браке и в родительстве у женщин, к роду деятельности, где человек уде­ляет определенные часы и выполняет тоже строго определен­ные, ограниченные обязанности. Очевидно, что этот идеал аме­риканской женщины важен для той, которая стремится всту­пить в брак, и для старой девы, которая стремится к самореа­лизации в этой жизни. Все это изменение — часть взаимопро­никновения мужского и женского идеалов. Мальчики и девоч­ки, сидящие рядом за партами, учащиеся по одним и тем же учебникам, усваивающие одни и те же стандарты, таким же образом усваивают, что два наиболее уважительных критерия для выбора профессии — это возможность карьерного роста и интересность работы. Даже социальные работники, каждый час рабочего дня которых должен, если они действительно соби­раются делать то, что выбрали, быть посвящен сердечной го­товности помочь, будут оправдывать свой выбор данной рабо­ты тем, что эта работа интересна или что эту работу женщина может хорошо исполнить. Люди не могут просто признать, что им хочется помогать другим живым существам, почему-то им приходится за это оправдываться.

В текущий исторический период, когда стиль поведения женщин изменяется, стиль поведения мужчин также перестра­ивается. Мужчина должен был зарабатывать на жизнь, он дол­жен был иметь дело с грубой реальностью мира конкуренции, прокладывать себе дорогу, а то идти напролом в мире, где каж­дый мужчина потенциально может стать президентом. Сред­ний американский городок не обучил мужчину пониманию или наслаждению искусством, обычное эстетическое выражение для мужчины было закрыто и считалось женским делом. Даже в наши дни, когда мужчина начинает серьезно заниматься му­зыкой, изобразительным искусством или поэзией, к нему на­чинают относиться с подозрением. Мужчины демонстрирова­ли свою мужественность в практическом мире бизнеса, в фер­мерском хозяйстве (женщины вели дом, а мужчины даже ко­ров доили) и в политике (крутой, коррумпированной, без жи­денького реформаторского подхода). По мере того как наша культура переходного периода создавала упрощенные ценнос­ти для того, чтобы иммигранты из множества стран могли об­щаться друг с другом, соперничество за простые проявления признаков успеха — деньги, вещи, которые можно купить за деньги, власть над людьми и над вещами, — возрастало3. Гру­бая реальность мира соперничества, где скорость движения каждого мужчины определяется скоростью движения его со­перника и гонка никогда не заканчивается, поразила мужчин раньше, чем женщин. Стремительно расширяющаяся эконо­мика, которая облегчила жизнь женщин, оказалась более тре­бовательна к мужчинам. И наконец, мы доходим до стереоти­пов сегодняшнего дня: усталый муж, который просто хочет по­сидеть дома, расстегнув ворот рубашки, и жена, которая хочет, чтобы ее вывели в свет, мать, которой уже надоело смотреть на детей и которая все время тычет мужа, чтобы он больше поза­нимался с детьми, в то время как муж думает, что если бы ему только дали такую возможность, он бы уехал к чертовой бабуш­ке на рыбалку. Для того чтобы получить признание мужчин и женщин, американец должен в первую очередь достичь успеха в своем бизнесе. Он должен продвигаться, зарабатывать день­ги, быстро расти в плане карьеры и, по возможности, должен быть также привлекательным, обходительным, хорошо приче­санным, в курсе всех дел, должен хорошо проявлять себя в тех развлечениях, которые приняты в его социальном кругу, он дол­жен хорошо обеспечивать дом, содержать свою машину в хо­рошем состоянии, быть достаточно внимательным к жене, что­бы даже не дать другим женщинам шанса привлечь его внима­ние. Женщина, чтобы получить такое же признание, должна быть умной, привлекательной, должна знать, каким образом она может подать себя в наилучшем виде при помощи одежды и манеры вести себя, она должна успешно привлечь и удержи­вать возле себя поначалу нескольких мужчин, а потом одного, она должна работать по дому, ухаживать за членами семьи так, чтобы муж был влюблен в нее по самые уши, а дети бы преодо­лели все рискованные ситуации, касающиеся питания, психо­логических и нравственных аспектов взросления, и также ста­ли на путь к успеху. Кроме того, у женщины должно быть вре­мя для внешних по отношению к семье занятий, будь то цер­ковь, работа, какая-то общественная деятельность, дача или ферма, например, или помощь благотворительной Младшей Лиге (Junior League). На женщину, у которой хватает времени только на рабрту по дому, навешивается ярлык, что ей прихо­дится слишком много делать, а это означает, что либо она не компетентна, либо муж недостаточно ей помогает, либо они плохо предохранялись и у них слишком много детей.

