Каждой семье — собственный дом

Убеждение, что у каждой семьи должен быть соб­ственный дом, кажется трюизмом, с которым соглашается прак­тически каждый американец, совершенно не задумываясь. Большинство американцев признают также факт, что у нас не хватает домов, и это — из-за отсутствия возможности строить дома в 30-е годы и во время Второй мировой, и существует рас­хождение между платой за жилье и зарплатой, и надо с этим что-то делать, но необходимо осознать, что слово «семья» те­перь означает все меньшее число людей. Количество семей по­стоянно возрастает, и поэтому потребность, чтобы у каждой семьи был собственный домик, возрастает непомерно. Сена­торы южных штатов иногда могут подниматься против каких — то прав для женщин, утверждая, что место женщины — в доме, но большинство законодателей тем не менее склоняются пе­ред вопросом: «А в чьем доме?» Место женщины в Соединен­ных Штатах больше не в доме, и лишение ее того, что во всех других обществах является ее правом, это часть нашего убеж­дения, что у каждой семьи должен быть дом, и в нем — только одна женщина. И более того, каждая семья должна состоять только из мужа, жены и несовершеннолетних детей.

Считается, что все другие формы совместного проживания об­ладают массой неприятных сторон. Считается, что когда живут вместе мать и сын — это плохо для сына, это неспособность раз­резать пуповину, и это испортит ему жизнь. Дом, где живут отец с дочерью, подвергается меньшему неодобрению, но когда девуш­ка достигает возраста вступления в брак, отца начинают чернить, а дочь подталкивать к тому, чтобы она «покинула гнездо». Дома, где живут брат с сестрой, достаточно распространенное убежище для небогатых детей из благородных в другие эпохи, также вызы­вают упреки и неодобрение, даже если кто-то из этой пары уже овдовел и имеет детей. В этом случае скажут, что при подобном проживании кто-то пожертвовал своим счастьем. Не вступившие в брак дети, которые могут сами себя содержать, не должны дер­жаться родительского дома. Им следует покинуть родительский дом, жениться и завести свой собственный. Также не должны по­жилые родители вступивших в брак детей проживать в домах сво­их детей, а особенно — если эти самые пожилые родители оба живы и могут поддерживать друг друга. Если же только один из них остался в живых — могут быть варианты. Четкость американ­ского убеждения, что тесть и теща, свекор и свекровь, а в особен­ности теща и свекровь, приносят вред браку, не принимает в рас­чет одиночество пожилых. Мы уважаем их, когда они сами забо­тятся о себе, но при этом у нас не организована социальная под­держка. Мы очень настаиваем на том, что все другие формы про­живания, кроме нуклеарной семьи в отдельном доме, хуже и из­начально нежелательны. Единственное исключение — это ситуа­ции, когда живут вместе две разведенные женщины, или когда разведенная или овдовевшая женщина с детьми возвращается жить в дом к каким-нибудь родственникам, например к незамуж­ней сестре или к отцу[18]. Правильная позиция женщины с детьми, муж которой умер или которая разведена, — надеяться, что она снова выйдет замуж, и считать что теперешние условия жизни, проживания — это временное явление. Дети нуждаются в том, чтобы в доме был мужчина, который будет их воспитывать, и если у них нет отца, их жалеют. Считается, что дедушка или дядя не являются достаточно хорошей заменой. Что касается домов, где вместе живут две незамужние женщины, то к ним относятся с тер­пимостью, которая включает в себя некоторую жалость к женщи­не, которая не вышла замуж, но такое отношение постепенно уга­сает. Современные молодые женщины, которые работают и вме­сте снимают жилье, теперь должны все больше находить оправда­ние в том, что у них проблемы с жильем или в вопросах эконо­мии, чтобы оправдать свое совместное проживание. Будут сомне­ния и даже опасения, что шансы выйти замуж для одной из них, если не для обеих, подвергаются опасности за счет подобных ус­ловий жизни. Совместное проживание нескольких мужчин при­знается только в казармах, спальнях колледжей и в рабочих лаге­рях, в очень жестко моделированной ситуации, где считается, что мужчины слишком молоды для того, чтобы жениться или жен­щины не могут их сопровождать. Мужчины, которые вместе сни­мают квартиру или дом, вызывают большие подозрения в гомо­сексуальности. Этика, которая создает все это социальное нео­добрение, пытается воздействовать упреками на того, кто кажет­ся более эгоцентричным, и поднять того, кто, кажется, страдает, основана на твердом американском убеждении, что один из наи­более страшных грехов — ограничивать эмоциональную свободу другого человека, его право жить так, как ему хочется. А хорошая жизнь определяется как жизнь в браке, и поэтому любые условия проживания, которые мешают человеку, потенциально способно­му выйти замуж или жениться, — являются плохими, и попытка получать от подобных условий проживания выгоду — это эгоизм и эксплуататорство.

