Мужское и женское

Маргарет МИД

Шесть лет едва ли можно считать достаточным сро­ком для заявлений о новых целях или для выдвижения новых аргументов. Кто-то, конечно, может стенать «шеа culpa», осо­бенно после появления рецензий, вменяя мне в вину написа­ние этой книги, вместо знакомства с другими книгами, кото­рые написал бы более боговдохновенный автор. Но я думаю, что американский раздел уже устарел, несмотря на краткий срок, миновавший со времени его написания, хотя сравнитель­ные комментарии по вопросам образования в западном мире сохранили ту же ценность, что и в 1929 году, когда я писала «Взросление на Самоа», отчего я и посчитала полезным напом­нить, как давно это было написано. А предисловие к «Взросле­нию на Новой Гвинее» я с удовольствием писала накануне воз­вращения к манус, чтобы выяснить, что произошло с теми, кого я знала двадцать пять лет назад детьми.

Это весьма отчетливо выявляет контраст между описанием нашего быстро меняющегося общества и семи малочисленных обществ Южных морей, которые служат фоном для его иссле­дования. Мои полевые записи не нуждаются в коррекции, по­скольку все они превратились в свидетельства прошлого, отде­ленного от настоящего гораздо более резкими переменами, чем те, которые заставляют нас пересматривать описание нашего собственного общества. Эти записи ценны потому, что относят­ся к тому периоду, когда каждое из этих малых обществ — самоа, манус, арапеш, мундугумор, чамбули, ятмул и бали — сохраня­ло свой собственный стиль жизни, понимание которого скорее было бы искажено, чем дополнено добавлением к описанию тех мест, где еще двадцать пять лет назад мужчины исполняли пуга­ющие фаллические танцы или прорицатели отыскивали спря­танные частицы заколдованной кости, отчетов детских клиник и заседаний Ассоциации родителей и учителей.

Но и в США произошли перемены. Автономная семья из двух родителей и двух детей, где жена считает, что дом и карье­ра — это слишком много, а одних домашних забот недостаточ­но для полноценного ощущения своего вклада; роддом, где матери и новорожденные содержатся строго раздельно, а анес­тезированной маме приходится лишь постепенно привыкать к ребенку, при чьем рождении она находилась в глубоко бессоз­нательном состоянии, — все это постепенно уходит под воз­действием нового типа семьи, в которой дети есть радость жиз­ни, а чем больше их будет — тем в большей степени родители ожидают получить радость от всех и каждого из них.

Семейная жизнь, в которой акцент ставится скорее на са­мих детей, чем на их «будущее и ориентировочную стоимость выравнивания их зубов для голливудской улыбки»; семейная жизнь, которую можно, так сказать, всю целиком — детей, со­баку, кошку, самые необходимые пожитки — загрузить в двух­дверный автомобиль; семейная жизнь, когда мать еще настоль­ко молода, что ее не беспокоит противоречие между работой и домом, поскольку она еще и не выходила на постоянную рабо­ту, поэтому время забот об этом настанет, когда вырастут дети, а пока она и бабушка сбиваются с ног — вот современный иде­ал. По мере того как обостряются проблемы в мире, по мере того как мы начинаем осознавать зависимость каждого от со­бытий, происходящих на другом краю света, когда молодым людям становится понятным, что вся жизнь теперь есть обду­манный риск, это заметно увеличивает ценность близких от­ношений и детей в семье. Материальные приобретения кажут­ся не такими всеопределяющими в мире, где почти ежедневно появляются в печати новые оценки вероятности потерь в слу­чае термоядерного конфликта; невесты в наши дни не распа­ковывают свои свадебные подарки в течение многих лет, а мо­лодые отцы беседуют больше о рецептах молочных смесей для детей и ходунках для них, чем о скачках и биржевых торгах. Дети и еще больше детей — вот что определяет направление разви­тия жизни, становится связующим фактором для мужчин, в той же мере, что и для женщин.

Собственно для мужчин даже еще в большей степени, чем для женщин. И в этом состоит необходимость — частично из — за беспрецедентных изменений в сехмейной жизни в США, от­части в свете новых данных недавно оформившейся сравни­тельной науки этологии — пересмотра теоретической основы этой книги, уместность признания «теа culpa», но не перед критиками, которые недовольны тем, что я не смогла написать книгу о реализации личности в зрелом семейном союзе, — в этом вопросе мои неискушенные туземцы снабдили меня очень малым количеством новой информации, — но за попытку от­махнуться от старой позиции «о птичках» в вопросе о том, от­куда берутся дети, посредством весьма бойкого замечания, что люди, в конце концов, млекопитающие, а не пернатые.

Междисциплинарные исследования подводят к мысли, что мы, вероятно, можем лучше понять половое поведение чело­века как биологической особи, в особенности родительское поведение, изучая птиц, которые, подобно людям, реагируют скорее на зрительные стимулы, поступающие от партнера, а не как подавляющее большинство других млекопитающих, — на запах, и у которых птенцы рождаются столь беспомощными, что нуждаются в специально созданном убежище. И сентимен­тальные люди, которые рассказывают детям о фактах жизни на примерах мамы-птички и пернатого папы, хотя и окольным путем, оказываются ближе к истине, чем они сами или все мы раньше предполагали.