Однако в данном случае подчеркиваются не особенности мужских и женских ролей, а успех в отыгрывании этих ролей. Успешный мужчина и успешная женщина завоюют признание и мужчин, и женщин. Они получат награду за то, что подтвер­дят своей жизнью, что вполне возможно быть таким, как мама сказала, если ты хочешь, чтобы она тебя любила. В рамках со­циологического опроса вполне возможно выявить огромное количество зависти среди американцев4. Эти социологи обна­руживают людей, которые смотрят программы типа интеллек­туальных игр для того, чтобы увидеть, как люди с высшим об­разованием не могут найти правильный ответ. Но эта зависть сказывается в скорости, с какой злословие о какой-либо изве­стной личности заполняет страницы желтой прессы, когда раз­ражается скандал. Однако гораздо шире распространено непод­дельное удовольствие, которое американцы получают, наблю­дая за тем, кто действительно достиг успеха, проявляется ли это в прощальном банкете в честь руководителя, который нашел себе работу получше, или в вечеринке, на которую собирается весь квартал, чтобы отметить переезд одной только семьи в луч­ший дом. Потому что вместе с молочной смесью, которую ма­теринская забота поместила в бутылочку, американский мла­денец усваивает необходимость достигать успеха, обрести пра­вильный вес, вовремя научиться ходить, четко переходить из класса в класс школы, иметь хорошие оценки, играть в школь­ной спортивной команде, участвовать в школьном женском клубе и, наконец, стать тем, кого другой человек считает ус­пешным. Вместо отца, который вбивал палкой в ребенка дис­циплину, потому что считалось, что ребенок — вместилище дья­вола, и если пожалеть розгу, то испортишь ребенка, вместо мате­ри, которая утешала и лечила ребенка, и учила его, как избе­жать побоев, теперь мать практически всегда в одиночку пе­чется о том, как обеспечить успех: она не размышляет о врож­денной злобе ребенка, но ищет в нем признаки того, что он достигнет успеха, будет хорошим и не проиграет в жизненной гонке.

Подобная подготовка, сходная для мальчиков и девочек, влияет на них совершенно по-разному. Мальчик подвергается двум важным воздействиям: женщины учат его быть мужчи­ной, а это подразумевает, что он не может идентифицировать­ся с матерью или учительницей5. Для того чтобы стать мальчи­ком, он должен делать, как мама скажет, но делать это по-муж­ски. Кроме всего прочего, можно стать мальчиком, если ты бу­дешь есть правильную еду, получать хорошие оценки — в про­должение маминых предписаниий, но к тому же надо еще вес­ти себя по-мужски, надо не быть неженкой, надо уметь посто­ять за себя. Все драки должны быть защитными, но не уметь драться — значит быть размазней, поэтому надо создавать та­кие ситуации, которые удовлетворят матерей двух маленьких мальчиков, каждый из которых дерется, защищая себя, следует высочайшим стандартам и одновременно учится, как не быть «маменькиным сыночком». Только старшие братья или стар­шие братья друзей могут непосредственно научить маленького мальчика тому, что значит «быть мальчиком». Было отмечено, насколько возросла подростковая преступность во время по­следней войны, когда старших сыновей забрали из семей. Но старший брат сам по себе пытается справиться с ролью взрос­лого человека, которую мама и внешний мир определили для него, а маленький мальчик, который все время за ним хвости­ком ходит, подражает ему, тем самым подражает человеку, ко­торый весь устремлен в будущее, по направлению к работе, машине и повышению в должности.

В трущобах, в анклавах, где живут недавно приехавшие им­мигранты или неудачники, эта последовательность социального развития искажается6. Взрослые мальчики не могут учиться на ошибках отцов, не могут воспринимать неудачи отцов в каче­стве примера мужского успеха так, как это переистолковывают их матери. Мальчишки становятся главарями шаек, и в резуль­тате на их младших братьях происходит некое короткое замы­кание в обществе. Асоциальная жизнь мальчишек в бандах со­ставляет основу взрослого криминального мира в Америке, она оттеняет развитие нормальных американцев, где мать, которая понимает американский мир, может указать на отца, который, несмотря на то, что не представляет собой достаточно хорошую модель для подражания сына, все-таки на правильном пути, и мальчик его несомненно превзойдет. В этой модели старшие мальчики обращены не на восхищенно взирающую на них младшую мальчишескую аудиторию, но вперед, в приглашаю­щий и, вполне возможно, приветливый мир взрослых. Стар­шие мальчики позволяют младшим ходить за ними хвостиком и учиться, пока они не создают проблем. Взгляд всей семьи обращен вперед, и каждый мужчина в группе есть всего лишь указатель того, куда, как и зачем должны двигаться мужчины.