Подобные позиции и предпочтения создают мир, в котором человек должен либо состоять в браке и иметь собственный дом, либо жить в одиночестве, есть в ресторанах, всю ночь читать в постели, два раза ходить на одно и то же кино, зависеть от беско­нечных ежедневных расписаний и от собственной инициативы, с кем провести время. На этом фоне неудивительно, что для амери­канцев одна из основных ценностей брака — это товарищество, это возможность вместе проводить время, потому что мы люди разговорчивые, и нам нужен другой человек, чтобы мы полнос­тью почувствовали себя собой. Никогда, ни в детстве, ни в юнос­ти, мы не получаем подготовки или практики самодостаточной изоляции. Все, что ребенок сам по себе делает тихо, является по­дозрительным. «Чего это там так тихо? Наверное, он затеял что — нибудь нехорошее». Если кто-то погружен в грезы, в фантазии, это вызывает неодобрение. Люди, которые лучше бы посидели весь день дома с хорошей книжкой, вместо того, чтобы пойти с друзь­ями на вечеринку, получают низкие баллы в личностных тестах. Даже такие простые чувственные радости, как, например, чтение лежа в ванне утром в воскресенье, считаются самопотаканием и антисоциальной деятельностью. Считается, что большую часть времени, которое человек проводит один, он провел бы лучше, если бы рядом с ним были другие люди. А время и деньги — это такие ценности, которые необходимо тратить наилучшим обра­зом. Ребенок уходит из дома, где у всей семьи одна общая гости­ная, в школу, где он играет и учится в группах, потом он проходит подростковый возраст и юность, где каждый вечер, когда ему не надо учиться и не с кем пойти на свидание, он страдает от одино­чества и, выросши, переживает любой временный разрыв в суще­ствующем товариществе как совершенно невыносимый. Захода в пустую комнату, он тут же включает радио, чтобы убить тишину.

«В тишине, — говорит поколение тех, кто привык учиться сидя в комнате с орущим радиоприемником над головами, — нам как — то не по себе». Иными словами это можно выразить так: когда кто-то остается наедине с самим собой, практически неизбежным оказывается вопрос: «Что ты такого натворил, чтобы тебя остави­ли одного?» Детей, за которыми наблюдают, не ищут ли они оди­ночества, наказывают, заставляя раньше лечь спать или вернуть­ся из общей комнаты в свою пустую.

Не хочешь слушать слов моих, Тогда проверь, и не на смех, Когда тебя наверх пошлют Лечь спать в тишь и уют, От мамы прочь и прочь от всех,

Тогда спроси: «Кто плохо вел себя?»

В ответ услышишь истину,

Простонет ветер горестно:

«Ты-у-у-у-у-у-у!

Ты-у-у-у-у-у-у!

Ты-у-у-у-у-у-у!»2

Если человек сам ищет одиночества или против своей воли оказывается в одиночестве, это в обоих случаях подозрительно и непривлекательно. Чем более человек популярен и любим, чем больше его общества ищут, — тем более эгоистичным становит­ся сидеть дома и читать хорошую книжку, ведь из-за этого по крайней мере один человек, а то и несколько станут несчастны­ми не по своей воле. Выражение «быть хорошим спортсменом» изменило свое значение в Америке по сравнению с традицион­ным английским смыслом и теперь означает, что человек никогда не отказывается делать что-то, что считается забавным, если хоть один человек просит присоединиться вас к компании. Такие оправдания, как «устал», «надоело» или «мне надо учиться (или написать письма, или штопать носки)», больше не принимают­ся. Критики потребности американцев в одобрении компанией других людей часто упускают из виду, что в культуре, подобной нашей, все общепризнанные потребности также включают все­общий долг, и что если определять каждого человека, находяще­гося в уединении, как одинокого, тогда очевидно, что неглас­ный долг всех людей — быть с кем-то еще. Поэтому дети долж­ны с кем-то играть, подростки должны ходить на свидания, а взрослые ЯЬлжны жениться и заводить собственный дом.

