ВЗЯТЫШ

(ПРИЕМЫШ, ПАДЧЕР, ПРИВЕДЕНЫШ, ВОСПРИЕМЫШ, ВОСПИТАТЕЛБНИК, ПОКОРМУШКА). Приемный ребенок, взятый в семью на воспитание (под опеку) или удетворенный. Название «В.» зафиксировано в Вологодской, Архангельской, Ленинградской обл. Понятие «приемыш» относилось также к зятю, взятому в дом родителей жены (см. Примак).

Вплоть до середины XX в. русских деревнях сохранялся обычай брать в дом детей-сирот, промышлявших нищенст­вом. При этом приютившая ребенка женщина не обяза­тельно приобретала статус приемной матери. В вологодском с. Нижний Спас пожилая женщина рассказывала о событиях 1930—1940-х гг. XX в.: «Поехала я, да бежит по дороге пар­нишка, нишшонок-то маленький, спрашивает: — Куда едете? — Да в Пелтасы. Садись ко мне, я тебя довезу. — Довезла до деревни. Он у меня и переспал, не знает куда идти, дак… И стал у меня жить. Ночью у меня, днем похо­дит — посбирает (т. е. мальчик продолжал заниматься ни­щенством, женщина дала ему только ночлег. — Т. Щ.). Потом его старушка взяла к себе. Она одна жила: — При­ходи ко мне, дров нарубить да воды натаскать. — Потом приоделся, все справил, да ходил лет до шестнадцати — всем дрова поколет да что сделает. Потом куды девся?.. Звали Володька-нишшонок». В данном случае мальчик-В. не стал приемным сыном с правами наследования имущества, но тем не менее обрел постоянный приют, а вскоре из нищего-по — прошайки превратился в работника.

Подростков-нищих нередко приглашали в дом для выпол­нения какой-нибудь работы (вымыть избу перед праздни­ком, почистить хлев), а иногда оставляли на положении,

Близком к положению работника: няньки, казачка. Им пору­чали присмотр за маленькими детьми, помощь по дому, на полевых работах, пасти скот, а с 9—12 лет мужчины брали их на отхожие промыслы в качестве помощников — подмастерьев. Работали В. «за харчи» (пропитание), а после совершеннолетия начинали самостоятельную жизнь. Парень Искал работу, уходил на отхожий промысел или шел в бога­тую семью в примаки. Девочке приемная семья по обычаю должна была справить хотя бы небольшое приданое и вы­дать ее замуж. В севернорусских регионах, по некоторым свидетельствам, бытовали архаичные формы обретения де — вушкой-сиротой приемных родителей и выдачи ее замуж, регулировавшиеся не только обычаем, но и представлениями о мифических существах, в частности обдерихе, банной хо­зяйке (см. Обдериха).

По данным конца XIX — начала XX в., взятые в дом на прокормление дети получали фамилию приемного отца, но не имели наследственных прав, а также, в отличие от усыновленных, не освобождались от воинской повинности.

В бездетных семьях положение В. приближалось к поло­жению родных детей. Существовало поверье, что Бог возна­граждает семью за усыновление сироты. В Буйском р-не Ко­стромской обл. был записан рассказ женщины, родившейся, когда ее матери шел сорок пятый год: «Я последняя была. У нее шесть человек (детей) умерло. Я последняя задержа­лась только. Вот раньше все к попу на совет-то ходили. Пришла (мама) молиться, говорит: — Батюшка, что же мне делать? Вроде так справно все, пасека была, скот и все это такое. Вот. А дети не живут у меня. — Он говорит: — Вот что, матушка: чужого дитя не воспитать — и своего не ви­дать. — Они взяли сироту, девочку. Воспитали. И я задер — жалася (на этом свете). Принарядили ее, замуж выдали. Зятя принимали — в гости (т. е. продолжали поддерживать связи с приемной дочерью и после ее замужества. — Т. Щ.), и все. Вот я и осталася жить». Иногда бездетные женщины брали на воспитание двух, редко больше нерод­ных детей. При этом статус приемной матери практически приравнивали к статусу родной, исходя из убеждения, что «не та мать, которая родила, а та, которая воспитала».

Статус приемной матери отличался от образа мачехи, ко­торый рисуют народные сказки. В сказке мачеха не может заменить осиротевшему ребенку (чаще дочери) мать, нагру­жает его непосильной работой, одевает в обноски, плохо кормит и стремится извести, отправляя в дремучий лес, на мороз, заставляя чистить глубокий колодец и т. д. В этих сказках, однако, речь идет о женщине, вышедшей за вдовца, которая воспитывает его дочь по необходимости, а не удо­черяет ее по собственной воле. Она не берет ребенка в свой дом, а сама приходит в его дом, чем и объясняется вос­приятие им этой женщины как чужой и страх перед ней. Яркий образ неродной матери рисует уральская частушка:

Взятыш

Мамонька неронная, Похлебочка холонная. Кабы ронная бьша, Щей горячих налила.

В обычном праве прослеживается различие между детьми, взятыми на воспитание (собственно В., приемыши) и усынов­ленными, впрочем разделение это нечетко, например прие­мышами могут называться обе категории. По отношению к ребенку, взятому в дом на воспитание, приемная семья выполняла минимальные обязанности, в основном ограничи­ваясь предоставлением крова и пищи. Отсюда традицион­ные наименования приемного ребенка: «выкормыш», «искор- мленник», «откормыш», «покормленок» или «покормленка», «покормы», «покормушка». Словом «покормушка» могла на­зываться и приемная мать, например на Урале.

Усыновленный ребенок, в отличие от приемного, получал права наследования имущества приемного отца. Поэтому, по данным XIX в., усыновляли обычно мальчиков, как правило родственников, иногда взрослых, в том случае, если в семье не было своих наследников. Существовало два вида усынов­ления: по согласию мужа и жены и по определению властей (крайне редко). Эта процедура сопровождалась специальным обрядом: усыновляемый трижды целовал икону, затем ему передавали каравай хлеба, который он разрезал и первый кусок отдавал приемному отцу, клятвенно обещая почитать его как родного.

Обычай брать на воспитание чужих детей претерпел зна­чительные изменения в период формирования капиталисти­ческих отношений. В среде молодых женщин, уходивших на заработки в город: фабрично-заводских работниц, прислуги, уличных торговок, нередки были случаи внебрачных родов. Матери, не имея возможности растить этих детей самостоя­тельно, подкидывали их к дверям больниц, храмов, благотво­рительных учреждений, откуда их отдавали в деревни к кор­милицам, которым полагалась определенная плата. Большая часть этих младенцев умирала в течение первого года жиз­ни, что позволяло кормилице взять следующего, а вместе с ним получить и новую порцию государственной помощи. В некоторых пригородных селах это было постоянным и массовым видом заработка.

Литература:

1. Востриков О. В. Традиционая культура Урала: Эгноидеографи — ческий словарь русских говоров Свердловской обл. Вып. 3. Народ­ная эстетика. Семья и родство. Обряды и обычаи. Екатеринбург, 2000; 2. Фирсов Б. М., Кисилева И. Г. Быт великорусских крестьян — землепашцев: Описание материалов Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева (на примере Владимирской губернии). СПб., 1993; 3. Архив МАЭ РАН, ф. К-1, оп. 2, д. 1569, 1729.

Т. Щепанская