Никто щ представляет собой неподвижной ступеньки на социальной лестнице. В эпоху мира героями маленьких маль­чиков — неважно, являются ли их отцы зеленщиками или пре­зидентами банков — становятся политики, пожарники, летчи­ки, ковбои, игроки в бейсбол, мужчины, которые отыгрывают в своих реальных жизненных ролях проявляющиеся активные двигательные импульсы тела маленького мальчика. Его мать иногда позволяет ему прыгать на диване, потому что в книж­ках написано, что детей нельзя ограничивать, а иногда говорит ему, чтобы он ничего не ломал. И в ее голосе, и в голосе дикто­ра радиопрограммы, который объявляет его любимую радио­передачу, в голосе школьной учительницы, в голосе всех, кто его окружает, маленький мальчик, который хочет стать поли­цейским или бейсболистом, слышит, что он вырастет, станет ответственным и будет делать деньги. Он усваивает, что если он хочет настаивать на том, чтобы идти работать в полицию или профессиональный бейсбол, ему придется настаивать не на том, что он хочет это делать, но на том, что он может на этом зара­ботать хорошие деньги и продвинуться. Он усваивает, что пока у него нет работы, машины, жены, детей, он никогда не смо­жет себя уважать, потому что его собственное самоуважение, так же, как самоуважение его матери сейчас, отберут у него, и он останется одиноким и неудовлетворенным. Жизнь — это такая работа, в которой можно достичь успеха, если постарать­ся, все желательные качества можно приобрести, если обращать внимание на внешний вид, навыки, отношения с людьми. Мальчик усваивает, что поощрения за успех — это любовь, под­держка и одобрение, свет в глазах матери, хлеб с вареньем, не­ограниченный доступ к холодильнику, облегчение и радость в глазах отца. Мать не обрадует его индейский воинственный клич по высшему классу, хотя она сама купила ему костюм ин­дейца (ведь у детей должна быть ролевая игра, да и у других мальчишек есть такие костюмы). Ее приведут в восторг первые школьные хорошие оценки или первые заработанные деньги. Отец не ощущает растущую мужественность сына в качестве угрозы и вызова своей собственной. Отец уже давно просто один из родителей, и успех его сына — это часть его родительского успеха, он чувствует себя правильным мужем и правильным отцом. Отец зачастую чрезмерно опекает сына и чрезмерно бес­покоится о нем. Поэтому даже окружные судьи и президенты компаний развозят за заболевших сыновей газеты, чтобы те научились обязательности. На самом деле награда за демонст­рацию восхищенным и помогающим родителям собственной инициативы, независимости и уверенности в себе в повседнев­ных занятиях, которые в дальнейшем приведут к успеху, на­столько высока, что, даже несмотря на страх поражения, ма­ленький американец вырастает чрезвычайно оптимистичным, очень чувствительным к похвале, признаниюи положительной оценке со стороны окружающих. Неудача воспринимается как временный откат, препятствия нужны для того, чтобы их пре­одолевать, и только слабак воспринимав поражение не как стимул для того, чтобы вкладывать больше сил и стараться еще сильнее. «Сложное мы делаем сразу, ну а на невозможное ухо­дит чуть больше времени».

Основная ловушка для мальчика в этой модели взросления лежи г в условности всего люго процесса. С одной стороны, мальчик всегда может добиться аплодисментов, сделав следу­ющий шаг, перейдя из команды третьего ранга в команду вто­рого ранга, с позиции последнего по успеваемости в классе к позиции предпоследнего, набрав очередной фунт веса или вы­росши на дюйм. Родители аплодируют с удовольствием, легко и от души, потому что они чувствуют, что от детей зависит их собственный успех и их право посчитать этот успех платой за родительское самопожертвование, но, с другой стороны, по­хвала никогда не бывает окончательной. Если не сделать сле­дующий шаг, тогда одобрение останется лишь в воспоминани­ях… и для того, чтобы это переживание вернулось, надо снова работать. Если ты делаешь успехи, мама любит тебя, отец ух­мыляется, и гордится, и грубовато утешает, когда ты терпишь неудачу. Но никогда в детстве, и может быть, никогда во всей жизни невозможно прибыть куда-то окончательно, завоевать любовь и похвалу, которые непреходящи, безусловны, и кото­рые нельзя у тебя отобрать. Это — основа того самого амери­канского неприятия иммигрантов, далеких от великодушия государственных законов о помощи для нуждающихся семей, противоречащих американской же готовности помогать другим, щедро отдавая свое время и деньги. Американцев, в отличие от некоторых других народов, не учат тому, что запас ресурсов ог­раничен, и выигрыш одного человека — это проигрыш друго­го. Они, скорее, усваивают, что количество призов в гонке, ко­личество пятерок на класс всегда меньше, чем количество со­стязающихся, и чем больше людей вступают в гонку, бесконеч­ную гонку за пятеркой, тем тяжелее становится завоевать приз. Мальчик не то чтобы стремится наносить поражения другим, но он искренне надеется, что ему удастся превзойти других, чтобы его считали успешным. Другие люди — это всего лишь обстоятельства, это не соперники, это не противники, кото­рым надо нанести поражение, это участники состязаний, ко­торых надо обставить. Воспитание американца не позволяет ему издеваться над поверженным противником, глумиться над ним и, позднее, в состязательном мире, который требует грубого иногда до жестокости соперничества, эта игра не доставляет мужчине удовольствия. Он принимает как то, что должен дви­гаться дальше и продолжать достигать успеха, продвигаться, чтобы сохранить свое место среди других. Методы, которые он использует, — это всего лишь часть игры, и в компенсаторном добром приятельстве, которое зачастую вмешано прямо в это отвратительное соперничество, грубые методы оказываются не приемлемы.

В тех взаимоотношениях между мужчинами, где удается пол­ностью избавиться от соперничества, может бесконечно про­должаться очаровательная игра в агрессию «понарошку», в «ду­рак — сам дурак» — безвредная и целительная.

Но в мире, где вся пробуждающаяся мужественность маль­чика оказывается «привязана» к успеху, роль сестер, девушек и жен очень сложна. Из-за того, что в раннем детстве чаще всего именно мать, а не отец, высказывает ребенку свое одобрение или неодобрение, назойливый голос совести и у мальчиков, и у девочек — преимущественно женский. Этот голос говорит: «Ты не достиг того успеха, которого должен был достичь». Мужчи­на, который чувствует себя проигравшим, неудачником, злит­ся на женщин и на все те ценности и устои, которые олицетво­ряют и защищают женщины, — социальные ценности, зако­нодательство по социальному обеспечению и страхованию, «сентиментальную доброту школьных училок». На женщин злится не только неудачник, но и тот, кому за успех приходится платить слишком высокую цену, и потому он повторяет снова и снова, как много ему приходится работать, как он сам под­нял себя из низов до своего теперешнего положения, и как не­заслуженно легок путь других.