Гарантированная компания и родительство, таким образом, становятся двумя социально желательными ценностями, кото­рые невозможно реализовать вне брака. Практически любая дру­гая человеческая потребность, которая до того реализовывалась в семье, теперь может быть реализована вне ее. Рестораны обес­печивают нас пищей, клоуны, кино и радио — развлечениями, новостями и сплетнями. Есть прачечные, химчистки, ателье, где можно заштопать носки и почистить свое зимнее пальто, в па­рикмахерских можно постричься и сделать маникюр. Где-нибудь на улице можно найти автомат, который почистит тебе ботинки, или чистильщика. Для получения сексуального удовлетворения больше нет необходимости выбирать между браком и общением с проституткой. Для большинства людей, не скованных религи­озными ограничениями, секс доступен на дружеской основе, безо всякой ответственности. Изобретение автомобиля избави­ло любовников от необходимости снимать квартиру. Развлекать­ся можно в отеле или в клубе. Когда человек болеет, он отправ­ляется в больницу, когда умирает, его может на вполне профес­сиональном уровне похоронить соответствующее учреждение. Автоответчик будет говорить по телефону, а служба доставки продуктов — ходить по магазинам. Прежние потребности в еде, пристанище, сексе и развлечениях все могут быть совершенно спокойно и эффективно реализованы за пределами дома, и тем не менее сейчас в нашей стране гораздо больше женатых пар, чем за всю ее предшествующую историю.

Брак — это такое состояние, к которому юных американцев все подталкивают, и внутри которого американки, воспитан­ные в духе энергичности и активности, стараются реализовать те желания, которые, с одной стороны, поощрялись, а с другой стороны — заглушались в них еще с детского возраста. Хотя су­ществуют другие культуры, где женщины в большей степени доминируют в доме, Америка явно выделяется по степени, до которой женщины устанавливают стиль дома. Это может быть связано событиями, которые послужили фоном: возможно, с тем, что вся сфера эстетического в эпоху первопроходцев была предоставлена женщинам, из-за уверенности, что все должны трудиться, а мужчины слишком уставали на работе, чтобы тра­тить силы на убранство дома и прочее, и, что также очень важ­но, это было связано с распределением обязанностей в семье иммигрантов, не говорящих по-английски. Когда иммигранты приезжали в эту страну, муж отправлялся на работу, чтобы за­рабатывать деньги, а жена пыталась изобрести, каким образом можно жить, и это разделение труда, когда один зарабатывает деньги, а другая создает стиль жизни, только возрастало, ста­новилось более интенсивным. Наши модели городской жизни с высокоразвитыми системами транспортных коммуникаций, означающими, что все меньше мужчин возвращаются домой в обеденный перерыв, — это еще один фактор, подтверждающий стиль жизни. По мере того как все больше отдельных школ сли­ваются в большие школьные учреждения, а расстояния между школой и домом увеличиваются, в школе начинают кормить детей обедом, а дом, где все дети — школьного возраста, в те­чение дня пустует. У мамы есть свободное время, чтобы про­сматривать журналы и переделывать интерьер в гостиной, или она может заниматься проблемами мира во всем мире, или ме­стной системой школьного образования, в то время, когда не говорит по телефону, не ждет посыльного из прачечной и не выполняет какого-нибудь поручения.

Таким образом, уделом женщин становится определение сти­ля жизни семьи, и она консультируется с мужем и спрашивает у него совета только по самым важным вопросам, просто потому, что у нее такая работа. Включаясь в нее на ранних стадиях брака и материнства, в этот брак она изливает всю энергию, которая накоплена во время здорового, хорошо откормленного, актив­ного детства. Если у нее хорошее образование и она получила подготовку для какой-нибудь работы вне дома или даже для ка­кой-то карьеры или, более того, если она достигала какого-то успеха до брака, тот стиль жизни, который она устанавливает в доме, будет еще более подчеркнут, потому что она хочет всем доказать, какая она хорошая жена и хорошая мать. Иногда она может совершенно открыто и честно сказать: «Да, я знаю, что моя девочка уже достаточно большая, чтобы самой ходить в шко­лу, но все равно я ее подвожу, ведь это, кроме всего прочего, оп­равдание тому, почему я до сих пор сижу дома». Чаще — без ка — ких-то осознанных, проговоренных комментариев по поводу сомнений, является ли домашнее хозяйство работой на полную ставку, женщина просто вкладывает больше усилий в свой слож­ный день. Здесь применяются те же стандарты, что и к успеху мужа: подобно ему, она так же должна делать свои дела хорошо и соответствовать все более и более высоким стандартам.

