ВЕДЬМА

(ВЕДУНЬЯ, КОЛДУНЬЯ, ВЕРЕТНИЦА, ЕРЕТНИЦА). В народ­ных представлениях женщина, вступившая в связь с нечис­той силой; носительница тайного знания (от «ведать» — знать), с помощью которого могла лечить, узнавать сокры­тое от прочих (видеть на расстоянии, точно знать прош­лое, предсказывать будущее), привораживать и отворажи — вать возлюбленных, напускать порчу и различные болезни (см. Знахарка). Особые умения и знания объясняли ее связью с демоническими существами: чертом, мелкими бе — сами-помощниками («мальчиками», «маленькими»), огнен­ным змеем, лешим, демонами болезней (икотой, лихорадкой — кумохой и пр.).

Следует различать два значения образа «В.»: как указа­ние на реальное занятие женщины знахарством и как опре­деление репутации женщины, считающейся «виновницей общественных бедствий». Эта репутация не всегда была свя­зана с занятием. В. признавали не только знахарок, их вы­являли при помощи специальных обрядов, смысл которых состоял в символическом приписывании женщине знаков связи со сверхъестественными вредоносными существами и силами. Однако в обоих случаях В. — обозначение социаль­ного статуса женщины, оказывавшее реальное влияние на отношение к ней и ее место в коллективе.

Статус В. чаще всего имели женщины, отклонившиеся от обычного жизненного пути, связанного, прежде всего, с осу­ществлением семейных ролей. В заговорах от порчи среди возможных виновников этого названы, в частности: «девки — простоволоски» и «бабы-самокрутки», то есть девушки, со­грешившие до брака, и женщины, вышедшие замуж по своей воле, убегом. В. считались старухи, особенно те, кто, по мнению родственников и соседей, слишком «долго зажи­лись» и «заедают чужую жизнь»; замужние и незамужние, вдовы, солдатки, состоящие в беззаконном сожительстве с женатым мужчиной; прижившие внебрачного ребенка; сами рожденные вне брака или дольше положенного срока («трех постов», приблизительно полутора лет) сосавшие ма­теринскую грудь. Все это категории женщин, выпавших из системы воспроизводства жизни или нарушивших опреде­ленные обычаем правила в этой сфере. В. — это социаль­ная позиция, отводившаяся обществом преимущественно тем женщинам, которые не смогли реализовать нормальный, с точки зрения традиции, сценарий жизненного пути.

Это положение подкреплялось многочисленными поверья­ми, мифологическими рассказами о В. и правилами их выяв­ления. Весьма распространен сюжет о порче на свадьбе: Девушка, с которой жених гулял до брака и затем бросил ее, напускает порчу на него и невесту, а иногда и весь свадеб­ный поезд. После этого жених утрачивает способность к со­вокуплению (см. Невстаниха), невеста кажется ему змеей или медведицей; у них не рождаются или часто умирают дети; молодые сохнут, сходят с ума, умирают вскоре после свадьбы или добровольно уходят из жизни. Еще в 1980-х гг. в разных областях Европейской России были записаны былички о превращении жениха и невесты вместе со всем свадебным поездом в медведей или волков. В Костром­ской и Вологодской обл. рассказывают, что В. на свадьбы «впускали беса», так что после этого «и кричать будешь, и по-собачьи…». В Архангельской обл. молодуха, которая в припадке кричит голосами животных, считалась кликушей, Говорили, что ей «посажена икота», а это также приписы­валось проискам В. Если порча происходила вскоре после свадьбы, виновницей обычно признавали соперницу моло­дой, которая гуляла с ее мужем еще до свадьбы. В дру­гих случаях В.-икотницу искали среди тех женщин, с кото­рыми у молодухи были до этого ссоры. По наблюдениям С. В. Максимова и Н. Ф. Высоцкого, чаще всего за явле­ниями кликушества стояли конфликты между женщинами, мужчины гораздо реже обвинялись в этом.

В целом ряде историй превращение в В. происходило на фоне любовной трагедии. Новгородской девушке, брошен­ной парнем, приснился медведь-колдун, который открыл ей тайные знания. Девушка стала известной в Окуловском р-не знахаркой. Полученный ею дар описывается как избранни­чество, результат брачной связи со сверхъестественным по­кровителем, заменяющей несостоявшийся земной брак.