Успешный американец, не чувствующий, что он перепла­тил за свой успех, не испытывает беспокойства и угрызений совести, много вкладывает в благотворительность, посылает пищу голодающим европейцам, голосует за прием закона о со­циальном страховании и даже заседает в комиссии, заботясь о том, чтобы любимое благотворительное учреждение его жены, получило бы все, в чем нуждается. Но это добродушие может в любой момент смениться злобным противостоянием «добро­желателям», заставившим его вступить на путь, уводящий его в ситуации безжалостного соперничества в сторону от цели — ни поддержка больницы, ни повышение зарплаты школьным учи­телям, которым сейчас его просят о помочь, никак к ней не приближают. Чрезмерно поддаваться требованиям гражданской добродетели — подозрительно. Мужчина, чтобы быть мужчи­ной, должен доказать, на что он способен на своем поприще, и только после этого может завещать состояние детскому дому.

Идеальная карьера американца начинается с того, что бед­ный мальчик сидит на коленях у матери и учит молитвы, а по­том поднимается из низов, сражаясь с жесткими обстоятель­ствами и применяя при этом, без всякой девчачьей мягкости, но и без удовольствия, методы, подходящие для подобной бит­вы. А в конце своей жизни, став миллионером, он завещает свои деньги, — нет, не своим детям, потому что это испортило бы им характер, лишив их необходимости преодолевать трудно­сти, без которой невозможен никакой успех, но завещает свои деньги на добрые дела городским или государственным шко­лам, библиотекам, галереям искусств и детским домам. Мама учила его, что он должен уважать все это, прилагая все свои усилия к тому, чтобы достичь успеха. Хорошие женщины сде­лали его таким, какой он есть, и в конце они получают доход, чтобы тратить его на свои проекты и цели, а между началом и окончанием жизни он очень старается стать тем мужчиной, каким они учили его быть. По мере того как материнская лю­бовь становилась все более и более обусловленной успехом, мама и школьная учительница сливаются в голове ребенка, и учительница принимает на себя некоторые аспекты плохой матери, которые когда-то в прошлом веке приписывались ма­чехам в волшебных сказках.

Сестра играет весьма специфическую роль в жизни амери­канского мальчика, нацеленного на успех, который измеряет­ся в сравнении с успехом его сверстников и оценивается в ос­новном женщинами, а не мужчинами. Сестра становится вдвой­не соперником по мере того, как она начинает быстрее расти, чем мальчик, более тщательно делает уроки, получает меньше синяков и шишек в драках, легче усваивает те предметы, кото­рые преподают женщины. Характерно то что, американская сестра — это старшая сестра, и родители всегда принимают ее сторону, она всегда настолько пронырлива и хорошо умеет себя подать, что всегда выигрывает. Она может выйти сухой из воды и получает те же самые награды, затратив меньше усилий, а поэтому мальчик мечтает о младшей сестренке, которую мож­но превзойти безо всяких усилий7. Обычай американских ма­терей подталкивать детей в развитии путем оскорбительных, вызывающих сравнений, особенно невыносим, когда мальчи­ка сравнивают с сестрой, двоюродной сестрой или соседкой. Мальчику внушают, что он должен превзойти девочку, потому что он мальчик, и что вполне честно мерить их одной и той же меркой, потому что они оба ездят на велосипедах или не боят­ся в одиночку спать на третьем этаже, или относятся к продви­нутой части учеников своего четвертого класса. Их сопостав­ляют, будто они совсем ничем друг от друга не отличаются, при­чем, не важно, подходит это всему остальному миру, или нет.

Если же для достижения высшего результата лучше считать их непохожими — делают так. Если мальчик плачет, его бранят больше, чем девочку, которая не плачет. Когда девочка в чем — то обставляет мальчика, ему говорят, что это гораздо хуже, чем если бы его обставил другой мальчик. Эта девочка может быть уже практически вдвое больше этого мальчика, а ему говорят, что он не должен ее бить, потому что она девочка. Они сидят рядышком в детском саду, и взрослые сравнивают, кто лучше ведет себя за столом, потом они сидят бок о бок в школе, и их сравнивают по тому, у кого аккуратнее тетрадки, кто пункту­альней, кому лучше дается чтение, письмо, арифметика. Де­вочка сидит и все время бросает мальчику вызов, и примерно в половине случаев она его побеждает, а иногда даже чаще. До тех пор пока в старшей школе не наступает благословенное об­легчение, не начинаются точные науки и экономика, где дево­чек не поощряют больше к успеху. По мере того как мальчик сидит и терпит поражение по крайней мере в половине случа­ев, он усваивает, что, во-первых, девочки могут делать боль­шинство из вещей, доступных мальчикам, и могут получить за это награду, и во-вторых, что совершенно невозможно терпеть, когда девочки получают награды, которые могли бы получить мальчики, потому что общество устроено так, и эта ситуация унизительна.