Ибо хотя еще встречается утверждение, что у человеческих особей не существует отцовского инстинкта, появляется все больше свидетельств о вероятности наличия у них, так же как и у самцов млекопитающих и птиц, рефлекса защиты детены­шей своего биологического вида. Этот рефлекс, который очень легко пробуждается при виде младенца, совершенно не задей­ствован, поскольку с малышами обычно возятся мамы, нянь­ки, бабушки. Общество, конечно, может по-прежнему полно­стью игнорировать это обстоятельство, изгоняя отцов из дет­ской и затрачивая массу усилий на изобретение различных по­ощрений и наказаний по типу кнута и пряника для удержания отцов исключительно на работе для обеспечения своих отпрыс­ков средствами существования. Но позвольте отцу в букваль­ном смысле взять в руки своего крошечного ребенка, и увиди­те, какой запас энтузиазма это высвободит и в отношении это­го конкретного ребенка, и других, подобных ему. Ибо в наши дни именно отцы хотят много детей, а молодые матери, воз­награждаемые удовольствием от их неподдельного участия в со­вместном деле, идут отцам навстречу и рожают ребенка за ре­бенком, невзирая на то, что родителям приходится поперемен­но проводить бессонные ночи, пока новорожденный научится понимать разницу между днем и ночью.

Еще слишком рано предсказывать, к каким результатам в бу­дущем это приведет: возможно, мы высвободили процесс, кото­рый трудно будет контролировать. Возможно, было бы лучше, чтобы именно мать была тем из двух родителей, который боль­ше хочет ребенка, чтобы вводился некоторый контролирующий фактор в соотношение между возможностями и запросами. Но радости жизни, связанные с большой семьей, полной малышей, определенно являются тем фактором, который необходимо брать в расчет при исследовании динамики развития определяющих общественные тенденции молодых людей из среднего класса в середине двадцатого столетия.

И еще одна тенденция, сформировавшаяся в последние шесть лет, стала явно выраженной: все более ранние свидания, сдвиг периода ухаживания на подростковый возраст, что позволяет избежать скуки от игры, к которой один из партнеров не готов, приводит к заключению некоего пакта «постоянства» — согла­шения, по которому юноша и девушка гарантируют друг другу теплоту отношений и свободу от вечных сомнений как убить очередной субботний вечер. Это приводит к формированию ран­них браков, а те, в свою очередь, — к рождению веселых семей, которые делят заботы о множестве детей — и котят — с новыми соседями из новых пригородов. На наших глазах возникает но­вая модель отношения полов.

Маргарет Мид Октябрь, 1954

Выражение благодарностей

Полевые сезоны, на результатах которых основана эта кни­га, охватывают период времени в четырнадцать лет, с 1925 по 1939 г.; осмысление материала происходило на протяжении всей моей жизни в науке: с 1923 по 1948 г. Полевые и исследователь­ские работы осуществлены при щедрой поддержке нескольких организаций: Американского музея естественной истории, ко­торый покровительствовал и поощрял меня с 1926 г. и обеспе­чивал мои полевые изыскания из средств фонда Фосса; Наци­онального исследовательского совета; Комитета исследований в области задержки психического развития, поддерживаемого тридцать третьей степенью шотландского чина Северной ма­сонской зоны контроля; Морской администрацией Соединен­ных Штатов на Самоа; Совета по исследованиям в области об­щественных наук; Управления внутренних дел метрополии и территорий Австралии; Администрации мандатной территории Новой Гвинеи; правительства Голландских Восточных Индий и различных правительственных агентств Соединенных Штатов. Во время моих длительных периодов нахождения в местах, да­леких от проторенных путей цивилизации, мне очень помогли кавалер ордена Британской Империи судья Дж. М. Филлипс, мистер Э. П. У. Чинери, мистер Эдвард Р. Холт и миссис Холт и выдающийся художник, ныне покойный, Уолтер Спайз. Я бес­конечно признательна коллегам-антропологам Грегори Бейт — сону, Джейн Беллоу, Рео Форчуну и нашему балийскому ассис­тенту Ай Мэйди Калер. Невозможно даже выразить чувство неоплатного долга, которое я ощущаю по отношению к тем сотням людей островов Тихого океана, чья доброжелательность, толерантность к различиям, доверие ко мне, вера в мои добрые намерения и живая любознательность позволили провести эти исследования. Многие из детей, так сказать, прошедших через мои руки, из чьего напряженного или спокойного поведения я извлекала уроки, которые нельзя было больше никак получить, теперь уже стали взрослыми мужчинами и женщинами, а мгно­вения их жизни, задокументированные антропологом, навсег­да сохранят некое чудесное качество, как для антрополога, так и для них самих. За пределами главного течения цивилизации они сохранили в неизменном виде тонкую ткань своей культу­ры и благодаря такой верности сделали свой вклад в наше со­временное понимание возможностей и потенциала всего чело­вечества.

