СВАДЕБНОЕ ДЕРЕВЦЕ

Один из важнейших атрибутов свадебного обряда.

Разнообразные по форме, материалу и деталям убранства С. д. были широко известны в европейской части России, за исключением территории Архангельской и Олонецкой губ. В локальных традициях С. д. имело разные названия. Одним из наиболее распространенных в Поволжье и частично в се­верно- и южно-русских губерниях являлось «елка», «елочка», несмотря на то, что далеко не всегда для изготовления атри­бута использовалось именно это дерево. Ряд названий С. д. связан с идеей цветения: «цвет» — в Московской губ., «цве­ток» — в Нижегородской, «цветник» — в Смоленской. Упот­реблялись и такие названия: «куст» в Калужской, Смолен­ской и Нижегородской губ., «репей» — в Саратовской, Нижегородской, Рязанской, Пермской, а также «калинка», «ветка», «лес», «роща», «сад» — в южно-русских губерниях.

С. д., которое изготавливали для обряда прощания не­весты с девичеством, на территории, охватывающей Твер­скую и Ярославскую губ., значительную часть Костром­ской и южные районы Вологодской губ., а также ряд мест Новгородской, Псковской, Смоленской, Калужской, Рязан­ской, Московской, Владимирской губ., г. Иваново, называли «дивьей» или «девьей красотой».

Основой С. д. в той или иной местной традиции могли служить разные растения. Чаще всего это были вечнозеле­ные ель или сосна, также яблоня, черемуха. Последние по большей части использовались во время цветения. Однако в Смоленской губ. С. д., имевшее название «куст», пред­ставляло собой сухую яблоньку. В некоторых локальных традициях, например в Поволжье, С. д. делали из распус­тившейся березы, а в ряде мест Московской, Рязанской, Са­ратовской, Нижегородской, Костромской, Пермской губ. — из репейника, в южно-русских губерниях — из калины. С. д. также могло представлять собой палочки, обвитые цветной бумагой; в Ярославской губ. это было искусствен­ное деревце из проволоки и бумаги, в северо-восточной части северно-русских территорий — веник (см. Свадебный веник), в Смоленской губ. — ветка, в Воронежской — пучок колосьев, в г. Иваново — букет цветов. В одной местной традиции допускалось применение разных растений для С. д. в зависимости от сезона: так, в Тверской и Ярослав­ской губ. во время цветения деревьев С. д. делали из чере­мухи или яблони в цвету, а в другое время — из ели.

Повсеместно растительная основа этого атрибута почти всегда украшалась. Для оформления деревца использовали бантики или цветы из разноцветной бумаги, ленты, лос­кутки, иногда бусы. В Московской губ. бусы делали из ягод рябины. В Поволжье обязательным украшением «елочки» были маленькие восковые свечки, а также конфеты. Наряду с последними, предназначенными «для баб», к «елочке» иногда прикрепляли папироски — «для молодежи».

В ряде локальных традиций особенным образом уби­ралась вершина С. д.: к ней привязывали косу из кудели (см. Кудель), куклу в девичьем наряде (см. Кукла). В Ко­стромской губ. к вершине «елочки» крепили яйцо, крашеное куриное или сахарное, испеченных из теста птицу в гнез­дышке или соловья со вставленными перышками.

С. д. изготавливали, как правило, подружки невесты. Это могло происходить в разные моменты свадебного обряда, во время которых, однако, актуализировалась идея заключения Брака и, следовательно, идея «перехода» девушки в новый социовозрастной статус. Так, деревце делали после сватовст­ва, богомолья или пропоя невесты, а также к девичнику или в день свадьбы.

«Елочку» прикрепляли к углу, крыше или коньку избы, к крыльцу, воротам или к дереву около дома. Если деревце было высоким, то его просто втыкали в землю. Во всех слу­чаях оно выполняло оповестительную функцию, являясь зна­ком того, что в доме есть «просватанка». Нередко «елочка» около дома становилась элементом свадебной конструкции, которую называли «телеграфом». Он представлял собой ве­ревку, протянутую между домами жениха и невесты.