В более позднем возрасте это выражается в относительно высокой доступности большинства профессий для женщин, но при этом и в очень высокой конкуренции, даже в тех областях, к которым женщины лучшим образом подготовлены, как не­которые государственные службы. Там существует очень ин­тенсивное противодействие назначению женщин на высоко­оплачиваемые посты, дающие право принимать решения, ибо это два наиболее распространенных способа, посредством ко­торых мужчины демонстрирую свой успех. Многие общества воспитывали мальчиков, просто наставляя их не вести себя как девочки, но в таком воспитании неизбежно есть потери, оно внушает мужчине неотступный страх возможной утраты того, что он имеет. Но когда помимо установки, что он должен лю­бой ценой не быть девочкой, его еще и постоянно заставляют соревноваться с девочками в том самом возрасте, когда девоч­ки взрослеют гораздо быстрее, причем соревноваться в реше­нии задач, поставленных женщинами, с которыми девочки про­ще справляются, устанавливается очень ощутимая амбивалент­ность. Американские мужчины вынуждены основывать по крайней мере часть своей высокой мужской самооценки на победе над женщинами в смысле денег и статуса. И американ­ские женщины соглашаются с ними и презирают того мужчи­ну, которого обставили женщины. Когда американские женщи­ны действительно поднимаются до социального статуса обла­дания властью, им очень сложно относиться к своим подчи- ненным-мужчинам хоть с какой-то достойной восприимчиво­стью. Ведь только неудачник может оказаться под началом у женшины. В душе же они съеживаются, если зарабатывают больше, чем мужья, если хотят чувствовать себя женщинами. Или же они, напротив, швыряют свой успех в лицо мужу, отда­вая дань соперничеству между полами. В результате мы прихо­дим к противоречивой картине общества, которая вроде бы широко распахивает двери для женщин, но потом интерпрети­рует каждый шаг женщины к успеху как разрушающий ее соб­ственные шансы на вступление в брак, а так же вредный для мужчин, которых она обгоняет на своем пути.

Сильнее всего этот антагонизм разгорается в среднем классе и среди тех, кто стремится достичь статуса среднего класса, по­тому что навыки среднего класса — это те, которые женщинам легче всего довести до совершенства, а мужчины в этой области чувствуют себя наиболее ограниченными — требуется ни в чем не давать себе потачки. У матерей из среднего класса, получив­ших высшее образование домохозяек, предостаточно времени для того, чтобы воспитывать растущих детей по своему усмотре­нию, лишая их любви или давая им любовь, в зависимости от того, демонстрирует ли ребенок правильную позицию и правиль­ное поведение. Добродетели среднего класса — экономность, накопление денег, предприимчивость, пунктуальность, способ­ность заранее планировать, усердно работать, контролировать существующие импульсы, уважение к мнению других, подчине­ние кодексу поведения, — это добродетели, которые можно ус­воить. Те навыки и умения, в которых физическая сноровка иг­рает какую-то роль и в которых мужчинам легче достичь совер­шенства, такие, например, как охота, верховая езда, борьба, от­сутствуют if списках ценностей среднего класса. Добродетели среднего класса, усвоенные во взаимообразных отношениях ма­тери и ребенка, проистекают из модели «желудочно-кишечного тракта», т. е. мы нечто вбираем в себя, храним, выдаем во вне­шний мир по порядку, но в этой модели мальчику очень сложно разобраться: как сохранять контроль над выделением и одновре­менно каким-то образом не препятствовать своим импульсив­ным приливам мужественности.

Девочка, хотя ее специфические женские характеристики не пробуждены, испытывает меньшие трудности по мере того, как она учится следовать правилам подходящего времени и места. Таким образом, в течение всего детства американский мальчик должен соревноваться, дома и в школе, с девчонками, которые опережают его практически во всех занятиях, за которые пола­гается награда, даже в умении постоять за себя, но не лезть в драку. Спорт, тесно связанный с физической силой и обнару­жением уязвимых мест противника, остается практически един­ственной областью, где девочки не вступают в прямую конку­ренцию с мальчиками, и спорт для мужчин в течение всей жиз­ни представляется потрясающим путем бегства от соперниче­ства с женщинами, даже если вся спортивная жизнь заключа­ется в просматривании публикаций в газетах. И все из-за того, что приходится раз за разом бросать кости, даже зная, что они налиты свинцом и выиграть невозможно, но выход из игры гро­зит утратой любви и самоуважения.

Но какова же позиция девочки, легкое и успешное соперни­чество которой с братом гарантировано домашними условиями и условиями школьной системы? Если смотреть с мужской точ­ки зрения, девочка — это старшая сестра, которой все легко да­ется, которая всюду прорывается вперед. Ей не говорят, что из — за того, что она девочка, она не должна чего-то делать, что она должна сидеть себе на подушечке, скрестив ножки и опустив гла­за и ровно класть строчку в шитье, а напротив, поощряют учить­ся всем тем же вещам, что и мальчик. Мальчика стыдят, когда девочка его превосходит, и изжившие себя символы мужского физического превосходства привлекают для подкрепления та­ких рутинных задач, как «не забыть почистить зубы» или «сде­лать уроки». Мужское вековое убеждение, что для успеха в сек­суальных отношениях нужно быть сильным, направляется со­вершенно не по адресу. Но в то же самое время девочке говорят, что она должна делать все лучше, чем ее брат, не потому, что ее будут унижать, если она проиграет, но просто потому, что девоч­кам проще быть хорошими. Этот парадокс соревнования между мальчиками и девочками был обобщен в стихотворении Уитти­ера «В школьные дни», одном из первых стихотворений, в кото­ром были отмечены радости и горести совместного обучения.