Еще чаще в сожительстве со сверхъестественными суще­ствами подозревали женщин, состоявших в браке, но по тем или иным причинам оставшихся в одиночестве. Этому спо­собствовали имевшие хождение в крестьянской среде исто­рии о том, как к женщине, муж которой умер или надолго уехал, начинал ходить леший, боровой, черт в образе ее мужа или же огненного змея (см. Сожительство с животными). Поскольку после таких визитов могла сгореть не только ее изба, но и вся деревня, за одинокой бабой начинали следить: не горит ли поздно вечером свет, не топится ли печь, не вы­рываются ли снопы искр из печной трубы, не бегает ли она одна куда-то в лес на встречи с неведомым ухажером. Все это могло дать соседям повод заподозрить ее в колдовстве, как и проявление обычной в таких случаях сильной тоски, печали, апатии. Еще одним поводом к подозрениям служило рождение у одиноко живущей бабы внебрачных детей, о ко­торых говорили, что они прижиты от нечистой силы. В наро­де живо поверье о том, что антихрист, приход которого озна­менует светопреставление, будет рожден от «седьмой блуд­ницы», то есть женщины, которая была рождена вне брака, как и ее мать, и все женские предки вплоть до седьмого ко­лена. Поэтому распространение внебрачных рождений дере­венские жители нередко истолковывают как знак близкого конца света (см. Материнский грех).

В. нередко признавали и женщин преклонного возраста, которых, как говорили, «не брала смерть» и «не принимала сыра мать-земля». Если старая женщина долго болела и уже, как говорили близкие, «пахла землей», а не умирала, это считалось верным признаком ее занятий колдовством. Тогда ее просили покаяться, признаться, кого она «испортила» с помощью магии, а над ее головой в избе разбирали пото­лок, сдвигая потолочную доску или даже конек на крыше, чтобы грешная душа освободилась и оставила тело.

Вредоносная деятельность В., по поверьям, была направ­лена в первую очередь против сферы воспроизводства жизни. В. приписывалась способность портить, сживать со свету маленьких детей и новорожденных животных, молодо­женов на свадьбе, разрушать счастливые семьи, напускать на мужчин невстаниху, привораживать и отвораживать лю­бимых (однако, как говорят, созданные с помощью приво­рота пары все равно не будут счастливы). В. угрожали пло­дородию не только людей, но и животных, отнимая у коров Молоко (символ материнства), напуская мор на телят и ягнят. С помощью тайных обрядов они будто бы забирали спору (плодородие) с хлебных полей: зерно с таких полей, как говорят, переходило в закрома самой В., а хозяин почти ничего не собирал. По костромским поверьям, В. забирает спору, объезжая поле в полночь или на рассвете по кругу или крест-накрест, сидя в одной рубашке, с распущенными волосами верхом на метле. В Брянской и других южно-рус — ских областях В. делали в полях заломы — связывали коло­сья хлеба в пучки или воротца; хозяева боялись к ним при­коснуться, опасаясь порчи. Такие заломы можно было лишь сжечь или расстрелять из ружья.

По народным представлениям, женщина становилась В. после того, как вступала в связь с нечистой силой, которая являлась ей в облике животного (медведя, пса, кошки, лягушки) или огненного змея — летящего по небу клубка, веника и т. п. Демона-покровителя можно было получить от другого колдуна — их прежнего обладателя; увидеть во сне или видении; наконец, целенаправленно вырастить. Напри­мер, в Шимском р-не Новгородской обл. рассказывают о не­больших змеях — «носаках», летающих будто в виде огнен­ных клубков. Для того чтобы вырастить такого змея, нужно было отыскать в курятнике «петуховое яйцо» (так называли куриное яйцо размером с перепелиное, без твердой скорлу­пы), спрятать его под мышкой и носить там, сидя на печи две недели. В это время не следовало ни с кем разгова­ривать. По поверьям, из такого яйца при соблюдении всех условий должен был вылупиться летающий змей, который будет носить своему хозяину молоко от чужих коров и деньги из чужих кошельков. Чтобы он принес молоко, В. выставляла около окна пустые кринки и горшки для сме­таны. Заметив такое, соседки подозревали ее в колдовстве, и если их коровы сбавляли удои, дело могло окончиться скандалом и прямым обвинением В.

Следует различать сюжеты традиционных рассказов о В. и реальные случаи обвинения в колдовстве конкретных женщин. Рассказы служили обоснованием для реальных об­винений, определяя круг поиска.

Обвинение в колдовстве нередко влекло за собою сан­кции со стороны сообщества. В наши дни, как правило, они сводятся к изоляции подозреваемой женщины: ей перестают носить молоко, ничего не дают — даже соли, спичек, уголь­ков из печи, горсти муки и т. д. С ней стараются не разго­варивать. А завидев ее на улице, переходят на другую сто­рону. В материалах же XIX — начала XX в. имелись свиде­тельства изгнания подозреваемых в колдовстве из деревни, публичного избиения, сожжения их домов и даже их самих. По свидетельствам, приводимым Г. Поповым, Н. Высоцким и другими авторами, случаи расправ с обвиняемыми в кол­довстве продолжались еще в XIX в. В материалах Этно­графического бюро кн. Тенишева описан следующий случай, произошедший в Пошехонском у. Ярославской губ. в конце XIX в. В одной из деревень был сильный падеж скота. Крестьяне считали виновницей старуху, которую и раньше подозревали в колдовстве. Устроив над В. суд, единогласно решили сжечь ее в срубе; только вмешательство священника спасло женщину от расправы.

