ВДОВСТВО

Состояние человека, потерявшего в браке супруга (мужа Или жену); социальный статус, воспринимаемый как ущерб­ный. В. осознавалось как разрушение парности. Символами В. выступали нечетные предметы, например в святочных Гаданиях (см. Вековуха). О В. загадывали в самом начале брачной жизни: при венчании замечали, чья свеча раньше сгорит, тот раньше и умрет. Практически все предсказания и приметы требовали соблюдения парности: замужним жен­щинам нельзя было заплетать одну косу, домашним — хо­дить в одном башмаке, пересаживаться за столом во время еды. Плохой приметой считалась потеря (реальная или уви­денная во сне) какой-либо принадлежности одежды, а также украшений: головного убора, пояса, кольца, серьги.

После смерти одного из супругов во время погребальных обрядов соблюдали ряд действий, одни из которых способ­ствовали вступлению во второй брак, другие были направле­ны на В. Повсеместно если желали выйти снова замуж или жениться, то на одежде покойного не завязывали пояс и не застегивали ворот рубахи. Такие действия актуализировали в обряде символическое продолжение жизни: развязывание прежних брачных уз. Наоборот, если хотели, чтобы вдовец с детьми не вступил снова в брак, то тайком перепоясывали покойную жену ниткой.

Вдова

Траур по мужу вдова обязана была соблюдать от шести недель до года. Чтобы избежать тоски по покойнику, за па­зухой носили землю с могилы. Одежду при этом носили будничную, лишенную украшений. Траурная одежда называ­лась «печальной», или «кручинной». Ее надевали все родст­венники, чем ближе было родство, тем продолжительнее ношение траурной одежды. Вдова носила траур дольше всех. В Пензенской губ. в течение года она сменяла ряд траурных комплексов. Первая по времени кручинная рубаха была бе­лого цвета, только край рукава обшивался или вышивался полоской красного цвета. Платок и передник также были белыми. Такую одежду вдова носила год. Второй комплекс кручинной одежды, который носили в течение полугода, также белого цвета, но вышивка красной нитью украшала вставки на плечах рубахи и подол. Каждая крестьянка имела по три-пять комплексов кручинной одежды на разные слу­чаи: один — будничный, домашний, в нем ходили по дому, убирали скотину; второй — для выхода в село; третий — праздничный, четвертый — для посещения церкви. В знак траура овдовевшая женщина не заплетала косы в продолже­ние шести недель. По народному мнению, овдоветь — что «живой смертью умереть». Не случайно траурная одежда, как и погребальная, была белой, с минимальным количест­вом украшений. Она служила признаком перехода человека в новый статус.

Для определения положения вдовы в семейном коллекти­ве значение имел ее возраст и семейный статус, наличие детей. Бездетная вдова, прожившая с мужем год или менее, возвращалась (по истечении шести недель) в дом родителей и получала по обычному праву седьмую часть имущества мужа, она считалась молодкой. Беременная вдова или имею­щая детей, особенно мальчиков, оставалась в семье мужа. Вдова средних лет и старуха получали все имущество и усадьбу. Вдове-солдатке, не имеющей сыновей, строили отдельную келью, где она вела свое хозяйство, ее также старались выдать замуж, потому что ущербное состояние вдовы, его неполнота могла отразиться на благосостоянии семьи. Вообще, девочки не были препятствием к возвраще­нию в дом родителей, в то время как мальчики всегда оста­вались в семье мужа, даже без матери, если они не были очень малы. Вдова, выходящая вторично замуж при наличии взрослого женатого сына, лишалась прав в прежней семье, а своих маленьких детей забирала с собой.

Изменение статуса замужней женщины при переходе во вдовий регулировалось определенными ритуалами, по про­шествии которых она вела обычный образ жизни и могла вторично выйти замуж. В традиционных представлениях супружеская пара существует в мифоритуальном единстве. Жена, потерявшая мужа, в причитаниях по покойному часто называлась сиротой, ее доля считалась самой незавидной. Существовал запрет обижать вдов и сирот, как обделенных судьбой, за нарушение его могло последовать Божие наказа­ние, вплоть «до седьмого колена». О женской участи гово­рилось: «в девках — приторно, замужем натужно, а во вдо­вий черед что по горло в воде». Стремление к восстанов­лению полноты отражалось в народных поверьях о том, что вторая половина на «том свете» дожидается, а потому вто­рично предпочитали выходить за вдовых.