В этом стихотворении рассказывается история девочки, которая, на вопрос учительницы ответила правильно, в результате чего мальчик получил плохую оценку8.

Извини, что я первой сказала, Ненавистно мне первое место, И призналась, потупив глаза Я люблю тебя, разве не видно?

Но заметим, что поэт — мужчина — столь сладко и с такой тоской вспоминая о девочке, так мило морализует, видя, что ее отношение контрастирует с позицией большинства людей, —

Потом узнал в суровой школе жизни — Как мало тех, кто, превзойдя его, Жалел бы о своем успехе, Лишь оттого, что влюблены в него, —

Тем не менее очень ловко и окончательно убивает эту девушку:

О дева! На ее могиле Уж сорок лет растет трава!

Таким же образом уроженец Новой Гвинеи рассказывает историю о женщине, которая протягивает мужчинам символы, посредством которых они могут утешить себя в том, что она их превосходит, а потом просит, чтобы ее убили. Любовь на таких условиях невыносима. В американских девочек встроен конф­ликт другого порядка, они тоже обязаны делать уроки и слу­шаться матери, чтобы не утратить материнской любви, одоб­рения учительницы и тех наград, которые даются за успех. Ей тоже нравится хлеб, щедро намазанный вареньем, и доступ к холодильнику. Все это ее, стоит лишь попросить. «Для малень­ких девочек и для хороших маленьких мальчиков», — гласит объявление в окошке кондитерского магазина в Нью-Йорке. Все это — ее, по праву рождения, но все же, — какой ценой! Если она хорошо усвоит правила, если она будет получать хо­рошие оценки, выигрывать стипендии, если она получит рабо­ту начинающего обозревателя-репортера, тем самым она сде­лает нечто непростительное в глазах окружающих. Каждый шаг вперед в работе в качестве «успешного гражданина Америки», независимо от пола, означает для нее шаг назад в качестве жен­щины и, соответственно, некоторый ущерб, причиненный ка — кому-то мужчине, потому что мужественность в Америке оп­ределена не’абсолютно, ее необходимо подтверждать и вновь завоевывать каждый день. Один из существенных элементов ее определения — это способность побеждать женщин в любой игре, в которую играют оба пола, в любой деятельности, в ко­торую оба пола вовлечены.

В той мере, в какой маленькая девочка разделяет позицию покойной героини Уиттиера, она отвергает этот выбор, эту ди­лемму. Действительно, ей сейчас, в третьем классе, приходится демонстрировать на уроке умение писать, потому что ее малень­кой, ориентированной на успех душе слишком горько перено­сить поражения. Но потом она сменит роль и выйдет из нечес­тного соревнования, выйдет из игры с залитыми свинцом иг­ральными костями, станет успешной в другой области, как жена и мать. Отчаянная потребность в успехе остается, хотя не такая сильная, как у мальчика, потому что для девочки успех требу­ется просто как и от всех других людей, и для нее нет угрозы, что в противном случае ее не будут считать настоящей женщи­ной. Мальчиков поражение лишает мужественности, девочки, если они, кроме всего прочего, еще и симпатичненькие, могут оказаться более желанными, если им нужен юный рыцарь для того, чтобы делать им уроки. Но такой расклад постепенно ухо­дит в прошлое. Постепенно в Соединенных Штатах распрост­раняется ожидание одинаковой структуры характера у мужчин и женщин. Согласно опросу, проведенному в 1946 году журна­лом «Форчун», мужчин спрашивали, на которой из трех оди­наково привлекательных девушек мужчина предпочтет женить­ся: той, которая никогда не работала, на работавшей девушке, достигшей умеренного успеха, или надобившейся чрезвычай­ных успехов9. Предпочтения распределились следующим об­разом: 33,8 % —за умеренно успешную, 21,5 % —за чрезвычай­но успешную и всего лишь 16,2 % — за девушку, которая ни­когда не работала. До сих пор умеренно успешные являются самыми предпочтительными. Но вместе с этим предпочтени­ем возрастает давление на девушек, чтобы они до брака успели поработать и работали бы, например, до рождения первого ре­бенка, и чтобы они «начали что-то делать», даже если это всего лишь волонтерская работа или энергичные занятия собствен­ным хобби, как только ее дети пойдут в школу. Мужчины хо­тят, чтобы женщины повышали свою самооценку, но достигая меньшего успеха по сравнению с ними, а в дополнение убла­жали их соревновательные амбиции за счет некой замещаю­щей деятельности, достигая хотя бы какого-то успеха. Вполне вероятно, что неким внутренним образом оцениваемая дистан­ция между словами «умеренно» и «чрезвычайно» означает, что «умеренно успешная» это «успешная за чей-то счет, в соревно­вании с другими», в противовес «побеждает меня в моей соб­ственной игре». В любом случае успех понимается всегда как выигрыш, как победа над кем-то. Девушка, которая никогда не работала, возбуждает подозрения. Может быть, она не смогла получить работу? Может быть, если бы она попробовала рабо­тать, то стала бы неудачницей? А кому нужна жена-неудачни­ца, пусть даже сколь угодно приятная как личность и поддер­живающая мужа в самомнении? Интересно, что из женщин, отвечавших на тот же самый вопрос, 42,2 % женщин считали, что мужчины выберут умеренно успешную девушку, только 12,1 % думали, что мужчина предпочтет девушку, которая ни­когда не работала, и всего 17,4 % считали, что мужчина пред­почтет чрезвычайно успешную. «Форчун» так комментирует этот факт: «С очевидностью мы можем сказать, что мужчины вовсе не так боятся способных девушек, как об этом думают женщины. Это особенно верно для мужчин малоимущих, не­богатых, 25 % которых считают, что чрезвычайно успешная де­вушка станет наиболее желанной женой. Бедные женщины так­же очень часто отдают предпочтение чрезвычайно успешной девушке — в 24,7 % случаев, в то время как женщины из состо­ятельных семей, верхний слой среднего класса, не очень под­держивают «успешную женщину», ей отдают свои голоса всего лишь 12,3 % опрошенных». И обратите внимание, что именно верхний слой среднего класса воспитывает девочек практичес­ки так же, как мальчиков, и именно эти девочки в детстве не­посредственно конкурируют с мужчинами, с мальчиками, и испытывают то давление, о котором я говорила выше.