Хронологически эта книга отражает развитие моего пони­мания данной проблемы за годы, прошедшее со времени пуб­ликации книги «Пол и характер» в 1935 г. Но она также осно­вывается на одном из основных аспектов, интересовавших меня на протяжении всей жизни в науке, поэтому я хочу выразить признательность за ценные мысли и советы таким авторам, как Франц Боус, Рут Бенедикт, Лютер Крессман, Уильям Филдинг Огберн, Эдвард Сапир, Рео Форчун, Э. Р. Рэдклиф-Браун, Фи­липп Мосли, Эрл Т. Энгли, Роберт и Хелен Линд, Лоуренс и Мэри Фрэнк, Грегори Бейтсон, Джон Доллард, У. Ллойд Уор — нер, Эрик Хомбургер Эриксон, Гардинер и Лоис Мэрфи, Кин — гсли Ноубл, Джофри Гоурер, Курт Левин, Роберт Лэм, Хэролд Вулф, Готхард Бут, Мари Джахоуда, Эрвин Шуллер, Эвелин Хатчинсон, Фрэнсис Илг, Роуда Метро, Натан Лейтес, Марта Вольфенштейн и Эдит Кобб. За помощь в подготовке этой ру­кописи я признательна своей крестной Изабель Эли Лорд, а также Мари Эйхельбергер, Марион Марковиц, Кэрол Кейем, Джудит Калвер и Кэтрин Шнайдер. Моей бабушке Марте Рам — зей Мид, моему отцу Эдварду Шервуду Миду и матери Эмили Фогг Мид я обязана верой в то, что знания стоят поисков, что наблюдения и анализ могут быть проведены с воодушевлени­ем, которое способно оказать конструктивное влияние как на тех, кого изучает, так и на того, кто изучает, и в заключение, ощущением принадлежности к моему собственному полу, ко­торое направило мои исследования на работу с детьми.

Маргарет Мид[1].

КоббУэбб

Фоллз Вилидж, штат Коннектикут 19 октября 1948 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «МЕНТОР»

ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Одно из приятных дополнительных свойств публикации книг в мягкой обложке — возможность обдумать все заново. Я не от­ношусь к числу авторов, которые способны с улыбкой отмахи­ваться от советов рецензентов написать совсем другую книгу, где, по возможности, не отводилось бы так много места разговорам «об этих туземцах». Собственно говоря, в антропологии первые описания примитивных народов обретают вечную значимость, ибо те люди и то сообщество, которое мы описывали, претерпе­вают достаточно сильные изменения, отчего любые последую­щие экспедиции не в состоянии будут внести значительных кор­ректив в фиксацию первоначальной картины. И если бы мой изобретательный первый издатель Уильям Морроу не побудил меня в 1927 году включить в книгу «Взросление на Самоа» срав­нительные главы о поведении американских подростков, что в целом я считаю полезным, мне почти нечего было бы добавить. Но на сегодняшний день раздел книги, где речь идет о поведе­нии американцев, заметно устарел, причем еше в большей сте­пени, чем заключительные главы «Взросления на Самоа», напи­санные двадцатью годами ранее. Корейская война послужила поворотной точкой в отношениях американцев к браку и семье, после чего начала развиваться та тенденция, которую стало при­нято называть «приспособлением к временам после Второй ми­ровой войны». Поэтому именно в сравнительно-описательной части, касающейся обычаев и поведения американцев, требуются весьма значительные изменения. Часть из них я затрагиваю в пре­дисловии, написанном в 1954 году. Но в заключительных описа­ниях прежнего образа жизни примитивных племен или такого народа, как балийцы, чья развивавшаяся изолированно экзоти­ческая культура теперь поглощается современной Индонезией и попала под влияние развернувшейся там общественной борь­бы, приходится следить за тональностью повествования. Из чи­сто описательной части необходимо полностью исключить сле­ды позднее полученной информации, иначе она потеряет свою ценность. При этом следовало также включить те наблюдения, которые я произвела за 25 лет, прошедшие с момента выхода в свет книги: новое описание манус, перескочивших разом через две тысячи лет постепенного развития, и наблюдения на Бали 1957 года как раз во время изгнания последних голландцев из Индонезии, когда дети, родившиеся в деревне Баджоинг Геде, за те двадцать лет, что я у них не была, в школах начали изучать геометрию.

Кроме того, со времени завершения книги произошли до­вольно значительные перемены в теоретических основах ант­ропологии. За последние пятнадцать лет развилось живое вза­имодействие между культурологией и экспериментальными наблюдениями за животными — приматами, копытными и пти­цами, что позволило глубже понять биологически заданные основы и возможные типы более специфического инстинктив­ного поведения человека. Накопился и новый материал по пер­вобытным людям, что позволило отодвинуть границы позна­ния в глубины истории. Возобновившийся в связи со столети­ем со дня рождения Чарлза Дарвина интерес к эволюционной теории был подкреплен также экспериментальными работами психиатров, позволивших по-новому интерпретировать извест­ные открытия 3. Фрейда.

