Каждому свое
Мы уже видели, как и мальчики, и девочки понимают, наблюдая за собственным телом и тем как другие реагируют на их тела, что они принадлежат к мужскому или женскому полу. Можно признать позицию одного пола как более уверенную, стойкую, правильную, и при этом другой пол является бледным отражением, дополнением или несовершенной версией того первого пола. Мы видели, что девочка может чувствовать себя неполноценной личностью, и провести всю жизнь, пытаясь подражать мужским достижениям, и что сходным же образом мальчик может чувствовать себя незавершенным и провести всю жизнь в символическом, неестественном подражании женскому материнству Каждый пол может быть повержен влиянию другого пола, или же влияние представителя другого пола может давать ощущение большей реализации. Возможно любое решение, но ни одно из них не является неизбежным. Если родители говорят, что один ребенок менее полноценный, менее потенциально одаренный, имеет меньше права быть свободным, меньше должен претендовать на любовь и защиту или меньше служит для них источником гордости, чем другой, ребенок этого пола во многих случаях будет испытывать зависть. Если общество определяет каждый пол как обладающий неотчуждаемыми ценными качествами самими по себе, но не связывает эти качества с репродуктивными различиями между полами, тогда и мужчины, и женщины будут гордыми и сильными, но будут отсутствовать некоторые ценности, происходящие из контраста между мужчинами и женщинами. Если в определение женщины не входит материнство, мужчины могут обнаружить, что их собственная мужественность кажется несколько неадекватной, потому что ее продолжение в отцовстве тоже теряет свое определение. Если мужественность определяется в основном понятиями отец, муж и любовник, то женщины обнаружат, что их потенциальная женственность (в смысле способности быть женой) менее значима, чем потенциальное материнство.
В определенные периоды истории в определенных социальных условиях взгляд со стороны может обнаружить, что один пол как будто бы выигрывает, а другой проигрывает, но в любом случае эти выигрыши и проигрыши оказываются временными. Если женщинам не позволяют пользоваться умом, страдают не только их дочери, но и сыновья. Чрезмерный акцент на значимости мужской силы в результате сделает жизнь мужчины настолько же инструментальной, насколько чрезмерный акцент на исключительно репродуктивной функции делает таковой жизнь женщины. Если провести глубокий анализ и рассмотреть происходящее за достаточно длительный период, держа при этом в уме все возможные вариации, на которые намекают другие культуры, или которые полностью воплощаются в других культурах, — то мы придем к определенному заключению: при неблагополучии каждого из полов обедняется вся культура. И представители того пола, которые, образно выражаясь, наследуют землю, наследуют отнюдь не все. Чем более целостной является культура, тем более целостен каждый ее член: каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок. И мужчины, и женщины с самого рождения обретают форму за счет присутствия и поведения обоих полов, каждый пол зависит от взаимодействия с другим. В тех мифах, где описываются острова, на которых живут только одни женщины без мужчин, всегда правомерно содержатся какие-то огрехи в этом изображении. Мир, где существует только один пол, — это несовершенный мир, потому что это мир без будущего. Только отрицание самой жизни делает возможным отрицание взаимозависимости полов. Когда эта взаимозависимость признается и прослеживается в малейших деталях к первому переживанию ребенка, переживанию контраста между шершавостью бритой щеки и глубоким голосом отца и более мягкой кожей и более мягким голосом матери, — любая социальная программа, которая утверждает, что целостность представителей одного пола может быть достигнута без привлечения представителей другого пола, автоматически отвергается. Изолированное рассмотрение положения женщин становится таким же однобоким, как изолированное рассмотрение положения мужчин. Вместо этого нам следует подумать о том, как мы будем жить в мире, где существуют два пола, чтобы и мужчины, и женщины извлекали пользу в каждый момент из каждого выражения соприсутствия двух полов.
