ЖНЕЯ (ЖНИЦА)

Женщина, занятая уборкой урожая зерновых культур.

В русской деревне уборкой ржи, ячменя, пшеницы зани­мались замужние женщины, которым помогали девушки и Девочки. Колосья срезали серпами, связывали их соломенны­ми жгутами в сноп, затем складывали в суслоны и оставляли на несколько дней на жниве для дозревания и сушки. Учас­тие в жатве мужчин и парней выражалось в вывозе урожая с поля на гумно или укладывании снопов в скирды. Жатва начиналась обычно в середине — конце июля, а заканчи­валась к началу или середине августа, в зависимости от гео­графических условий. Эта работа считалась тяжелой — «страдной», потому что проходила в жаркое время года и требовала быстроты. При медленной уборке могли быть большие потери урожая, так как спелое зерно выпадало из колоса.

Работа женщины в поле воспринималась в сознании людей традиционного общества как символическая помощь Матери-земле в вынашивании урожая и в ее родах. Это нашло свое выражение во многих обрядах, связанных с подготовкой и самой жатвой, а также в песнях и посло­вицах.

Основные обряды начинались весной, когда, по поверью, земля была беременна урожаем, тяжко страдала и просила от женщин помощи. На ее страдания указывала, как счита­лось, «испарина» — роса, появлявшаяся на «лице земли» каждое утро и каждый вечер. Первая активная помощь земле оказывалась женщинами в период, когда озимые поля из «зеленей», по выражению крестьян, становились рожью. Это обычно происходило, в зависимости от природно-клима — тических условий, в пределах нескольких дней от Вознесе­ния (сороковой день после Пасхи), Семика (четверг седьмой недели после Пасхи) или Духова дня (первый понедельник после Св. Троицы). В один из этих дней, чаще всего в Воз­несение, женщины, девушки и девочки, собиравшиеся не­большими группами, обходили озимые поля, а затем устра­ивали на краю поля трапезу с пирогами и яичницей, при­готовленной здесь же на костре. После еды они опять отправлялись в поле, закапывали в землю остатки трапезы, а затем начинали подбрасывать вверх яйца, яичную скор­лупу, ложки, произнося короткое заклинание: «Пусть рожь такая высокая уродится, как высоко ложка поднимается». Вверх бросали также принесенные с собой продолговатые хлебцы, выпеченные в виде лесенки, со словами: «Рожка, рожка, схвати Христа за ножки»; «Пошел Христос на небе­са, потащил житушку за волоса». Хлебцы символизировали лесенку, по которой якобы Иисус Христос поднялся на небо. «Лесенки» крошили, разбрасывали по полю. Заканчи­вался праздник кувырканием и катанием женщин по земле, прямо по озимым всходам, обычно с приговором: «Расти, расти, трава к лесу, а рожь к овину».

Эти обрядовые действия были направлены на защиту растений, которые вынашивала земля в своем чреве, а также на стимуляцию их роста. Совершая обходы полей, женщины как бы устанавливали вокруг них магическую за­щиту от враждебных сил природы, а также указывали выс­шим силам свои поля в надежде на помощь. Обход полей осмыслялся также и как магический способ воздействия на плодородие земли. «Где хоровод ходит, там жито родит, а где не бывает, там жито вылегает», — пелось в старинной русской песне. Подбрасывание «лесенок» вверх означало своего рода просьбу о том, чтобы хорошо выросла роясь, обращенную к Иисусу Христу, который, по мнению крестьян, был постоянным участником всех земледельчес­ких работ. Телесный контакт с землей — кувыркание/валя­ние на озимом поле — рассматривался как способ передачи земле физической и оплодотворяющей силы, а закапывание остатков трапезы в землю — как ее кормление.