В более широком обмене мнениями, где данная книга неиз­бежно и вполне намеренно должна была послужить аргумен­том, также произошли огромные изменения. Хотя часть умов предвидела, сколь значимые перемены в человеческих взаимо­отношениях повлекут за собой применение новых средств свя­зи, открытие и использование ядерных вооружений, влияние коммунистического евангелизма и повсеместное увеличение численности населения, общественное мнение в целом на этот счет еще не сложилось. Изменение сознания, которое должно повлечь за собой освоение космического пространства, также относилось к области научной фантастики. Битвы между нау­кой и религией, ведшиеся на протяжении всего XIX века, не завершились, что показывает хотя бы тот факт, что сэр Джули­ан Хаксли пишет сегодня предисловие к книге завзятого иезу­ита, а дети в американской католической школе благоговейно изучают вклад Чарлза Дарвина и Галилео Галилея. Полная зна­чимость проблемы роста численности населения в то время толком не осознана. Не была известна оральная контрацепция. По разным причинам еще не укрепилось стремление жителей как высокоразвитых, так и развивающихся стран к увеличению размера семьи. Если коротко — в 1947 году мы жили в очень отличающемся от современного мире, опасность исчезновения человечества была менее остра, можно было тратить весь пыл негодования на менее глобальные проблемы. Однако вопро­сы, заботившие меня в те годы, выросли, как я и боялась, до масштаба угрозы. По-прежнему в обществе неверное отноше­ние к грудному вскармливанию: с одной стороны, не все мате­ри имеют возможность кормить детей собственным молоком, а с другой — тех матерей, дети которых не особенно хорошо развиваются и растут на их молоке, называют «пренебрегаю­щими своим долгом». В области половых отношений последние пятнадцать лет прошли под знаком превозношения копуляции благодаря эффективному воздействию отчета Кинси[2] в США и романа «Любовник леди Чаттерлей» в Великобритании. Эти два творения статистика и романиста-мечтателя не способство­вали ни становлению индивидуальности, при котором секс вхо­дит составной частью в личностное развитие, ни развитию чув­ства ответственности, потому что половой акт был произволь­но вырван из всей биологически обоснованной цепочки взрос­ления, воспроизводства и родительства. Уменьшилась наша терпимость к иным формам психосексуальной жизни, помимо сериальной моногамии, при которой пары формируются и рас­падаются без осознания того эффекта, который это формиро­вание оказывает на его участников и их детей, и вклад пар в функционирование общества. Усилилось осуждение одиночек, страх в отношении половых извращений, стремление родите­лей насильно поженить детей, если дочь забеременела, а также настойчивость убеждения, что половые отношения должны продолжаться без всякого перерыва на протяжении всей жиз­ни, наподобие пищеварения.

Перечисленные тенденции получили более выраженное рас­пространение во всем англоговорящем мире, их можно отме­тить повсюду, где ощутимо влияние средств массовой инфор­мации, разносящих воздействие таких исследований, как от­чет Кинси, либо книг Д. Г. Лоуренса, будто те диктуют рецепты для настоящей жизни, пусть и в массовом изложении. Но то, что сегодня происходит в США, вполне может развернуться завтра в Канаде или Англии и поэтому является законной при­чиной для тревоги. Тем более если считается, что наша модель должна подходить и для всего технически недостаточно разви­того мира в той же мере, что и для нас.

Сразу после Второй мировой войны развился новый тип поведения отцов, утвердившийся в студенческих городках уни­верситетов в семьях фронтовиков, которые учились на специ­альные государственные пособия. Жизнь в стесненных усло­виях на небольшой доход заставила молодых отцов волей-не­волей больше возиться со своими новорожденными детьми, в результате сложился иной тип отцовского поведения. Тогда, в 1947 году, казалось, что и ранние браки между студентами, и работа молодых жен ради материального поддержания мужа и детей, и активное участие отцов в уходе за малолетними деть­ми постепенно сойдут на нет и все возвратится к прежнему по­ложению дел — превалированию индивидуальной ответствен­ности отца за материальное благосостояние одно — или двухдет — ной семьи, когда молодой отец зарабатывает деньги, а мать за­нимается домом, детьми. Но с началом корейской войны в жизнь американцев вновь проникли пессимистические настро­ения, и вновь, как в годы Великой депрессии, люди потеряли ощущение уверенности в будущем, вернулся и настрой сагре diem[3], свойственный военной поре. Родители и образователь­ные учреждения давали согласие на браки студентов, молодые отцы продолжали заботиться о младенцах, потребность в ран­них браках и раннем обзаведении детьми усилилась.

При выборе супруга сдвиг на все более и более ранний воз­раст заметно отличал современную манеру ухаживания от до­минировавшей в 30 -40-е годы, причем родители и общество нацеливали молодежь на ухаживание еще в подростковом воз­расте. В этих новых условиях родители обрели небывалую прежде в условиях Америки возможность контролировать выбор своими детьми супруга или супруги, в то время как рань­ше широкие возможности выбора и территории для заселе­ния позволяли сыновьям идти вразрез с родительскими жела­ниями, а женщинам давали возможность выходить замуж без приданого. Но теперь, когда родителям приходилось обеспе­чивать своему сыну условия для ухаживания за будущей же­ной, который еще даже не имел права водить машину, а впо­следствии поддерживать молодую семью материально, пока их сын закончит свое обучение, они получали реальную воз­можность оказывать значительное влияние на выбор партне­ра. В результате сужался круг выбора, определенный интере­сами классового или религиозного характера, а от родителей жениха и невесты теперь ожидали более согласованных дей­ствий по поддержке молодой семьи, чем раньше. Изменились и некоторые другие, более существенные аспекты добрачно­го поведения: к долгу сохранения девственности невестами до­бавилась еще одна фаза — попытка юноши, уже выбравшего себе невесту, противостоять ее желанию вести себя с ним бо­лее свободно, когда ей наконец показалось, что она уже выб­рала подходящего партнера. Если общество в целом настрое­но на ранний брак и обзаведение детьми, если молодые муж­чины делают выбор в пользу женитьбы и производства потом­ства взамен обретения самостоятельности и зрелости на ос­нове заработанной финансовой независимости, если молодые жены рожают детей словно наперегонки, то у юношей и деву­шек постепенно складывалось более спокойное отношение к беременности до брака, напоминающее ритуалы ухаживания у крестьян в некоторых европейских странах, когда добрач­ные половые отношения развивались под присмотром и конт­ролем родителей.