Настаивая на построении мира, в котором бы оба пола благоденствовали, мы не скрашиваем и не отрицаем особую уязвимость каждого из них и признаем, что мальчикам в каких-то случаях труднее чему-то научиться, чем девочкам, а девочкам в других случаях приходится труднее, не игнорируем и периоды большей физической уязвимости одного пола по сравнению с другим. Мы не отрицаем, что когда и о мальчиках, и о девочках больше заботится мать, нежели отец, мальчик поймет, что первый человек, к которому обращена его любовь, не похож на него, а девочка поймет, что она обращает любовь к той, которая похожа на нее. По мере того как каждый проживает первые теплые контакты с миром своим маленьким ротиком, для одной это станет прототипом взрослых отношений, но для другого все будет иначе. Это не означает, что мы неспособны распознать тот период, когда половая принадлежность маленькой девочки гораздо менее проявлена, нежели половая принадлежность маленького мальчика. Мальчик может до эксгибиционизма гордиться признаками своей мужественности, а девочке приходится игнорировать то, что кажется дефектом, недостатком в ней самой, в пользу обещанного будущего материнства. Это означает, что мы признаем, что контроль над выделениями, обучение планированию, ответственности, подавлению импульсов в соответствующий период и в правильном месте оказывает разное влияние на мальчиков и на девочек. Мы признаем также, что дети копируют поведение взрослых мужчин и женщин и используют его в качестве ключа для своих будущих ролей. Очевидность беременности, к которой может стремиться девушка, затеняет роль отца, которая гораздо более сложна для того, чтобы воображение маленького мальчика могло ее постичь.
Также, как девушка (или девочка) уязвима по отношению к любым культурным мерам и нормам, которые так или иначе ограничивают ее свободу, ее право использовать свой разум или свое тело так, как позволено мальчику, таким же образом мальчик уязвим перед культурными нормами, которые подталкивают и подгоняют его, чтобы он брался за задачи, на которые у него может не хватить сил, если достижение считается необходимым для того, чтобы подтвердить его еще несовершенную мужественность.
Отдавать каждому полу должное, полностью признавать особую уязвимость и нужду в защите — означает смотреть глубже Поверхностного сходства детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста, когда и мальчики, и девочки, отложив в сторону проблемы сексуальной адаптации, готовы учиться одним и тем же вещам. К мальчикам и девочкам предъявляются одинаковые требования относительно скорости обучения, школьная система закрывает глаза на то, что девочки превосходят мальчиков вначале как минимум ростом, и что девочкам значительно проще изучать определенные предметы, в результате чего и мальчики, и девочки могут страдать в течение этого периода: мальчик опасается, что девочка его превзойдет, а девочка опасается превзойти мальчика. И тот и другой страх приносит существенный вред полноценному развитию мужчин и женщин в дальнейшем, но действует по-разному. Мальчик злится и досадует на женские достижения, а девочка страшится собственной одаренности и с пренебрежением относится к ней.
Достижение девочкой переходного возраста ясно и очевидно. Только культурные установки, согласно которым хронологический возраст важнее реальной степени зрелости, или же нормальность позднего достижения зрелости по сравнению с ранним ставится под сомнение, могут заставить девочку так же усомниться в собственной женственности, как сомневаются мальчики в своей половой принадлежности, понимая менее четкие и определенные признаки собственного взросления.
Физически юноша и девушка уже готовы к полноценным сексуальным отношениям, но их сдерживает необратимость соития для женщины. Эта необратимость прорыва девственной плевы часто приостанавливает спонтанность и юноши, и девушки. И наконец, когда они решаются на полноценные сексуальные отношения, снова происходят перемены. Мужчина может вновь пережить фантазии о том, что он возвращается в тело матери, но женщина должна принять свою ответственность перед самой собой, свою готовность стать сосудом, в котором может быть укрыта новая жизнь. Однако с момента зачатия ее полноценная половая принадлежность, ее способность зачать, выносить и родить другое человеческое существо уже подтверждена, и она ее уже никогда не лишится. Мужчине, который оплодотворил женщину, не дается такой полной гарантии его мужественности, его отцовство до самого конца остается логически выведенным знанием, а для ощущения полноценности половой принадлежности необходимо вновь и вновь подтверждать потенцией, а не фактом состоявшегося отцовства. Идут годы, и женщина столкнется с тем, что ей придется полностью отказаться от способности рожать детей, и завершение репродуктивного периода, менопауза, будет столь же необратима и безошибочна, как менархе, которое обозначало начало этого репродуктивного периода. Но мужчина утрачивает свою потенциальную способность стать отцом, так же, как и потенцию, постепенно, нечетко и отчасти обратимо. Утрата способности быть отцом не происходит как единое опустошающее событие, а женщины довольно часто именно так воспринимают менопаузу, а не как возможность мирного принятия определенного жизненного шага, что для женщин тоже возможно. Мужчина испытывает одновременно и психологические выгоды и риск, сопряженные с более размытым во времени процессом старения.