Обычно через год вдова могла вновь выйти замуж. Для вдовца, особенно с детьми, этот срок мог быть меньше. Девушки предпочитали не выходить за вдовцов именно по­тому, что у тех уже есть «пара» на небесах, а вдовцы охот­но брали вдов: «вдову взять — спокойнее спать». Для вдов­цов существовал возрастной ценз, после которого повтор­ный брак считался предосудительным; для мужчин этот возраст ограничивался сорока годами. Вдову брали замуж даже пятидесяти лет, хотя вдовцы в эти годы женились только по необходимости, чтобы вырастить несовершенно­летних детей. При вступлении в брак вдовца и девицы сва­дебные церемонии обычно бывали те же, что и для всех первобрачных. Если же женщина второй раз выходила замуж, то не устраивали девичника. Вдове, шедшей к венцу, не закрывали лица, у нее не было свадебного венца, ей не пели песен и причетов, не требовалось и приданого. Во время свадеб вдовцов для засватывания никого из посторон­них не звали и угощали только родных, выпивали перед венчанием и после него. На обеде могли присутствовать только самые близкие родственники, также дружка и сваха.

Поскольку состояние В. противопоставлялось брачному, то неженатым и незамужним не рекомендовалось присут­ствовать на свадьбах вдовцов. Третий брак обычно осуж­дался, особенно у женщин. Только для молодых вдовцов он считался дозволенным. В народе говорили: «Первый брак от закону, второй от совету, а третий с приговору». Жен — щина-вдова с детьми имела больше прав, чем девушка, при выборе мужа, могла сама принять в дом примака. В том слу­чае, если она вместе с детьми была способна обрабатывать землю и платить налоги, ее уважали и она на равных посе­щала сельские сходы в качестве «домохозяина».

При том что В. рассматривалось как социально ущерб­ное состояние, в ритуальной сфере оно считалось чистым вследствие отсутствия половых сношений. Вдовья пора сбли­жалась с состоянием женщин, уже утративших способность к деторождению, и девственниц. Безупречно нравственные вдовы-старушки выбирались общиной для совершения пер­вого зажина. На безгрешных вдов, входивших в возрастную категорию старых, накладывалась обязанность обмывать и обряжать покойников. Считалось, что обмывать должны только старушки вдовы и незамужние, потому что замуж­ние, хотя бы и старухи, могли иметь грех с мужем («бес силен»). Особенно строго придерживались этого правила, если умерший был женатым мужчиной. Верили, что души

Покойников, вымытых вдовой, будут встречать ее на том свете. На похоронах вдовы выступали и в роли «сидельцев» при покойнике. Как повитухам нельзя было обмывать по­койников, чтобы не умирали повитые ею дети, так вдов старались не приглашать в качестве повитух, хотя в семье обязанности повитухи могла выполнять свекровь-вдова.

Вдовые не могли принимать деятельного участия в сва­дебных ритуалах. Их не приглашали обычно на свадебные приготовления, не звали в качестве стряпух для выпечки свадебного пирога. Если мать жениха была вдовой, то она не могла встречать молодых от венца, ее роль выполняла крестная мать. Значение слова «вдова» определяется как «холостая, пустая» (3, с. 184), и вполне вероятно, что оно определяло ее неучастие в свадебных и родильных ритуалах, чтобы не навредить новой жизни.

Вдовы совместно с девушками, старухами и старыми дева­ми — как группа ритуально-чистых женщин — выполняли охранные функции в общине во время эпизоотии и эпидемий. В Воронежской губ. во время «опахивания смерти» (см. Веко­вуха) вдовы, девушки, в одних рубахах, с распущенными волосами, впрягали в соху беременную, а управляла сохой девушка, решившая не идти замуж. Вдовы набирали песку с дороги, рассевали его по проведенной борозде и распевали:

Вот диво, вот чудо! Девки пашут, Бабы песок рассевают. Когда песок взойдет, Тогда к нам смерть придет!

В песне описывается обряд, в котором принимают участие «бесплодные» женщины, производящие не свойственные им действия — пахоту, а также использующие для сева не зер­но, а песок. Состав участниц и их действия только подчерки­вают нереальность происходящего, а следовательно, и невоз­можность «прихода смерти» — опасности для общины.

Литература:

1. Малыхин П. Быт крестьян Воронежской губ., Нижнедевиц — кого у. // Этнографический сборник. Вып. I. СПб., 1853; 2. Сла­вянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 1; 3. Труба — чев О. Н. История славянских терминов родства. М., 1959; 4. АРЭМ, ф. 7, on. 1, д. 489, 510, 600, 1106, 1107, 1179.

Н. Прокопьева