Этот сложный комплекс выразился в таком типе добрачных и брачных отношений, которые возлагают значительное бремя обязанностей как на юношей, так и на девушек. Среди образо­ванных людей укрепилась модель женитьбы детей до обретения ими финансовой независимости. По окончании школы или кол­леджа девушка устраивается на несложную, но хорошо оплачи­ваемую работу, которая не мешает ей стать матерью, или даже родить несколько детей, что добавляет к обязанностям мужа по­мимо учебы необходимость выполнять работу по дому и искать дополнительный заработок. Постоянная потребность брать от жизни все и сразу вводила молодых в большие долги ради обес­печения детям таких домашних условий, на обретение которых предыдущее поколения тратило долгие годы, постепенно накап­ливая средства. Стремление не отстать, удержаться на уровне все повышающегося жизненного стандарта постоянно довлеет над мужем и женой как в личной жизни, так и зачастую в жизни вне дома. Кроме того, уровень общения между мужем и женой, ро­дителями и детьми также высок, возможно, даже никогда не был насколько высоким. Столь характерный для американской куль­туры всего четверть века назад разрыв между несовершеннолет­ними детьми и их родителями, принадлежащими к среднему классу, сократился, хотя по-прежнему наблюдается среди новых иммигрантов из других стран и тех, чьи доходы недавно достиг­ли уровня, позволяющего причислить их к среднему классу.

Причем идеал романтической любви постепенно отодвигал­ся на задний план, замещаемый надеждой найти «подходящего» Супруга или супругу. Но степень ожиданий идеальности ново­го типа брака также весьма высока, поэтому браки быстро рас­падаются, когда реальность совместной жизни в пригородах не соответствует романтическим представлениям о ней. Существу­ет резкий контраст между взглядами людей среднего возраста, которые видят в требовании более ранних браков стремление молодежи к постоянному и более доступному сексу, в то время как сама молодежь скорее следует коллективной моде, чем вы­двигает индивидуальные требования, связанные с романтичес­кой любовью или легализацией сексуального удовлетворения.

С подобной практикой раннего родительства, зависимого от поколения их собственных родителей, связано несколько по­следствий: незавидная судьба женщин, не сумевших закончить образование, когда их дети уже выросли; высокий процент муж­ской смертности в возрасте от 40 до 60 лет; бесцельность жизни женщин старшего возраста, у которых не остается ни детей, ни мужей, о которых они могли бы заботиться; одинокая жизнь раз­веденных или овдовевших женщин с малолетними детьми. Мож­но подытожить вышесказанное — распределение ролей между полами и поколениями в США претерпело коренное изменение: очень ранние браки, ранее появление детей, большие семьи, эмоциональная самодостаточность каждой из них, изолирован­но существующей в пригороде и напрягающей силы в попытке достичь изобилия в реальности, а не в отдаленном будущем. Со­средоточение всех душевных сил на доме и домашних, когда по­нижается значение дружеских связей, ответственности перед об­ществом, успеха в творчестве, вызывается, скорее всего, неуве­ренностью в завтрашнем дне, характеризующей это поколение. Никогда прежде от полных сил образованных мужчин не требо­валось проявления заботы о младенцах в таком объеме, ни в од­ной из цивилизационных моделей прошлого. Увлечение мате­ринскими заботами всегда считалось препятствием для прояв­ления женщинами творческого подхода к работе, однако теперь создается опасение, что счастье отцовства послужит не меньшим отвлекающим фактором для мужчин.

Несмотря на попытки отдельных стран, озабоченных дан­ной проблемой (Японии, СССР, Индии) контролировать рож­даемость, представляется, что главной проблемой столетия, уступающей лишь задаче предотвращения мировой военной катастрофы, является вопрос: как рассматривать самореализа­цию человека — с точки зрения осуществления биологическо­го или социального потенциала. Сейчас как никогда важен творческий вклад каждого мужчины, каждой женщины в но­вые начинания — их инициатива, изобретательность, способ­ность улучшать ситуацию, но именно возможность внести та­кой вклад подавляется соревновательной неумеренностью чи­сто биологического самовоспроизводства.

Если бы я писана эту книгу сегодня, то в теоретической час­ти уделила бы больше внимания чертам, унаследованным че­ловеком от более ранних разновидностей гоминид, а также па­раллелям между поведением Homo sapiens и видов за предела­ми отряда млекопитающих. Думаю, я недооценила плодотвор­ность сравнений людей и птиц — важность остроты зрения, ус­тройство укрытия, присутствие обоих родителей для ухода за детенышами у тех и других делает подобные сопоставления значительно глубже привычных метафор, применяемых для разъяснения детям, откуда те, собственно, берутся.