Итак, на протяжении всего периода воспитания и развития ее профессиональных интересов, девушка сталкивается с ди­леммой: с одной стороны, она должна демонстрировать свои способности, чтобы ее считали успешной, однако, не пере­усердствовать, достаточно способностей, чтобы получить ра­боту, но без особой приверженности работе, которая сделает ее либо чрезмерно успешной, либо лишит ее желания полностью оставить работу ради брака и материнства. Два шага вперед, один шаг назад — вот ее танец. Или она должна принять все последствия. А какие последствия? Не получится выйти замуж? Если бы только это, то все было бы не так серьезно. Женщин в мире вообще больше, чем мужчин, и разные общества нашли вполне реализуемые пути создания обетов безбрачия, добро­вольного смирения и при этом смогли обеспечить достойную жизнь для женщин. Монашка, которая отдает свою женствен­ность, свое потенциальное материнство Богу, во благо всего человечества, которая заменяет создание детей во плоти забо­той и молитвами о детях Божьих, может сама чувствовать себя частью Божьего плана и реализовать долг человеческий, «леле­ять и защищать жизнь людей и жизнь всего мира»10. В пере­полненном автобусе или вагоне метро, где мужчины теперь позволяют женщинам с детьми на руках стоять — ведь женщи­ны теперь самостоятельно зарабатывают деньги, не правда ли? — монахиням как сестрам милосердия до сих пор уступают место.

Но женщина в Соединенных Штатах, которая предпочита­ет карьеру браку, не получает при этом столь же удовлетвори­тельного и обеспеченного признанием места в мире. То же са­мое чувство, которое иногда делает американцев щедрее всех других обитателей мира, но заставляет голосовать против въез­да в страну нескольких тысяч бездомных сирот вдобавок к ощу­щению, что любой успех женщины ставит мужественность муж­чин под угрозу, противодействует полному признанию такой роли женщины. Если женщина достигает успеха в профессии, скажем, в преподавании в школе, мужчины либо полностью игнорируют эту сферу деятельности, либо приходят к совер­шенно чудовищным выводам, скажем, что женщины неспособ­ны преподавать историю Америки во втором классе, причем любая попытка женщин защитить себя все более принижает их в их же собственных глазах. Никто — ни сами мужчины, ни женщины, над которыми они берут верх, не считают, что для дела будет лучше, если менее квалифицированный мужчина займет место директора школы «через голову» пяти лучше под­готовленных женщин. Ни мужчины, ни женщины не рады та­кой ситуации. И женщины, способные, ответственные, рабо­тящие, которые могут составить до 80 % опрошенных в шко­лах, и мужчины, которые могут составить остальные 20 %, и большой процент всех, отвечающих на данный вопрос, подо­зревают, что главная причина повышения по службе неподхо­дящего мужчины, заключалась только в том, что «нужен был мужчина».