Когда мы анализируем задачу ведения домашнего хозяйства в современных Соединенных Штатах, в доме, который прослав­лен на страницах женских журналов и подразумевается в иду­щих чередой радиопостановках, мы сталкиваемся с очень ин­тересным противоречием: хорошо оснащенный дом, на кото­рый нацелены все рекламные объявления, — это дом, где прак­тически все можно делать быстрее и с меньшими усилиями: белье отбеливается практически моментально, простыни гла­дятся с легкостью необыкновенной, дополнительная насадка на пылесос очистит поверхность ваших книг, новое средство для полировки серебра заставит ваши ложки выглядеть новы­ми. По сути, американка и ее муж, — который так же не избе­гает рекламных объявлений, даже если не слушает радиопо­становки, — знают, какой везучей, современной и свободной может она быть, если просто хорошо оснастит свой дом. И дей­ствительно, похоже, что в двадцатые годы, когда домработни­цы и слуги были вполне доступны, у замужней женщины, у которой было дома немного всяких технических приспособле­ний и по крайней мере одна служанка, находилось время, что­бы поиграть в бридж. Ее образ существует теперь разве только в воспоминаниях работающих женщин старше пятидесяти лет, которым до сих пор кажется, что у домохозяйки до черта вре­мени, особенно если сравнить жизнь домохозяйки с жизнью женщины, которая должна и работать, и делать все дела по дому, как сейчас живут очень многие из американок, не по желанию, а по необходимости. Было также и время, когда только-только появились новые прачечные, пекарни, доставка молочных про­дуктов и консервов, магазины готового платья и химчистки, казалось, жизнь американцев невероятно упростилась. Пыле­сос был замечательным дополнением в доме, где ковры чисти­ли щеткой-выбивалкой, прачечные были манной небесной для дома, где детские пеленки кипятили в баке для белья, а пекар­ни — для тех хозяек, у которых изготовление хлеба занимало целый день. Но так же, как наши современные медицинские паллиативные средства создали новую уязвимость и новые бо­лезни, так же новое оснащение дома привело не к большему количеству свободного времени, чтобы, например, поиграть с малышом или, свернувшись калачиком, почитать у камина, или для работы в школьном родительском комитете, — напротив, в сочетании с другими тенденциями в жизни американской домохозяйки, нагрузка только возросла и ее жизнь стала не лег­че, а гораздо утомительнее. Большинство жителей городов не осознают, что, как указывает доклад Брин Маур, работа по дому занимает 60,55 часов в неделю в типичной фермерской семье, 78,35 часов в городских домах в городах, где меньше 100 тысяч жителей, и 80,57 часов в городах, где жителей больше 100 ты­сяч3. Причем, это было до войны и в мире, который постепен­но стабильно двигался к 40-часовой рабочей неделе.

Возможно, наиболее значимое слово в семейных отношени­ях, которое было выдумано достаточно давно — это слово «беби­ситтер». Это дополнительный человек, который приходит в се­мью и сидит с детьми, когда оба родителя уходят из дома. Совре­менная мать и жена живет одна — муж приходит домой только вечером — с детьми, которые в младенчестве и раннем возрасте занимают 24 часа ее времени в сутки, и ожидается, что у нее вся работа по дому будет продел ываться с заводской четкостью: раз­ве у нее нет станков — стиральной машины и пылесоса? Из ее жизни практически исчезли те компенсации, которые раньше сопровождали жизнь домохозяйки. Она больше ничего не заго­тавливает и не производит никакого продукта в смысле запасов, консервов, сушений, солений, варений, разве что в сельских об­ластях это сохраняется. Два раза в год она не делает сумасшед­шую генеральную уборку. Она не закатывает вечеринок, где ею восхищаются из-за того, что она приготовила горы всякой еды, но, наоборот, ею восхищаются, потому что по ее виду можно ска­зать: «Хм, выглядит, как будто у нее это не заняло вовсе никако­го времени». Мы на наших фабриках стремимся избавиться от человеческого труда, параллельная тенденция наблюдается и в домах. Успешная современная домохозяйка должна всегда выг­лядеть так, будто она вообще никогда ничего не делала, и никог­да ничего не будет делать. Она должна уметь создавать закон­ченный эффект безо всяких сил, даже если она всю субботу обес­печивала способ в воскресенье подать завтрак безо всяких уси­лий. Творческая активность, которая от нее ожидается, — это мастерство управления конвейерной линией, а не любовная ра­бота с материалом, не шитье, не вязание и приготовление вкус­ной еды для детей. Она покупает, торгуется, выбирает, перено­сит, собирает, координирует, составляет маленькие кусочки вре­мени вместе, чтобы прожить эту неделю, и часто хвастает: «Хо­рошая была неделя, ничего плохого не случилось».