В 1947 году я делала особый акцент на необходимости выра­ботки общественных механизмов, умерявших соревнование между членами человеческой семьи, чему исторически служи­ло табу на инцест. Медицинские данные, собранные за послед­ние 15 лет, говорят о непрочности этого табу, которое в отсут­ствие адекватных общественных наказаний может перестать действовать. Современные данные показывают, что не суще­ствует надежной внутренней защиты против инцеста между родителями и детьми, отчего каждое общество должно выраба­тывать свои запреты, причем пересматривая и совершенствуя их по мере надобности.

В то время как биологической функции табу на инцест для защиты от умственной неполноценности уделялось излишне много внимания, недостаточно акцентировалась необходи­мость общения между родителями, имеющих общих детей. Это достаточно странно, тем более если учесть, что нам свойствен­но все рассматривать с исторической, эволюционной точки зрения, что в браке дети, имеющие хотя бы одного общего ро­дителя, становятся навсегда братьями и сестрами, но связь че­рез общего ребенка может быть совершенно прервана путем развода. Теперь, когда мы ищем новых способов ориентиро­ваться на будущее, где дети станут коренными жителями, а мы — иммигрантами из прошлого века, принятие существую­щей связи через будущее, а не через прошлое, через передан­ную потомкам комбинацию генов, а не просто через пассивное участие в прежних комбинациях, может породить полезную перестройку выражения через культуру нашей биологической наследственности, основанной на взаимодействии двух инди­видуумов противоположного пола.

В книге я достаточно полно обсуждаю современное поло­жение, требующее от ребенка мужского пола особой работы по обузданию инстинктивных импульсов по отношению к роди­телю мужского пола, который значительно больше и сильнее его, которое настраивает мальчика на многолетнее ожидание своего возмужания. Сегодня я бы еще добавила гипотезу, со­гласно которой подобное поведение соперничества выработа­лось на ранней биологической стадии развития человека, ког­да мужчины взрослели гораздо быстрее, поэтому современный период обучения, отделяющий детство от взрослого состояния, приходится на более поздний по сравнению с тем временем период. Тогда кризис, известный как Эдипов, предстанет на рубеже, когда обществу Homo sapiens стало нужно согласовы­вать, встраивать возникший на гораздо более ранней стадии развития импульс в современные культурные модели поведе­ния, основанные на более длительном периоде обучения и по­лового созревания. Такой взгляд на проблему будет ближе пред­ставлениям, традиционным для английского общества, требу­ющего подавления сильных и потенциально опасных импуль­сов у детей, а не американским, предполагающим, что вина за недостаточный контроль над импульсивностью детей лежит на родителях. Все это ставит новые вопросы о степени, в какой неподатливость инстинктивных составляющих поведения спо­собна — особенно в таких больших и разнородных социумах, как американский, — повлиять на созревание, возможность найти пару и поддерживать благотворное отношение к потом­ству. Представление, что благодушное отношение к детям вос­питателей и педагогов может устранить значительную часть нарушений и сбоев в современном мире, видимо, нужно будет дополнить значительно более строгими требованиями приме­нения методов культурной адаптации для сглаживания биоло­гических расхождений.

Проиллюстрируем последнее положение на примере груд­ного вскармливания в современном обществе. Когда иного спо­соба вскармливания не существовало, младенцы, не способные благополучно развиваться на материнском молоке, умирали, а у женщин с небольшим количеством грудного молока никак не могло быть много детей. Причем в отсутствие заменителей грудного молока при виде хиреющего ребенка повышалась тре­вожность матери, что, в свою очередь, приводило к прогресси­рующему уменьшению количества молока. С биологической точки зрения это вполне оправданно, так как ребенок, которо­го оказалось сложно выкормить, умирает, мать может снова за­беременеть, а нового ребенка, вероятно, легче будет выкормить. С появлением искусственного вскармливания у множества де­тей, которых ждала неминуемая гибель, возник реальный шанс выжить. Вероятность оптимального сочетания пары «мать — дитя» при искусственно созданных условиях выживания умень­шается с каждым поколением. Причем в связи с тем, что функ­ционирование организма может в значительной мере зависеть от впечатлений первого года жизни, будущие поколения, ис­кусственно поддерживаемые синтезированными продуктами и заботами улучшающегося медицинского обслуживания, станут демонстрировать все большие отклонения, как врожденные, так и приобретенные.

У общества есть несколько способов отреагировать на со­здавшееся положение. Мы можем настаивать на возврате к про­стейшему варианту, представленному, между прочим, общества­ми, в которых большая часть младенцев, выкармливаемых груд­ным молоком, умирала, — и пытаться убедить всех наших ма­терей кормить грудью, либо полностью перейти на полноцен­ное искусственное вскармливание, либо разработать методику выбора способа вскармливания, которой сможет воспользо­ваться любая супружеская пара при определении своей способ­ности обеспечить ребенка полноценным питанием. Выбор ре­шения будет определять в свою очередь тип полового поведе­ния, степень приемлемости индивидуальных различий и тип взаимоотношений между полами. Признание чрезвычайности той степени, в которой мы способны сохранять жизнь детям, биологически неподходящих друг другу брачных партнеров и ущербных пар «мать — ребенок», может привести нас к осозна­нию и того факта, что мы должны ожидать все увеличивающе­гося размаха вариаций биологически определяемых поведен­ческих реакций среди взрослых мужчин и женщин.