Тенденция нашего современного общества состоит в сведении к минимуму всех различий в обучении, ритме, типе и времени подкреплений и в попытке по крайней мере сгладить отдельные различия, которые кажутся дефектами или ограниченностью какого-то определенного пола. Если воспитание мальчиков требует больше усилий — прилагайте больше усилий. Если девочки растут быстрее, чем мальчики, отделите одних от других, чтобы мальчики не страдали. Если женщина несколько слабее мужчины, изобретите станки и устройства, чтобы женщины могли делать ту же самую работу. Но любое уменьшение различий и уязвимости какого-то одного пола уменьшает соответствующую силу представителей другого пола, уменьшает способность мужчин и женщин дополнять друг друга и символически соответствует запечатыванию конструктивных восприимчивости женщины и энергичной, направленной вовне деятельности мужчины, заглушая и то, и другое, и сводя все это в конце концов к достаточно скучной версии человеческой жизни, где и женщины, и мужчины лишены полноты человеческого бытия, которую каждый из них мог бы иметь. Надо хранить каждый пол и слабые места каждого пола, защищать их и лелеять, помогать им проходить сквозь кризисы, которые временами для представителей одного пола гораздо тяжелее проходят, чем для представителей другого. Но, защищая мужчин и женщин, мы можем и сохранять их различия. Простая компенсация различий в конце концов становится формой отрицания.
Если представители каждого пола хотят полностью реализовать свою половую принадлежность, каждый мальчик и каждая девочка должны чувствовать себя целостными людьми. Мы в первую очередь люди: хотя половая принадлежность очень быстро становится для нас важнее расовой и мальчики из расы, которая считает себя высшей, будут говорить, что они бы скорее стали мужчинами так называемой низшей расы, нежели женщинами собственной расы, но не желают подобным образом сравнивать себя с животными и выбирать, не стать ли ему каким-нибудь животным. Наиболее чванливого мужчину поТрясет предложение сохранить, и, может быть, даже приумножить его мужественность ценой того, что он превратится в льва или самца-оленя. Женщина с самым сильным, глубоким материнским чувством не предпочтет, чтобы ее превратили в овцу или мышь, или крысу, дабы только сохранить ее женственность. «Оставьте меня человеком, любой ценой, ну Господи, пожалуйста, пусть я буду человеком своего пола и смогу достичь полной реализации» — это обобщение позиций и мужчин, и женщин во всех культурах нашего мира.
Мы можем так их воспитать, что они захотят родиться представителями другого пола, и тем самым мы можем навсегда повредить их полноценной и счастливой жизни, но они даже в этом случае ни за что не променяют свою принадлежность к человеческому роду. Мы уже поняли, насколько вредоносны для реализации могут быть некоторые из социальных условностей, которые в каждом обществе служат для различения полов. Каждое известное общество создает и поддерживает искусственные различия в профессиональной занятости и различные личностные ожидания для каждого пола, которые ограничивают человечность, диапазон возможностей другого пола. Одна из форм, которую принимают эти различия, — это отрицать разброс величин по какому-то признаку среди представителей одного из полов, и настаивать таким образом, что все мужчины должны быть выше всех женщин, что любой мужчина, который ниже любой женщины, является в меньшей степени мужчиной. Это самая простая форма ущербных социальных конвенций, но существуют тысячи других, укорененные в нашей неспособности распознать великое разнообразие человеческих существ, которые теперь перемешиваются и образуют пары в одной великой смеси, которые включают различия в темпераменте настолько большие, как если бы кролик спаривался со львом, а овцы с леопардами.
Одной задругой человеческим чертам, по которым внутри каждого из полов очень много различий, приписывают свойства «маскулинная» или «феминная», мужское или женское. Обилие растительности на теле может считаться животным признаком, и, таким образом, мужчины оказываются вынуждены брить бороды, а женщины брить ноги и подмышки. С другой стороны, обилие растительности может считаться доказательством мужественности, тогда женщины бреют головы, а мужчины носят парики. Бритье отнимает время, мужчина, у которого нет бороды, чувствует себя лишенным мужского достоинства, а ^сенщина, у которой между грудей растут три волосинки, может быть принята за ведьму. И даже в этом случае приспособление к этим стереотипам причиняет относительно меньше вреда, чем в том случае, когда личностные различия распределяются таким же образом. Если инициатива отдана одному полу, особенно в самих сексуальных отношениях, большое количество браков будет искажено и даже уничтожено в той степени, в какой партнер, которому запрещается проявлять сексуальную инициативу, это именно тот, кто в данной паре способен инициировать сексуальный акт. Таким образом, этот человек либо устраняется из этих отношений, или начинает лгать, манипулировать, и в результате отношения пропитываются фальшью. То же, что происходит с инициативой, происходит и с ответственностью. И мужчины, и женщины способны брать на себя определенную инициативу, и некоторые представители каждого из полов в отношении некоторых представителей другого пола в определенное время и в определенном месте должны, если они хотят действовать как целостные личности, проявлять инициативу, невзирая на то, к какому полу они принадлежат, или проявлять ответственность, невзирая на свой пол. Если стереотипы это воспрещают, каждому из членов пары рискованно проявлять инициативу и ответственность. Мы можем увеличить масштаб, перейдя от простых физических различий, через взаимодополняющие определения, которые чрезмерно подчеркивают роль половых различий и неподходящим образом распространяют их на другие аспекты жизни, к стереотипам таких сложных видов деятельности, которые вовлечены в формальное использование интеллекта, в искусство, в правление и религию.