Жатва на мифологическом уровне воспринималась как роды Матери-земли, а Ж. — как принимающие эти роды повитухи. Женщины тщательно готовились к событию: при­бирали избу, застилали стол белой скатертью, мылись в бане, надевали чистую одежду. Жатву начинала обычно за — жиналыцица, которую женщины избирали из своей среды. Это была, как правило, крестьянка средних лет, обязательно хорошая Ж., с «легкой рукой», сильная, здоровая, добрая и ласковая. Ее облик и положительные качества соответ­ствовали качествам повитухи, принимавшей роды у жен­щин. Ранним утром она выходила, помолившись Богу, на поле, сжинала три снопа, уговаривая ниву поскорее отдать женщинам рожденный ею урожай:

Кыш, полышко, на конец,

Как татарский жеребец!

Бежи и ржи, уминай и рви,

И у поля конец ищи!

Выбежи, выбежи,

Нам волюшку дай!

Мы пришли с вострыми серпами,

С белыми руками,

С мягкими хребтами.

Снопы укладывались на поле крестом, а сверху помещал­ся кусок черного хлеба с солью — жертва ниве. После та­кого зачина можно было приступать к работе и остальным женщинам. В первый день жатвы на поле выходили все тру­доспособные женщины семьи. Они выстраивались в опре­деленном порядке, соответствовавшем семейной иерархии. Впереди всех шла с серпом хозяйка дома (см. Большуха). По правую руку от нее, но немного отстав, чтобы не ме­шать работе, шла старшая дочь хозяйки, за ней остальные дочери, а после них — невестки. Если свекровь была уже старой и не выходила на жатву, ее место отдавалось стар­шей дочери.

Жатва начиналась с приговоров, которые произносились хозяйкой дома, считавшейся на своем поле главной Ж., или всеми женщинами семьи: «Дай, Господи, спорыньи и легкос­ти, доброго здоровья!»; «Благослови Боже, ниву зажать!»; «Роди, поле, жито!»; «Господи, благослови! Полоска-матуш — ка, как серый зай в край! Кыш! Побегай!» В первый день жатвы женщины работали недолго. Сделав один-два снопа, они с песнями уходили с поля, для того чтобы оказать честь первому снопу — дорогому гостю семьи, дару Божьему. В церкви заказывался молебен, на который каждая Ж. при­носила первый сноп со своего поля для его освящения. День зажина кончался общим празднеством на сельской улице, сопровождавшимся коллективным угощением. Первый сноп стоял на лавке под божницей до Покрова дня (1/14 октяб­ря), а затем вымолачивался. Во время сева эти зерна пер­выми бросали в землю.

Жатва длилась около двух недель и сопровождалась спе­циальными жнивными песнями, которые звучали в пере­рывах между работой, по дороге в поле и обратно. В боль­шинстве своем это песни-причитания, в которых звучали жалобы на изнурительный труд и тяжелую женскую долю, слышались интонации стона, плача. Они адресовались захо­дящему солнцу, кукушке, считавшейся посредницей между миром людей и потусторонним миром. В перерывах между жатвой слышались громкие переклички Ж., крики, возгла­сы, зовы, направленные в открытое пространство и обра­щенные к природно-космическим силам. Наибольшей интен­сивности пение достигало на вечерней заре и вечером, когда женщины возвращались в деревню, оно сопровожда­лось интонационными возгласами, «оханьем/уханьем», гу­каньем. В деревнях говорили, что женщины вечером после жатвы «кричат жниво». Все это, как предполагают исследо­ватели, на мифологическом уровне осмыслялось как родиль­ные муки земли.

Каждая Ж. старалась закончить жатву на своем поле в один день со всеми остальными. Отставшая подвергалась насмешкам: говорили, что на нее нападет «старость», «кипа», втыкали на ее поле палку со старым лаптем, дарили ей куклу из соломы. Если женщина не успевала окончить жатву по причинам, которые в деревне считались уважи­тельными, то ей помогали всем женским сообществом — бабьем. Окончание работы в поле обычно сопровождали перекличкой Ж.: «У-у! У-у! Вганяйте бабу! Заганяйте бабу! Все! Зарезали! Зарезали!» (7, с. 196), а также поклонами Ж. на все стороны света со словами: «Полюшко-поле, подай мою силу на всю студеную зиму» (4, с. 120). Завершение жатвы сопровождалось также кувыркание/валянием жен­щин по сжатому полю с просьбами: «Нивушка ты нивушка, отдай мою силушку на другую жнивушку»; «Жнивка, жнив — ка! Отдай мою силку: на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено»; «Нивка, нивка! Отдай мою силку: я по тебе ходила, силушку свою ронила. Тебе, нивушка, гной (навоз), лошадушкам лой (силу), а мне, рабе, доброе здоровье!» (6, с. 230).