Практика показала, что введение искусственного вскарм­ливания уменьшает детскую смертность, а при добавлении грудного молока (одно или несколько кормлений) смерт­ность еще сильнее сокращается. Мы много преуспели в спа­сении обреченных в прошлом на гибель младенцев, в кор­рекции зрения с помощью очков, слуха для тех, кто недо­слышит, с помощью слуховых аппаратов, в изготовлении протезов для инвалидов. Мы давно добиваемся единых брач­ных правил, безотносительно к темпераменту или специфи­ческим пристрастиям супругов. Восстаем против любого эко­номического уклада, когда мужчинам не дозволяется всту­пать в брак и иметь детей. Словом, всеми силами стремимся претворить в жизнь эгалитарные принципы для устранения наиболее вопиющих расхождений между отдельными людь­ми и полами (что, впрочем, противоречит представлению об индивидуальной неповторимости). Стремясь обеспечить молодым супругам полноценную в биологическом отноше­нии жизнь с начала половозрелости, мы неизбежно игнори­руем особенности при ухаживании и подборе пары. Чем боль­ше внимания мы будем уделять переводу молодых людей в женатое состояние и удержанию в нем, вне зависимости от того, на ком они женаты, тем больше один брак будет похо­дить на другой. Вполне может оказаться так, что потребует­ся специально заняться исследованием различий в половом поведении с учетом возможных стилей самореализации. С рас­пространением повсюду в мире современных стандартов, принятых средним классом — медицинского обслуживания, образования и общения, — группы населения, чей стандарт ниже, вынуждены подтягиваться. Все большее число домо — хозяйств отвечает гигиеническим нормам, больше детей учат­ся читать, мужья чаще стали обсуждать с женами свои про­блемы и относительно реже бить, а теперь настала пора по­думать — не стоит ли сделать требование ко всем молодым супругам соответствовать единым стандартам при воспита­нии детей несколько менее строгим? Может быть, распрост­ранение оральных контрацептивов (в особенности таких, которые смогут сделать решение о зачатии осознанным и от­ветственным) вызовет к жизни совершенно новую ситуацию во всем мире, дав толчок развитию совершенно иным фор­мам полового поведения?

Тогда вместо того, чтобы втискивать наших юношей и де­вушек в смирительную рубашку ожиданий типичного брака, что сопровождается необходимостью постоянно подстраи­ваться, испытывая нервное напряжение, появится возмож­ность разнообразить представление о стиле жизни. Если по­смотреть на нашу нетерпимость к холостым, незамужним, го­мосексуалистам под этим углом зрения, то понуждение ко вступлению в брак со стороны общества, причем даже не­однократному, можно рассматривать как попытку социума от­реагировать на растущее многообразие способностей и склон­ностей у родителей и детей.

В теоретическом разделе, рассматривающем ритм жизни женщины, я бы сегодня выделила некоторые новые моменты. При сравнении с женскими особями других видов у человека выделяются два специфических признака: девственная плева и период менопаузы. Клинические данные последних лет по­казывают, что функцией плевы является понижение эротичес­кой возбудимости девушек, у которых появляется больше вре­мени для формирования сложного комплекса материнского по­ведения, нежности. Если это и впрямь так, то плева станет еще одним примером эволюционного приспособления человека наряду с увеличением длительности периода обучения и задерж­кой способности к воспроизводству у обоих полов.

Я бы особо выделила одну функцию периода менопаузы: возможно, благодаря ей увеличивалась продолжительность жизни женщин, чтобы их опыт мог принести пользу сопле­менникам. По-видимому у самых ранних примитивных форм древних людей женщины умирали раньше мужчин. Хотя ме­нопауза сокращает детородный период, опыт пожилых жен­щин служит важным ресурсом выживания, особенно для тех родовых групп, где мужчины погибали от ран, полученных на охоте или в вооруженных стычках. Если рассмотреть все три специфических человеческих признака вместе — нали­чие девственной плевы, длительного периода взросления и периода менопаузы, — они могут служить объяснением, по­чему сокращение репродуктивного периода по отношению к продолжительности жизни повышало выживаемость у пер­вобытных людей.

В наши дни добавился еще один дополнительный фактор, повышающий продолжительность жизни женщин, — меди­цинская помощь в период беременности и родов, в то время как для мужчин не существует медицинского наблюдения та­кого качества. Жизнь многих женщин была спасена преодо­лением осложнений при родах. Чтобы жизнь мужчин продли­лась на сходный срок, нужно уменьшить риски социального характера, связанные с их ролью в обществе. Развивая анало­гию, следует задуматься, как мудрее с эволюционной точки зрения распорядиться возросшим числом здоровых женщин, вышедших их детородного возраста, которые не заняты все­цело воспитанием малолетних детей. В современном мире все больше говорят о том, что женщинам хорошо было бы взять­ся за подготовку условий для всеобщего мира. Существует даже мнение, что женщины по своему устройству более, чем муж­чины, предрасположены к миру, посвящая себя жизни, а не разрушению, поэтому цивилизации, не придерживающиеся равноправия, при утере женской компоненты на государствен­ном уровне в большей степени склонны к подавлению и раз­рушению.