Средняя молодая американка очень весело подходит ко всем этим задачам. Они, конечно, больше действуют ей на нервы, чем лишают ее физических сил, на них тратится время, но едва ли после них болит спина. В ее невероятно чистом и отполиро­ванном доме, на кухне, где ручка венчика для взбивания яиц соответствует по цвету стремянке, она двигается, легко созда­вая чудесные блюда, от которых ее муж и дети станут счастли­выми и сильными. Однако две вещи омрачают ее счастье: страх, что, несмотря на то, что у нее практически никогда нет време­ни, она, может быть, все же, делает недостаточно, т. е. работает не на полную ставку, и сомнение в связи с тем, что хотя ей, так же как и ее брату, говорили, что право выбирать работу — это святое право каждого американца, она не чувствует, что она сама выбрала эту работу. Она захотела стать женой и матерью, но она, может быть, вовсе не хотела вести дом. Таким образом, говоря словами современных американцев, «это все на нее сва­лено, потому что она женщина». Домохозяйка — не полный статус, который можно с гордостью выбрать, но это долг, от которого невозможно скрыться и при этом быть счастливой в браке. Женщины, которые работают, спрашивают ее, чем она занимается, говорит: «Так, ничем, домом в основном». 80 ча­сов в неделю работы, и беби-ситтер приходит домой раз в неде­лю или на вечер. Она очень одинока, потому что она занимает­ся той работой, в которой ей другие женщины теперь не по­мощницы, одним глазом присматривая за играющими детьми, и стремится при этом выглядеть свежей и отдохнувшей к тому моменту, когда муж придет домой.

Когда мы сузили семью-дом, исключили из него бабушку, незамужнюю сестру, незамужнюю дочь и, как часть того же са­мого процесса отказа делить дом с любым другим взрослым, исчезла и служанка, — и тем самым мы приумножили количе­ство домов, в которых вся жизнь семьи должна быть каждый день организована полностью в одиночку: должна быть приго­товлена еда, собран детям в школу и мужу с собой завтрак, дети — выкупаны, двери — заперты, собаки — выгуляны, ко­шачьи лотки — вычищены, продукты — заказаны, стиральные машины — запущены, цветы — посланы больным, торт надень рождения — испечен, карманные деньги — разобраны, холо­дильники — разморожены. Там, где раньше один большой ко­фейник служил нуждам десяти или двенадцати человек, теперь необходимо три или четыре раза кипятить маленькие кофей — нички, за ними надо следить, их надо мыть и полировать. Каж­дый дом был сведен к голым сущностным элементам, настоль­ко голым, что даже примитивные народы сочли бы это непри­стойным. Надо покормить ребенка, ответить на телефонный звонок, выключить газ под чайником, который выкипает, уте­шить старшего ребенка, который сломал игрушку, открыть две двери одновременно — и все это одними и теми же руками, в один и тот же момент, одна и та же женщина. Она — специа­лист по питанию, детский психолог, инженер, менеджер по производству, эксперт по закупкам, и все — в одном лице. Муж считает, что у нее полным полно свободного времени, и она может планировать его, как хочет, — и завидует ей. Она счита­ет, что у него есть четкое расписание обязанностей, и завидует ему. В той степени, в которой они, ко всему прочему, видят друг друга как людей одинаковых, с одинаковыми вкусами и пред­почтениями, каждый в какой-то степени неудовлетворен и не понимает, почему другой раздражается.

В истории не нова ситуация, когда мужчины и женщины неправильно воспринимают роли друг друга или завидуют друг другу, но значимый аспект американской ситуации заключает­ся в том, что существуют различия между тем, как мы воспи­тываем мальчиков и девочек: «Каждый имеет право выбирать себе работу и партнера в браке», — а потом организуем домаш­нее хозяйство таким образом, как будто это цена, которую жен­щине приходится платить. Но мы не считаем работу той це­ной, которую приходится платить мужчине. Мужчины подго­товлены к тому, чтобы стремиться получить работу на мельни­це, в шахте, на ферме, в офисе, в газете, на корабле и воспри­нять ее как признак собственной мужественности, успеха. И они очень хотят, чтобы жена и дети увенчали этот успех. Но современные женщины не обеспечены таким же ясным путем в карьерном развитии семейной жизни: их специально не обу­чают хотеть купить квартиру, городской или сельский дом, по­селиться в доме без лифта или в каком-то другом виде дома. Американская женщина хочет иметь мужа — да, детей — да, собственный дом — да, конечно, ведь это совершенно невоз­можно — жить вместе с другими людьми! Но работа по дому… Американка вообще не уверена, что она «что-то будет делать» после того, как выйдет замуж. Значительная часть мужчин хо­тела бы иметь другую работу, чтобы им по крайней мере боль­ше платили, или чтобы статус был повыше, или условия рабо­ты иные. Но им не приходится сталкиваться с расхождением, когда готовят к выбору и воспитывают ради достижения успеха в жизни, где любовь имеет значение, где нужно выйти замуж, и невозможностью почувствовать тем не менее, что супруг, ко­торого она выбирает и работа, которой они занимаются после вступления в брак, не зависят друг от друга. То, что испытыва­ют женщины, можно проиллюстрировать, предложив гипоте­тическую ситуацию, где мужчина планирует свою жизнь и рас­сказывает вам, что он бы хотел стать банковским служащим, или адвокатом, или пилотом, а потом добавляет «Я хотел бы заниматься этим, если я, конечно, не женюсь». «Почему?» — спросите вы. «Ну, потому что тогда мне придется стать ферме­ром, это лучше для детей, знаете».