Во всех этих сложных достижениях цивилизации — тех действиях, тех подвигах, тех достижениях, которые являются славой человечества и от которых зависит наша надежда на выживание этого созданного нами мира, — существовала тенденция проводить искусственное различение, ограничивающее активность одного пола, и, таким образом, отрицая истинный потенциал человека, ограничивающее не только мужчин и женщин как таковых, но, в той же степени, развитие самой деятельности. Один из простых примеров — это пение. Существуют общества, в которых все поют исключительно мелодически невыразительные, ритмичные и унылые песнопения. Общество манус, построенное на сходствах мужчин и женщин, относятся к такого рода обществам. Есть общества, в которых женщины поют своими голосами, а мужчины поют фальцетом. Возможно, были общества, в которых пели мужчины, а женщинам позволялось петь только тем, у кого были низкие голоса (альты). Существуют общества, которые стремились достичь полной красоты хора во всем диапазоне человеческих тембров, но, соединяя религию и музыку, они хотели исключить из хора женщин, потому что женщины не подходили для активной деятельности в рамках церкви. С поверхностной точки зрения голоса мальчиков вполне могли заменить женские, так же, как и голоса кастратов. Таким образом, мы можем получить музыку, выстроенную на прекрасном сочетании мужских и женских голосов, но ценой исключения из хора женщин и кастрации некоторых мужчин.
Во всей истории самые сложные роды деятельности определялись и переопределялись то как женские, то как мужские, то как не принадлежащие ни к какому полу, иногда они считались основывающимися в равной степени на одаренности обоих полов, иногда на специфической одаренности каждого из полов. Когда деятельность, в которую каждый может внести свой вклад, — и скорее всего к этой категории относятся все сложные профессии, — отводится только одному полу, богатство и разнообразие уходят из самой деятельности. Всякий раз, когда сложная деятельность определяется как принадлежащая только одному полу, участие представителей другого пола в этой деятельности затрудняется и считается некой уступкой. На Бали не существует жестких табу против того, чтобы мужчины или женщины практиковали особые искусства другого пола, но рисование на Бали всегда было мужским искусством. Когда одаренная маленькая девочка-подросток в селении Батэан, где уже было примерно 60 молодых мужчин, экспериментировавших с современным нововведением — рисованием на бумаге, попыталась рисовать по-новому, т. е. с натуры, вместо того чтобы воспроизводить общепринятые стилизованные изображения мира, юноши-художники выражали свое неодобрение до тех пор, пока она не прекратила так делать и не стала достаточно неудачно воспроизводить тот стиль, в котором рисовали они. Те самые половые различия, которые дали ей возможность видеть мир немного по-другому и через это внести в культуру что — то новое, сделали ее уязвимой, и в результате ее нововведение могло быть уничтожено.
В другом случае последствия вхождения представителя одного пола в дела другого пола, если дела этого противоположного пола менее престижны, могут быть просто разрушительными. В древнем Самоа женщины делали прекрасную ткань из коры, выдавливая волнистые с мягкими закруглениями линии на циновках, где узор был вышит при помощи жилок из листа кокосовой пальмы. Когда появились металлические орудия, мужчины, потому что именно они определялись как резчики, научились вырезать деревянные узорные доски, которые были мощнее, и с которыми было проще работать, чем со старыми циновками. Но узоры, сделанные теми, кто не чувствовал самого искусства, пострадали и сделались однообразными, скучными, и даже попытка женщин получить обратно свободу в составлении узоров расписыванием циновок краской вместо того, чтобы использовать узорные доски, провалилась.