При ближайшем рассмотрении, однако, может показать­ся, что эволюционной подоплеки тут почти не наблюдается. К примеру, известна свирепость самок при защите детенышей, в битве им вовсе не свойственно проявлять игровые элемен­ты, отмечаемые в ритуальных схватках самцов тех же видов. Необоснованно утверждение, что мать малолетних детей бо­лее миролюбива, более ответственна и больше печется о все­общем благосостоянии, чем ее муж или брат. Другое дело жен­щины, чей репродуктивный возраст закончился, над которы­ми не тяготеют больше ежеминутные заботы об эгоистичес­ких интересах маленьких детей, женщины, которых многолет­ний опыт ухода за другими людьми — юными и старыми, по­терявшими близких, больными — сделал мудрее. Пережив своего супруга, подобно ее доисторическим предшественни­цам, такая женщина в наши дни могла бы найти новый смысл жизни в труде на благо других, кому она может принести пользу. Результаты предварительных исследований показыва­ют, что понимание невозможности иметь больше детей выс­вобождает своего рода нерастраченную энергию, сберегавшу­юся для так и не состоявшегося материнства, которую жен­щина тогда может отдать искусству, науке, религиозному слу­жению. Если специально предусмотреть сферу приложения сил для таких женщин, это помогло бы также уменьшить ан­типатию мужчин, которые трудятся на ниве, урожай с кото­рой заведомо снимут женщины через много лет после их смер­ти; кроме того, таким образом повысилась бы вероятность раз­работать в будущем способы дополнительной защиты, кото­рые позволили бы продлить жизнь и мужчинам.

В свете растущей необходимости выработать в социуме пре­дохранительные механизмы, которые предотвратят возникнове­ние новых мировых войн, угрожающих самому существованию человечества на Земле, нужно глубже исследовать природу муж­ского поведения, тем более что многие полагают, что происхож­дение от хищных предков, охотников и воинов делает мужчину воинственным и внутренне предрасположенным к разрушению. Наблюдения за другими видами выявили большую важность аг­рессивности, с которой самцы птиц и зверей защищают своих самок и детенышей. Гораздо плодотворнее представляется рас­сматривать поведение мужчин по отношению к представителям его собственного вида (как, например, на войне), чем по отно­шению к представителям других видов, служащих ему источни­ком пропитания. Несомненно, долгие века заставили людей при­знать всех членов своего вида людьми, вне зависимости от их цвета кожи, степени развитости их умений или верований, но также привели к возникновению крупных групп, члены кото­рых воспринимаются как «свои», в то время как представители враждебной группы низводятся на уровень «недочеловеков» или законной добычи. История войн показывает, что наиболее упор­но мужчины сражаются, защищая женщин, детей, родину, идеа­лы, когда задействована их роль покровителя. Поэтому вполне может оказаться, что в мире, из которого война исчезнет как ре­месло, не придется бороться с разрушительными импульсами мужчин, поскольку у них будет больше возможностей проявить себя покровителями.

Известно, что в 20-е годы XX века попытка изменить по­ложение женщин сопровождалась настойчивым утверждени­ем права женщин на достижение сексуального удовлетворе­ния, равного по силе мужскому, в результате чего от женщин стали требовать еще большей чуткости к состоянию мужчин, уподобляя своего рода музыкальным инструментам и игно­рируя все прочие стороны их личности. Современный акцент на незамысловатом фаллическом культе с кульминацией в момент соития безотносительно к полноте человеческой лич­ности может служить симптомом необходимости переоценки востребованности современной культурой мужского потенци­ала. Отступление в область фаллического атлетизма — альтер­натива нескончаемой череде домашних дел, однако ни тот, ни другой вариант не позволяют реализовать мужской потенци­ал в полной мере.

Вполне вероятно все же, что у молодых мужчин существует биологически заданная потребность проявить свою физичес­кую состоятельность, чему в прошлом служили охота и воен­ные набеги. Теперь, впервые в человеческой истории, настало время, когда молодым людям повсеместно придется понять, что они не могут больше без последствий для себя убивать членов ни своей группы (это будет квалифицироваться как преднаме­ренное убийство), ни любой другой, потому что таким образом они совершат преступление перед человечеством. В прошлом на героические поступки вдохновлял призыв к молодежи от­дать жизнь за Родину, особенно когда ей угрожали враги извне. В настоящее время молодые мужчины находятся в особо слож­ной ситуации, ведь от возможности мировой катастрофы не может спасти никакой личный героизм, а врожденная потреб­ность проявить личную храбрость и агрессивное покровитель­ство не находят новых способов выражения. Теперь главными мужскими добродетелями стали достоинства, направленные на улучшение домашней сферы, те, что традиционно почитались приличествующими женщинам, — терпение, выносливость, упорство в достижении цели. Поэтому важно, чтобы будущие ориентиры строились с учетом жертвенности — когда в отсут­ствие возможности умереть за Родину все же оставалась бы воз­можность пожертвовать собой ради того, что дорого. Занятия физической культурой и спортом — лишь часть ответа. Веро­ятно, исследования космоса, глубин океана и земных недр ста­нут в будущем более достойной задачей.

Нью Йорк, 15 апреля J962 г.

Маргарет Мид

Посвящается моим отцу Эдварду Шервуду Миду и матери Эмили Фог Мид