Нет, мы не нашли никакой достойной замены связи между работой по дому и материнством. Хорошие детские сады и шко­лы могут поместить детей в комфортные условия на много часов в день, и эти условия зачастую гораздо лучше, чем маленькая семья, где два злобных соперника могут в течение многих часов ссориться, драться и наносить друг другу различные травмы.

Холодильники и замороженные продукты дают нам возможность готовить еду, не проводя много часов рядом с кастрюлей, за ко­торой все время надо следить. Если кто-то серьезно заболеет, — есть больницы. Но задача интеграции жизни маленьких детей, даже с помощью яслей, садов, школ и детских площадок, — это все еще для женщины работа на полный день. Если женщина покидает дом и идет работать на полный или даже не полный рабочий день, ее место в доме должна занять другая женщина, иначе дети пострадают. Ребенок, который простужен или болен каким-нибудь инфекционным заболеванием, от которого у него нет прививки или иммунитета, не может ходить в детский сад или школу Американки становятся все более независимыми, предприимчивыми, больше работают, они не хотят быть просто частью какой-то функциональной системы, они очень настаи­вают на том, что когда они действительно делают оплачиваемую работу, то работают на строго профессиональной основе, задей — ствуя только часть своей личности, — когда же они работают по дому, они должны полностью контролировать ситуацию. Но цена этой автономии также возросла. Все почти так же, как в мечте первопроходца, которая привела европейцев самого разного про­исхождения и превратила их в независимых американских фер­меров, которые могли заняться чем угодно. Эта мечта сохраня­ется и доныне в вечной и неизменной ностальгии по курятнику или по бизнесу, где человек сам себе начальник. Как будто бы эта мечта оказалась передана женщинам, которые реализуют ее в своих домах, но без полной радости, — они не чувствуют, что это их работа, что они выбрали это сами, так же, как они выбра­ли мужа и детей.

Американка, у которой есть дети, относится к домашнему хозяйству настолько внимательно и подходит к этому с такой ответственностью, что ее работа по дому включает бесчислен­ные рейды и экскурсии за его пределами в качестве покупателя, шофера семьи, ответственного гражданина, который должен за­щищать окружающую среду, в которой растут ее дети. Надо ра­ботать для того, чтобы улучшать школы, игровые площадки, си­стему здравоохранения. К старой пуританской энергии женщи­ны-первопроходца теперь добавляется признание, что современ­ный изолированный дом, именно потому, что он настолько изо­лирован, чрезвычайно зависит от соседей, от сообщества. Фун­кции, которые ни одна женщина не может сама по себе в доме с себя снять или реализовать их все сразу, должны быть каким-то образом распределены и организованы в сообществе вокруг нее. И даже в этом случае болеть матерям нельзя: когда они болеют, Не существует адекватных общепринятых социальных путей раз­решения этого чрезвычайного обстоятельства в жизни их детей. Но насколько бы активно замужняя женщина с маленькими детьми не подходила к работе в сообществе, ее жизнь все же со­средоточена и ее время заполнено в первую очередь домом и, самое главное, детьми. Она может настаивать и упрашивать мужа, чтобы он ее выводил куда-нибудь, она может громко жаловать­ся на одиночество и скуку домашней работы, но она не может пожаловаться на то, что ей нечего делать.