Возможно, когда способные женщины, положившие жизнь на профессию-служение, профессию, где большим подспорь­ем становятся свойственные женщинам живое воображение и терпение с детьми, постоянно видят, что их обходят мужчины — одна из важных причин, по которым происходит отток жен­щин из таких профессий в промышленность, бизнес, где их нельзя так просто отстранить и обойти. За пределами школ, больниц и т. д. женщины могут использовать другое оружие. В то время как школьная учительница или женщина — соци­альный работник пользуется в основном интонациями мате­ринского голоса, настойчиво требующего, чтобы мужчины вели себя хорошо, оружие женщины в бизнесе в Соединенных Шта­тах может включать также использование женщинами соб­ственной сексуальности для достижения честолюбивых целей. В книге «В постели плачем мы» («In Bed We Сгу») Илки Чейз описывает трагедию данной ситуации, когда успешная бизнес — леди представляет угрозу самой себе и своему любимому муж­чине1 1. Маленькая девочка, которая слышит призыв успеха луч­ше, чем призыв своего будущего женского естества и материн­ства, тем самым слышит призыв к соперничеству и состязани­ям, в которых нет запрещенных приемов. Брат ее был лучше подготовлен к ожидаемому поведению в состязательном мире: честная игра, никакой травли, никаких ударов ниже пояса — это часть этики, которую и он, и она усвоили на игровом поле, но там все действовали в рамках убеждения, что все мальчики сильнее, чем все девочки. Возможно, часть этого ее собствен­ного стремления к успеху происходит из этого сравнения, из утверждения, что мальчики всегда превосходят девочек. Вле­чение к успеху могло усиливаться оттого, что некоторые двери закрывались перед ней из-за того, что «женщины всегда остав­ляют работу и выходят замуж», а некоторые — из-за насмешек брата и отца, что «у девчонок всегда нелады с цифрами». Так или иначе, девушку определяли как более слабую, но в Амери­ке не существует правил, запрещающих подчиненным приме­нять нечестные приемы. В той степени, в которой большин­ство американок следует правилам честной игры, «ты мне — я тебе» и не принимают финансового содержания, они делают это потому, что считают себя не менее сильными, чем мужчи­ны. Они отказываются от преимуществ. Но для женщины, ко­торая в мужской области деятельности достигает успеха, чест­ное поведение практически невозможно, потому что все обще­ство определило это подобным образом. Женщина, которая до­стигает большего успеха, чем мужчина, в мужской профессии, где нет другой альтернативы, кроме как победить некоторое ко­личество мужчин, — эта женщина совершает нечто враждеб­ное и деструктивное. Если же она обладает женской красотой и привлекательностью, ее поведение тем более воспринимает­ся как деструктивное. К мужеподобной, безобразной женщи­не могут относиться как к замаскированному мужчине, и та­ким образом ей прощают ее успех, но для успеха женственной и прекрасной женщины алиби не существует. Чем более она женственна, тем меньше ей простится. Это вовсе не означает, что любая женщина, которая входит в сферу бизнеса или ка­кую-либо другую сферу, где она находится в крайнем меньшин­стве, является враждебной и деструктивной, но это действи­тельно значит, что любая женщина, у которой с детства нако­пился слишком большой запас подавленной деструктивности, оказывает в ситуации психологической опасности, когда по­мещается в роль, столь определенную. Для женщины, у кото­рой очень сильно развито материнское чувство, это положе­ние может быть вообще неприемлемым. Таким образом, брат и сестра, мальчик и девочка, воспитанные вместе, усваивают, что каждый из них хочет, из того, что каждый из них может дать другому. Девочка учится дисциплинировать и заглушать свое честолюбие, которое общество постоянно стимулирует, так как считается, что все девушки — белые воротнички «делают карь­еру», а карьера — это нечто очень пышное и очень роскошное, в то время как большинство мужчин, обладающих сходными умениями, попросту работают. И у нас есть ситуации, которые на поверхности выглядят очень странно, так как по мере того, как все больше и больше женщин работают, мужчины оказы­ваются все менее заинтересованы в том сражении, которое по­зволяет им достигать профессионального успеха. Полвека тому назад взор особо одаренной девушки, которая поступила в кол­ледж, был обращен вперед, к профессии и к карьере. Сама мысль о браке отстранялась, убиралась с дороги как некое уве­чье, ограничение, дефект. Теперь девушка с теми же самыми спо
собностями готова признать, что ей хотелось бы выйти за­муж, и сейчас она более склонна пожертвовать карьерой ради брака, нежели пожертвовать шансом выйти замуж ради карье­ры. Сейчас все более и более признается, что девушки должны работать до тех пор, пока не выйдут замуж, а если кому-то не повезет, то это может означать — всю жизнь, и девушки тру­дятся, стараются приобрести навыки, профессию. Если у них есть мозги и способности, если они виртуозно овладели навы­ками, то при потребности в успехе, работа может поглотить их на время целиком, но никогда до такой степени, чтобы полно­стью заглушить желание выйти замуж.

Современное общество не будет относиться к женщине, на которой не остановил внимания никакой мужчина, с той про­стой жалостью, как век тому назад относились к девушке, ко­торую никто не пригласил на танец. Сейчас выносится более суровый вердикт: должно быть, она невротичка, она не следит за собой, она не использовала свои шансы. Именно об этом ду­мают и говорят молодые незамужние женщины, когда упоми­нают более старшую. Успех для женщины означает «найти и удержать мужа». Это гораздо более верно, чем поколение тому назад, когда считалось, что мужчина ищет женщину. И неко­торые женщины, обретя новую свободу за пределами дома, по­чувствовали, что она настолько дурманит, что они готовы по­жертвовать собой ради работы. Это вовсе не удивительно в мире, где на неженатого мужчину смотрят как на неудачника, редкую птицу, который, несмотря на то, что вокруг полным полно девчонок, которые хотят замуж, не сумел найти себе ни одной. Неженатого мужчину рассматривают как лентяя, как настолько неспособного к действию человека, который даже пошевелиться не хочет. Но чем большего успеха мужчина дос­тигает на работе, тем более все вокруг уверены, что он станет замечательным мужем. Чем более успешна женщина, тем боль­ше народу боится, что из нее не выйдет хорошей жены. Обзор в журнале «Fortune» обобщил те причины, почему мужчины дол­жны бы предпочитать чрезвычайно успешных девушек. Эти причины — эффективность, способность эффективно работать, понимание денежных вопросов и способность поддерживать мужей и помогать им. Репортер добавляет: «Никто не считает интеллект женщины ценным качеством и практически никто не говорит, что с ней будет проще общаться и налаживать от­ношения». Старая, с бородой, фраза, что даже лучшие пова­ра — мужчины, нуждается в сноске, что американские мужчи­ны воспитаны так, что они не будут получать удовольствие, будучи мужьями успешных шеф-поварих.

/