В религии мы сталкиваемся с тем же самым. Религиозный опыт и религиозное лидерство могут быть привилегией только одного пола, и периодически видения божественного у представителей иного пола могут быть наказуемы. Женщину могут назвать ведьмой, мужчину — извращенцем. Вся картина бывает настолько спутана, подлинная одаренность и социальное определение половых ролей смешаны, что в результате мы имеем достаточно странные модели общества, которые объединяют воедино сексуальные извращения, трансвестизм и религиозные функции, как, например, в некоторых сибирских племенах. Всегда существует вероятность, что общество лишит один из полов возможности делать то, что могут делать оба пола. Ни один из человеческих талантов не способен полностью расцвести в человеке, которого грозятся исключить из числа мужчин или женщин. Настоятельное ограничение потенциала обоих полов, обозначение какой-то деятельности как привилегии только одного пола в результате приводят к трагедиям, когда человек не может правильно определить свой собственный пол, И мужчина становится гомосексуалистом, потому что его желание рисовать или танцевать общество классифицирует как проявление женственности. Или женщина становится активной лесбиянкой потому, что ей нравится ездить верхом или работать с логарифмической линейкой. Если есть интерес, который представители другого пола проявляют к виду деятельности, которая отдана представителям другого пола, тогда все, кто осуществляют вторжение, могут выиграть. Так, например, мужчины были практически полностью вытеснены с должностей школьных учителей в Соединенных Штатах. Могут произойти и гораздо более странные вещи. Скажем, в какой-то момент гинекология и акушерство могли попасть в сферу деятельности практикующего врача. Если его больше всего интересуют Репродуктивные способности женщины, — интерес к акушерству и педиатрии будет расти. То же самое может происходить И с женщинами, чей интерес в медицине был определен как мужской. Может появиться группа практикующих врачей, состоящая из мужчин, имеющих свое представление о женской роли, и женщин, которых очень отталкивают встроенные в эти представления ограничения. Все вместе они могут придать медицинской практике такие странные формы, когда женщины, способные внести какой-то существенный вклад, исходя из своего непосредственного знания женственности, не имеют права его высказать, а мужчины настойчивее руководствуются своими фантазиями, чем если бы среди них не было женщин. Такое противоречие способно в конце концов привести к переориентации беременных на «естественные роды», без стимуляции и обезболивания, и в результате им будет возвращена простая власть рождать их собственных детей, что, в соответствии с основным направлением развития человеколюбивой, но однобокой медицины, было у них практически отобрано.
Я так подробно остановилась на этом конкретном примере, потому что вне зависимости от наших благородных намерений по перестройке воспитания и мужчин, и женщин они должны вносить свой полный и особый вклад в каждый из сложных процессов цивилизации — в медицину, юриспруденцию, воспитание, религию, искусство и науку, — эта задача очень сложная. Пока где-то некая профессия или искусство определяются как женские, мужчины, которых привлекает эта работа, уже страдают или пострадают в будущем, если будут пытаться заниматься этим делом. Даже если общественное мнение по поводу приемлемости для мужчин тех или иных занятий не заставляет их сомневаться в собственной мужественности, сами установившиеся среди женщин правила внутри этих видов деятельности могут их настолько утомить и запутать, что они фактически не смогут делать эту работу по-особому, а станут делать ее почти так же, как женщины, только хуже. Когда профессия определяется как мужская, женщины, которые первыми вступают в нее, будут подобным же образом ущемлены и их вклад искажен1. Они могут обратиться к этой профессии исходя из простого стремления действовать, как мужчины, чтобы соревноваться с ними, чтобы доказать, что они не хуже них. Подобные влечения, компенсаторные и производные, вместо того чтобы быть первичными, будут замутнять их видение, и пальцы, которые должны были быть ловкими, станут неуклюжими в попытках подражать поведению другого пола, столь желанному для них. Если же они пойдут в профессию исходя из каких-то первичных мотиваций, из любопытства или из желания творить или участвовать в какой — то деятельности, которая их восхищает сама по себе, — они так же, как и мужчины, которые занимаются той работой, где женщины установили свои порядки, обнаружат, что они на каждом повороте не могут действовать достаточно хорошо, потому что порядок работы полностью установлен представителями другого пола. Так же, как и представитель другой культуры спотыкается и путается на каждом шагу в чужой стране, протягивает руку к дверной ручке, которой в этом месте нет, поднимает ногу, чтобы наступить на отсутствующую ступеньку, борется с чувством голода, возникающим в те часы, когда есть не положено, а ухо его привыкло реагировать на звуки, которых на этих странных улицах нет, таким же образом человек, который приходит в профессию, которая была прерогативой другого пола, будет спотыкаться и путаться и не сможет полностью реализовать то, что он хотел бы.