И еще тяжелее матери подростков, когда дети вырастают и ухо­дят из дома учиться или работать, и ее материнская задача завер­шена. Общество, которое давит на нее со всех сторон, говорит ей, что она не должна портить жизнь своим детям, что она должна позволить им жить своей жизнью, что она должна сделать их не­зависимыми и самодостаточными. Но чем более строго и верно она следует этим внушениям, тем интенсивнее она рубит сук, на котором сама и сидит. Однажды, хотя она все еще остается моло­дой женщиной, она увидит перед собой за завтраком только од­ного человека — мужа, будет одинока, совсем одинока в их доме. Она лишилась работы, ее основное оправдание — работа, ради которой она отказалась от всего, закончена. И все равно два или три раза в день нужно готовить еду, отвечать на звонки и убирать­ся в доме, но теперь тарелок стало гораздо меньше, и нет необхо­димости так часто мыть пол и натирать его, потому что дети его больше не топчут. Нельзя сказать, что женщина полностью ли­шилась работы, но она как будто отстранена от должности, ее как будто засунули на чердак, как ненужную вещь, положили на пол­ку, дали ей какое-то плацебо, — как в больших организациях, где есть срок трудового найма, стараются скрыть от служащего, кото­рый еще слишком молод, чтобы быть отправленным на пенсию, что его, все же, собираются уволить. Этот домашний кризис, ко­нечно, гораздо более сложен, если он попадает, ко всему прочему, на время гормональной нестабильности и бурных эмоций и стра­хов, которые окружают менопаузу; этот биологический фактор еще усиливает стресс. Неоправданный страх утраты плотского желания сочетается с необходимым признанием окончания реп­родуктивного периода4. Для замужних американок, у которых были дети, страх утраты привлекательности и страх стать эмоци­онально нестабильными перевешивает беспокойство по поводу конца репродуктивного периода, потому что они уже родили того самого единственного или тех двух или трех детей, которые слу­жат обоснованием и оправданием их брака, и, по крайней мере сознательно, больше детей иметь не хотят.

В это самое время отец сталкивается со своими сложностя­ми. Его роль во взрослении детей, особенно во взрослении сына, состоит в том, чтобы быть его другом и союзником, по­мочь ему отлепиться от материнской юбки. В той степени, в которой отец симпатизирует растущей направленности сына на поиски работы и подходящей девушки, и облегчает ему про­движение в этом направлении, он — хороший отец. Он должен успокаивать тревогу матери, поддерживать мальчика в его ма­лых эскападах, защищать его в случае не особенно страшных проделок, быть по-братски понимающим. Но в той степени, в которой ему это удается, он подвергается риску. Он вновь пе­реживает, по крайней мере в воображении, свою собственную наливающуюся свободу молодого человека, свободу, которую он в столь раннем возрасте и с такой готовностью променял на постоянную, не дающую передышки работу, которая поддер­живает его брак. Вспоминая свою жизнь, он может начать чув­ствовать, что он никогда не жил по-настоящему, что он слиш­ком рано остепенился. Это чувство может быть еще сильнее, если оно приходит в тот период, когда он осознает, что ему, ско­рее всего, не удастся дальше продвинуться на работе или в про­фессиональной области. Пока он еще мог подниматься в гору в своей жизни, его манили великие награды, которые американ­цам сулит успех, но теперь он больше не будет подниматься, ему, скорее всего, придется работать дольше только для того, чтобы удержать свое место, а эта мысль не обнадеживает. Ког­да он помогает своему сыну убежать от матери, жена для него становится той, от кого он сам, несмотря ни на что, так и не смог убежать в приятные, безответственные утехи. Видя свою жену глазами сына и глазами друзей сына, он становится не­терпелив с ней, потому что она для него олицетворяет закон­ченное, самодовольное достижение. Вот он здесь, ему еще не так много лет, и жизнь его уже закончилась, не будет новой любви, не будет новых стран, которые он сможет завоевать, и Впереди только пустота. Пока его еще не выгнали с работы, может быть, он даже на пике своей рабочей силы, но сама при­рода жизненного цикла в Америке такова, что он чувствует себя стариком. Ему, возможно, придется очень много сил потратить На то, чтобы бороться с импульсом бросить это все и уйти, и у него могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем, от которых он может даже умереть до срока.