Последний день жатвы, называвшийся «дожинки», вос­принимался Ж. как окончание родов земли. Он празднично обставлялся. Женщины пели песни, в которых славили ниву и Бога:

А слава Богу

До нового году,

Слава Богу,

Ниву пожали,

Страду пострадали! Слава Богу До нового году!

Один из главных обрядов этого дня — «завязывание бо­роды», то есть оформление несжатых, специально для этого оставленных колосьев. «Борода» завязывалась по-разному: колосья заплетались в одну или несколько кос, свивались жгутом и пригибались к земле, кроме того, связывались лен­той так, что получался конусообразный шатер, на который иногда насаживался маленький снопик — шапочка или ку­колка из соломы, или букет цветов, а также надламывались и сгибались дугой по направлению к земле и т. п. При «за­вязывании бороды» обычно исполнялись песни, или, как говорили крестьяне, «пелась борода»:

Уж мы вьем, вьем бороду У Гаврилы на поли, Завиваем бороду У Васильевича да на широком, У Васильевича да на широком. На нивы великой, На полосы широкой, Да на горы на высокой, На земле чернопахотной, На землице на пахотной.

Около завязанной «бороды» расстилалась белая скатерть, на которую ставилась еда: хлеб, соль, молоко в качестве ритуального угощения. Старинный обряд «завязывания боро­ды» осмыслялся на мифологическом уровне как жертва бо­жеству: «Илье-пророку, Николаю Угоднику, Христу, а также Велесу, полевому — хранителю и хозяину хлебных полей. «Борода» называлась по-разному: «Богова борода», «Николи — на бородка», «борода Ильи», «борода Спасителя», «борода Фролам и Лаврам», «Богородице косица» и т. д. Жертва при­носилась для того, чтобы божество дало людям новый хоро­ший урожай и богатую, счастливую жизнь. При «завязы­вании бороды» в Вологодской губ. крестьянки говорили: «Мы тебе даем, Илья, эту бороду, а ты дай нам кучу зерна». В то же время верхушки завязанных колосьев осмыслялись в качестве «родившегося ребенка» — плода земли, «бога в жите», «дух жита», который сам, в свою очередь, обладал оплодотворяющей силой. Считалось, что если зерно с «боро­ды» «поест девица — замуж выйдет, если молодец — женит­ся, если женщина — дитя родит, если корова — теленка при­несет, если овца — двух ягнят принесет».

Вечером в деревне устраивалась коллективная трапеза с пивом, вареным мясом, пирогами, продукты на которую ссыпались, то есть собирались со всех дворов. Окончание жатвы каждой отдельной семьей также отмечалось в доме хорошим обедом, с «отжиночным пирогом» и «дожинальной яичницей».

Литература:

1. Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского народ­ного календаря. Весенне-летний цикл. М, 2002; 2. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988; 3. Кабакова Г. И. Антропология женского тела в славянской тради­ции. М., 2001; 4. Морозов И. А., Слепцова И. С. и др. Духовная культура Северного Белозерья: Этнодиалектный словарь. М., 1997; 5. Пашина О. А. Ареальное членение Смоленщины с точки зрения жатвенной обрядности // Слово и культура. Т. 2. М., 1998; 6. Рус­ский праздник: Праздники и обряды народного земледельческого календаря / Под общей ред. И. И. Шангиной. СПб., 2001; 7. Сла­вянские древности: Этнолингвистический словарь / Под общей ред. Н. И. Толстого. Т. 1. М., 1995; Т. 2. М., 1999; 8. Соколова В. К. Ве — сенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979; 9. Толстая С. М. Акциональный код символического языка культуры: движение в ритуале // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996; 10. Шейн П. В. Материалы для характеристи­ки быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1902. Т. 3.

И. Шангина

3