Как может такой иммигрант состязаться с теми, чье воспитание дает им возможность находить собственный путь без усилий, изящно, не совершая ложных шагов и бессмысленных движений? Будь то искусство или науки, сам образ мышления, вся система символов, в которой новичок может работать, облегчает каждый шаг представителю того пола, для которого эта работа предназначена, и создает препятствия на каждом шагу представителям того пола, от которого не ожидают участия в этой профессии. Эти же однополые модели ограничивают и тот пол, который занимается этой работой. Чем дольше какое-то действие осуществляется представителями только одного пола и чем меньше переплетается воображение обоих полов в этом действии, тем больше оказывается ограничение.
Вполне может оказаться, что одним из объяснений упадка великих цивилизаций, философия оказывается несостоятельной, вырождается искусство, а религия теряет свою энергию, может оказаться слишком жесткая привязка к прозрениям и одаренности всего лишь одного из полов. Чем более высокого развития достигает какая-то творческая способность, которая определялась как только мужская или только женская, тем больше раскалывается личность того, кто занимается таким творчеством, тем глубже опасность, что личная жизнь, связанная с супружеством и родительством, которые замкнуты на присутствие представителей другого пола, будет четко отделена от творческой жизни, мыслей и действия. Это может, в свою очередь, привести к решениям-паллиативам, таким, как, например, различие в древнегреческом обществе между женой и гетерой. Жена не образованна, а гетера обладает массой различных талантов. Сложность гетеросексуальных отношений может заставить значительную часть людей в обществе практиковать безбрачие или гомосексуальность. Чем глубже приверженность человека к творческой деятельности, будь то управление государством или наука, промышленность или искусство, религия или исследование земель, тем полнее люди будут стремиться реализоваться в них. И тем в большей степени эти люди будут уязвимы, если сама эта деятельность лишь частично отражает наши человеческие свойства, воплощающиеся в двух полах.
Так же существует очень простое соображение: если нет никаких доказательств, что интеллект — это свойство всего лишь одного пола, любые профессиональные ограничения, которые не дают одаренным женщинам проявлять свою одаренность, сильно вредят им и миру, который нуждается в творческой активности и одаренности всех людей. Однако вклад женской одаренности представляет очень сомнительную ценность, если приход женщин в те сферы, которые определялись как мужские, пугает мужчин, лишает женщин женственности, заглушает и искажает тот вклад, который женщины могли бы внести, — их присутствие либо исключает мужчин из профессии, либо меняет свойства мужчин, которые в нее приходят. Едва ли можно сказать, что кто-то выиграл, если та борьба, сквозь которую захватчикам приходится пройти, ограничивает изначальный женский вклад, который они могли бы сделать. Вполне логично утверждать, что профессии, связанные с воспитанием, по идее, должны включать представителей обоих полов: если мы обучаем и мальчиков, и девочек, то обучать их должны и мужчины, и женщины. Поэтому профессии, связанные с обучением и воспитанием, возможно, утратили даже больше, чем приобрели, когда мужчины перестали работать не только в начальных классах, где особые женские качества очень нужны, но даже в старших классах, где мальчики страдают от того, что их учат только женщины. Учителя-мужчины нашли себе убежище в университетах, где они ревниво охраняют свои кафедры от прихода женщин в те сферы, где женское прозрение крайне необходимо. Наблюдаемая последовательность вполне может заставить человека остановиться, задуматься и предположить, что лекарство в данном случае оказалось хуже, чем болезнь.
Подобные вещи с гораздо большей вероятностью происходят там, где женские способности оцениваются как количественно, а не качественно отличающиеся от мужских2. Говорят, что существует множество женщин, которые так же умны или умнее, так же сильны или сильнее, такие же хорошие или даже, возможно, лучшие организаторы, нежели мужчины. Крестовые походы в защиту прав женщин работать в любой сфере занятости обращаются против них самих. Приход женщин в ту или иную профессию определяется как состязание, а это опасно. Это состязание может выражаться в том, что, как жалуются советские женщины-инженеры железнодорожницы, их допускают работать только с двигателями на товарных поездах. Или это может проявляться в совершенно обессиливающих противоречиях, которые существуют в Америке, где исключительно сложно простить человека, который выиграл в той же гонке, и очень просто заявить о своем потенциальном успехе в той гонке, в которой человек не участвовал. Практически все экскурсы американок в те сферы, в которые женщины никогда или в течение многих эпох не приходили, обозначаются в этих терминах соревнования и состязания. Признаки этой опасной тенденции повсюду. На тихоокеанском побережье весной 1948 года стояли большие рекламные щиты, где рекламировался хлеб, и девушка замахивалась бейсбольной битой, мальчик позади нее держал рукавицу ловца. По слогану «Вот как надо» в нью-йорк — ской подземке, в которой текст, описывающий обручальное кольцо как знак подневольности, подчинения, иллюстрируется изображением мужчины в смокинге, который надевает кольцо на свой собственный средний палец. Глупо было бы игнорировать те знаки, которые предупреждают нас о том, что современная ситуация, когда женщина, влекомая собственным любопытством, которое стимулировалось теми же условиями, в которых воспитывались и мужчины, или под давлением социальных условий, не дающим множеству женщин иметь собственный дом и детей (четверть американских женщин достигают менопаузы, не родив ребенка)3, — эта современная ситуация не хороша ни для мужчин, ни для женщин. Нам необходимо очень тщательно подсчитывать, каков выигрыш, какие возможности имеются для того, чтобы, опираясь на особую восприимчивость каждого из полов, восстановить баланс и продолжать двигаться дальше.