Как правило, обвинения и поиск В. были связаны с кри­зисными ситуациями, затрагивавшими значительную часть жителей деревни: падежом скота, эпидемией, засухой, массо­вым распространением среди женщин икоты (истерических припадков) и т. п. Выявление «виновницы» этих несчастий — В. — происходило с помощью специальных обрядов, обычно совершаемых уважаемыми в деревне людьми (знахарем или знахаркой). Чтобы «увидеть» виновницу, знахарка спускалась в подпол и смотрела в зеркало, поставив другое позади себя, так чтобы перед глазами открывался как бы бесконечный коридор, уводящий в глубь зеркала, где и должно было пока­заться лицо В. С той же целью пошехонские знахарки смот­рели в стакан с водою, на дно которого бросали кольцо, угольки или золу, как во время святочных гаданий. Еще один способ выявления В. имел в своей основе поверья о способ­ности В. превращаться в разные предметы, в животных (сви­ней, кошек, собак, коз, телят) или птиц (чаще всего сороку). В Брянской и других южно-русских областях записано мно­жество рассказов о том, как молодой человек, гуляя вече­ром по деревне, ловит кошку или свинью и отрезает ей ухо; наутро же с группой своих товарищей приходит к женщине, подозреваемой в колдовстве. Если она стонет, жалуется на головную боль или боль в ухе, это воспринимается как несо­мненное доказательство того, что именно она и была накану­не в облике животного. Это может служить основанием для публичной расправы над В. Вариант подобной процедуры выявления В. — действия с неодушевленными предметами. Поскольку, по поверьям, В. превращались в тележное колесо, то гуляющие вечером парни продевали в это колесо ремень или палку. Наутро являлись к подозреваемой женщине и, обнаружив ее недомогание, считали это доказательством ее колдовства. Такого рода процедуры позволяли публично обви­нить в колдовстве не только женщин, занимавшихся зна­харством, но и любую из жительниц деревни.

Публичному наказанию подвергались и те, кого застали за совершением вредоносного магического обряда: напри­мер, видели, как женщина ночью ходила по полям, собирала на скатерть росу (чтобы увести у коров молоко) и т. п. В этом случае, чтобы доказать ее вину, следовало поймать В. и оставить ей какую-нибудь заметку. Пожилая житель­ница с. Старый Медведь Шимского р-на Новгородской обл., заставшая еще дореволюционное время, вспоминала: «Пой­мал один смелый молодой человек колдунью и мочку уха ей отрезал, в бумажку завернул. Пришел к старосте и ухо по­казал (она молила, а он отрезал). Приехал урядник, поста­вили столб посреди деревни, и всех женщин позвали: раз­вязывайте платки. Она не пришла: дескать, больная. При­вели. А у ей уха-то нет. Завязали ей платье на голову и секли. Перестала колдовать». Обвиняли женщину в том, что «у коров молоко отымала: погладит корову — и у моей ко­ровы молока не будет, а у нее будет». Поводом к подобным обвинениям могли стать не только вредоносные обряды, но и любые непонятные действия и даже просто появление женщины в неурочное время в месте, где ее не ожидали увидеть. Например, группа парней, возвращаясь с гуляний, Встретила на мосту какую-то бабу; один из парней будто бы позже признал в ней свою мать, с которой до этого по­стоянно конфликтовал. Женщину посчитали В. Большинство обвинений в колдовстве возникает на фоне конфликтов или напряженных отношений.

Итак, В. — это устойчивая репутация женщины, опреде­лявшая ее статус в сообществе. Ритуальные способы выявле­ния В. позволяли приписать этот статус практически любой женщине. Занятия знахарством, совершение магических об­рядов служили дополнительным подкреплением обвинения, однако не обязательным условием. С наибольшей вероятно­стью В. могли быть признаны те женщины, поведение кото­рых не укладывалось в рамки обычного набора женских ролей (невесты, жены, матери). Измена парня, длительное женское одиночество, частые аборты, внебрачное сожитель­ство и рождение внебрачных детей, слишком долгая, по мне­нию родственников, жизнь — все это служило для окружаю­щих поводом для подозрений женщины в колдовстве и тем самым приписывания ей статуса В. Подозрения возникали обычно в ситуации конфликта, а обвинения и последующие санкции — в кризисных ситуациях. Следовательно, комплекс представлений о В. служил для коллектива средством изба­виться в случае кризиса от некоторых категорий женщин, прежде всего от тех, кто не был в достаточной мере включен в процессы воспроизводства жизни.

Литература:

1. Высоцкий Н. Ф. Очерки нашей народной медицины. Вып. 1 // Записки Московского археологического института. Т. 11. М, 1911;

2. Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1994;

3. Никитина НА. К вопросу о русских колдунах // Сб. МАЭ. Т. 7. 1928; 4. Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903;

5. Черепний JI. В. Из истории древнерусского колдовства ХУЛ в. // Этнография. 1929. № 2; 6. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 1772; 7. Архив МАЭ, ф. 4-1, он. 2, д. 1242, 1292, 1337, 1416, 1508, 1567-1571.

Т. Щепанская