При поверхностном взгляде можно решить, что проблема, с которой сталкивается супружеская пара средних лет, живущая в собственном доме, заключается в том, что основная жизненная

Зон

Задача матери завершена, а она все еще сильна и здорова и долж­на теперь найти какое-то другое русло для своей энергии, она дол­жна приспосабливать свою жизнь к привычкам и потребностям мужа, жившего все эти годы подле нее в этом самом доме, — в то время как жизненная задача мужа все еще разворачивается. Но из-за той огромной значимости, которой у нас наделяют моло­дость, из-за того, что мужчины и женщины обращают свой взгляд в молодость, а зрелый возраст приносит так мало поощрений, мужчина и женщина, мать и отец, муж и жена испытывают разо­чарование, кризис. Этот кризис может еще усилиться, если уми­рают их родители и имеются сложности с размещением старика, оставшегося в живых, или он долго болеет, а потом приходится продавать дом и мебель, и все это усугубляет внутренний конф­ликт, связанный со старением. Каждый шаг этого процесса пере­живается более остро из-за того, что считается, что каждая жена­тая пара должна быть самодостаточной, а многие такие пары за­были, как это делается. Они не могут надеяться на то, чтобы вновь жить со своими женатыми детьми или с овдовевшими, незамуж­ними или неженатыми братьями и сестрами. То, что они очень сильно друг от друга зависят, не могут друг без друга, часто счита­ется признаком хорошего брака. Пожилые муж и жена стали на­столько близки, что они как будто бы стали единой личностью, и, как большинство американцев, они испытывают потребность в других людях, чтобы чувствовать себя завершенными, чтобы кто — то давал им одобрение, подтверждал, что они хорошие, избавлял их от самокопания, которое возникает в моменты, когда человек остается в одиночестве, и от упреков в адрес самого себя, которые неизбежны, когда мы обрекаем других людей на одиночество.

Кризис, когда дети-птенцы вылетают из гнезда, решаем. Некоторые пары пытаются завести еще одного ребенка, для которого существуют очень нежные сленговые фразы: этого ребенка называют «маленький постскриптум» или «последний цветок на снегу», что изменяет интонацию старого народного изречения «ребенок переходного периода». Завести еще одно­го ребенка — это еще одно подтверждение, до какой степени жизнь женщины в этом доме и сам брак был сосредоточен на детях. Наиболее популярное решение для женщин — это взять все лучшее из той независимости, о которой они так тосковали все то время, пока были привязаны к дому, и пойти работать куда-нибудь волонтером или вернуться к своей профессии, в рамках которой они работали до вступления в брак. Но при этом они сталкиваются с риском, особенно если они успешно пре­одолели все нестабильности, связанные с менопаузой. Свобод­ные от своей наибольшей ответственности предыдущего этапа и имеющие впереди еще двадцать вполне полноценных лет, эти женщины могут увлечься деятельностью в своем сообществе или радостями работы, от которой они надолго были отвлече­ны. И так как именно подъем настолько важен в Америке, их бравый подъем энтузиазма может очень сильно контрастиро­вать с невеселым признанием мужьями застоя на их жизнен­ном пути. Брак дочери и позволение участвовать в воспитании внуков могут приглушить энергичное отношение жены к сво­ей новой деятельности, но это подразумевает серьезную про­блему для мужа, которому теперь надо как-то разобраться с тем, что он стал дедушкой. Кто захочет быть дедушкой в стране, где пожилой возраст не считается почтенным и вообще никаким образом не поощряется? Женщина его непозволительных меч­таний — это все еще стройная девушка-подросток, моложе за­мужней дочери, которая с каждым шагом к зрелости все силь­нее спихивает его с дистанции.

Сейчас все больше пар серьезно и осознанно подходят к это­му периоду, привлекая личные и материальные ресурсы, и пла­нируют выход на какую-то абстрактную, далекую и несбыточ­ную пенсию, но отводят себе еще примерно двадцать полно­ценных рабочих лет. В той степени, в какой и муж, и жена спо­собны вместе создать новый замысел своей жизни, для них этот кризис становится прорывом, а не провалом. Вероятно, обще­ство признает в будущем, что в этот период профессиональное консультирование необходимо не меньше, чем в подростковом возрасте, потому что каждая супружеская пара в своем соб­ственном домике подвергается давлению и сложностям, неиз­вестным в обществах, организованных по-другому. И что ха­рактерно для смены цикла ответственности, молодые женатые сыновья и замужние дочери сидят в своих маленьких домиках и пытаются решить, что бы такое сделать с папой и с мамой. Этот вопрос не решается путем приглашения родителей жить вместе с детьми, но необходимо найти для родителей что-то, чем они смогут заинтересоваться. В идеале они перепланиру­ют свою жизнь, приспособятся и будут жить независимо от сво­их детей, если не случится ничего чрезвычайного, будут иног­да подменять дочь и невестку в качестве беби-ситтеров, т. е. будут приходить домой к детям, когда дети будут оттуда ухо­дить. И наконец, они выйдут на пенсию и уедут в домик во Флориде, где, как благочестиво надеются их детки, у них будет полным-полно друзей их возраста.