В Америке будет существовать очень большое искушение грубо поправить равновесие, ограничить приход женщин в новые сферы вместо того, чтобы изменить саму природу их поступления туда. Однако, откатываясь назад, мы теряем возможность осуществить какие-то социальные нововведения, которые дадут женщинам возможность вносить такой же вклад в цивилизацию, какой они сейчас вносят в продолжение рода. Сейчас и на протяжении всей истории дела обстояли так, что мы использовали мужские дарования в обоих аспектах, а женщин только для продолжения рода. Общество требовало от представителей каждого из полов, чтобы они жили таким образом, чтобы могли рождаться дети, лелеяли собственную мужественность и женственность, дисциплинировали себя и ее, чтобы соответствовать идеалам родительства, и оставляли после своей смерти новое поколение. Это означало, что мужчины должны были желать выбирать и завоевывать женщин в качестве любовников, защищать и содержать их в качестве мужей, и защищать и кормить их детей в качестве отцов. Это означало, что женщины должны быть готовы принять мужчин как любовников, жить с ними как жены и зачинать, вынашивать, рождать, кормить и лелеять их детей. Любое общество, которое не способно реализовать эти требования к своим членам и получить от них все необходимое, исчезает.
Но от мужчин общество требовало и получало нечто большее, чем это. В течение тысяч поколений от них требовалось не просто быть хорошими любовниками, мужьями и отцами, даже если все это подразумевало организацию мужского братства для того, чтобы защищать женщин и детей от нападений. От мужчин требовалось, чтобы они развивали, разрабатывали, каждый в рамках своих способностей, ту структуру, в рамках которой воспитываются дети, чтобы они строили высокие башни, широкие дороги, создавали образы будущего, проникали все глубже в секреты природы, изучали новые пути, придумывали как сделать жизнь более человечной и более удовлетворительной. И среди всех этого присутствовало молчаливое разделение работы, корни которого, возможно, теряются в том периоде истории, когда творчество деторождения перевешивало в своем великолепии каждое из действий, которые совершали мужчины, как бы они ни танцевали и ни изображали, что рождают на свет инициируемых юношей. В таком разделении труда содержалось предположение, что женщины, рожая детей, и так делают достаточно, а во всех остальных делах работать должны мужчины.
Это предположение становится все менее приемлемым по мере достижения мужчинами успеха в принятой на себя работе. По мере того как цивилизация становится сложной, человеческая жизнь определяется как индивидуально ценная, помимо ее ценности в составе человечества, и огромные структуры законодательства и управления, религии, искусства и науки становятся ценными сами по себе. Когда ими занимаются мужчины, эти области цивилизации становятся проявлением мужского аспекта человечности, и мужчины очень гордятся своими достижениями. В той степени, в какой женщины оказываются изгнаны из этих областей деятельности, они теряют часть своей принадлежности к человеческому роду. Неграмотная женщина не в меньшей степени человек, чем неграмотный мужчина. Пока грамотность — это удел немногих мужчин, а большинство из них не умеют писать, женщина может практически не переживать какого-либо снижения самооценки, но когда способность читать и писать становится практически всеобщей, возможности общения, доступ к книгам, точность мышления возрастают, — тогда, если женщины не могут научиться писать, потому что они женщины, они становятся как бы ниже ростом, и начинается некий тонкий процесс, который подрывает целостность обоих полов. Если женщина переживает некую утрату собственного участия, и это переживание компенсируется другими формами власти, например железной волей тещи или свекрови, которая в свое время была домашней и покладистой женой, как в Японии и Китае, — тогда модель равновесия может принять форму скрытых искажений человеческих взаимоотношений, которые могут сохраняться в течение веков. Когда женское переживание неполного, ущербного участия в делах общества выражается прямо, в виде бунта против ограничений, которые общество наложило на нее, мы можем наблюдать ту свободу для женщин, которая была незадолго до падения Римской империи, или формулировки целей женского движения XIX века. Но каково бы ни было компенсаторное приспособление к обществу, женское убеждение в собственной способности непосредственно вносить вклад в человеческую культуру будет значительным образом искажено, и изоляция мужчин, которые либо подвергаются скрытой угрозе, либо открытому нападению в мире, который они построили одни, будет возрастать.
Если мы решимся принять предположение, что можем построить лучший мир, используя особую одаренность каждого из полов, мы достигнет двух видов свободы: свободу использовать еще незатронутые дары каждого из полов и свободу принимать и культивировать в каждом из полов их сильные стороны. Вполне возможно, что обнаружатся особые сферы, например, физические науки, математика, игра на музыкальных инструментах, в которых мужчины в соответствии со своим полом, так же как в соответствии со своей одаренностью, всегда будут на шаг впереди, — женщины могут с легкостью следовать в этих областях за мужчинами, но именно мужчины будут всегда совершать там большинство открытий. Мы можем также обнаружить, что женщины посредством того научения, которое подразумевается при материнстве, которое, будучи раз пережито, может быть с большей легкостью передано всем женщинам, даже бездетным, нежели мужчинам, обладает особым верховенством в науках о человеке, зависящих от особого типа постижения, который принято называть интуицией, если не анализировать ее особо. Если интуиция действительно основывается на способности распознавать отличия другого от себя, нежели на способности проецировать себя вовне, создавая гипотезу, вполне может оказаться, что величайшая интуитивная одаренность может быть обнаружена среди женщин. Точно так же, как в течение многих столетий игнорировались математические способности мужчин, и люди считали «один, два, два и один, и собака», а потом на пальцах, так же и одаренность женщин пропадала втуне, не взращивалась, не культивировалась.
Как только мы признаем, что одаренность и способности женщин настолько же важны, как и способности мужчин, и начнем придавать женским дарам форму, пригодную для передачи в обучении, наша культура значительно обогатится. И нам следует готовиться к тому, что одаренность женщин и мужчин будет объединена в процессе научного синтеза. Теперешние науки, к сожалению, однобоки, лучше умеют разрушать, нежели созидать, гораздо лучше оснащены для того, чтобы анализировать материальный мир, в который мужчина может спроецировать свой интеллект, чем для исследования мира межчеловеческих отношений, которое требует социализированного использования интуиции. Мать, усвоившая, что ребенок, который всего лишь час назад был частью ее организма, теперь — отдельное человеческое существо, у которого свои нужды и потребности, а если она будет судить о них по себе, то ребенок умрет, — эта мать проходит ничем не заменимую школу. Учась заботиться о другом человеке, она начинает совершенно иначе воспринимать людей, чувствовать их, думать о них.
Мы можем оставить это особое материнское знание на том уровне, на котором оно существует сейчас, или разработать его более тщательно и сделать частью нашей цивилизации. Уже сейчас мужчины и женщины, работающие совместно в области наук о человеке, обнаруживают, что прозрения, свойственные каждому из полов, значительно обогащают формирующееся понимание. Мы понимаем, что платим разную цену за по — Ч Стижение: например, для того, чтобы понять, как происходит социализация детей в культуру, мужчина должен обратиться к собственному детству, но путь женщины — иной, ее задача — научиться понимать матерей. Важно и то, и другое; только мужское или только женское понимание всегда частично. Мы сможем создать целостное общество, только если будем применять способности, специфичные для каждого из полов, равно как и общие для обоих полов, способности человека и человечества.
Каждый шаг, оставляющий позади запутанную ситуацию, создававшуюся столетиями, болезнен и неизбежно несовершенен. Это порочный круг, где невозможно найти ни начала, ни конца, когда мужчины переоценивают женские роли, а женщины переоценивают роли мужчин, — и это приводит к высокомерию, презрению, к отвержению части нашей человечности, доставшейся нам так дорого. Те, кто хотели бы разорвать этот круг, сами являются его продуктом, несут его в себе и выражают его несовершенства каждым своим движением; они могут бросить вызов этому кругу, но разорвать его они не в силах. Но, обратив внимание на существование такого порочного круга, проанализировав его, мы сможем создать атмосферу проявления мнений, в которой те, кто придут после, выращенные уже при свете знания, льющемся как в прошлое, так и в будущее, смогут сделать следующий шаг. Только признав, что изменения в обществе могут совершить только те, кто каждой клеточкой своего тела чувствуют и сознают, почему эти изменения необходимы, сможем мы вышколить свои сердца, научить их терпению, чтобы строить верно и прочно, зная, что цивилизацию создают живые люди. И в этом не только плата, но и почет.