В Поволжье делали две или три «елочки», одна из кото­рых устанавливалась в избе, обычно в красном углу — под образами или на столе. Для устойчивости ее помещали в какой-либо сосуд: бутылку, графин, самовар. В Твер­ской губ. «елочку» выставляли на тарелке или блюдце, а в Смоленской губ. ветка «цветник» втыкалась в хлеб. В Воло­годской губ. С. д. подвешивали к потолку над столом.

Деревце в красном углу являлось воплощением девичьей красоты; в поволжских и некоторых других свадебных тра­дициях оно было непременным атрибутом обрядов про­щания невесты с девичеством, приуроченных, как правило, к девичнику или к дню венчания.

Наиболее ярко обряд с использованием красоты-деревца разработан в свадебной традиции ряда поволжских губер­ний: Костромской, Тверской и Ярославской. На сговорах, девичнике или перед поездкой в церковь в присутствии жениховой родни одна из подружек невесты выносила из печного угла украшенную «елочку». При этом произносился приговор, в котором «елочка» называлась «девичьей кра­сотой». Каждый гость, к которому с величанием обращались подружки невесты, клал деньги на блюдце и задувал одну свечу на «елочке». Первым это делал, как правило, жених. Деньги за «красоту» шли в пользу девушек: на «белила — румяна», на «ленточки яркие». После расплаты девушки уносили деревце.

В ходе свадебного обряда судьба С. д. могла реализовать­ся по-разному. Во многих традициях деревце «разоряли», то есть после «выноса» с него снимали украшения. В Псков­ской губ. перед отъездом к венцу поезжане со стороны жениха и невесты отправлялись кататься на 30—40 санях за околицу, где устраивались гонки: поезд жениха должен был «изловить» невесту, на коленях у которой находилась «елоч­ка». Когда лошадей невесты удавалось схватить под уздцы, она в знак покорности кланялась жениху в землю, дарила платок, целовала в губы и складывала у его ног свою «кра­су». В Ярославской губ. С. д. прикрепляли позади саней, когда отправлялись в церковь, и выкидывали в поле; иногда здесь же его сжигали подружки невесты. Сжигание С. д. практиковалось также в Нижегородской губ. В некоторых местах деревце-красоту разрушали не перед венчанием, а после, на свадебном пиру. Так, в Калужской губ. во время застолья «ломали рощу», вынимая из хлеба веточки и раз­давая их гостям; в Тамбовской губ. то же самое делал друж­ка в конце пира. Иногда С. д. не разрушали, а хранили до следующей деревенской свадьбы: девушки уносили его на хранение в амбар; если хвоя с деревца осыпалась, то «елку» разбирали, а украшения прикрепляли на новую. В д. Лядное Смоленской губ. девушки прятали деревце-«куст» из сухой яблоньки в потайном месте, так что никто не знал, где оно находится; его использовали на всех свадьбах деревни в течение многих десятилетий. В Поволжье после свадьбы де­вушки порой подбрасывали С. д. на крышу дома, где парень собирался жениться.

Большинство исследователей склоняются к мнению о до­статочно позднем использовании С. д. в качестве девичьей красоты по сравнению с ее другими материальными вопло­щениями. Об этом, например, свидетельствует отсутствие образа деревца-красоты в ранних свадебных поэтических текстах — песнях и причетах, которые являлись обязатель­ным элементом обрядов расставания невесты с девичьей красотой. Кроме того, в записях свадебного обряда упоми­нания о нем и описания встречаются лишь во второй поло­вине XIX в.

Несомненно, формирование представлений о деревце — красоте обусловлено сложной семантикой образа дерева. В мифопоэтических текстах оно выступает как центр мира, мировое древо, представляющее собой универсальную мо­дель мироустройства. В данном контексте показательна ме­диативная функция образа дерева в свадебных причитаниях, сопровождающих обряд прощания с девичьей красотой, путь которой лежал в «иной мир» — в чистое поле, или в лес, или болото к дереву, на котором красота, отделяясь от невесты, и оставалась. Посредническая функция образа дерева обусловливает и восприятие его в традиционном сознании как родового дерева, символа родового центра. Это представление отчетливо прослеживается в свадебной лирике. Так, в Псковской губ. девушки, расчесывая волосы невесты, пели:

Дуб, дуб зелененький,

Вся ль твоя родня

Пособиралася, посъехалась?..

Хго заснул — пробудися, Хго пошел — воротися, Хго заблудился — откликнися…

Обозначение рода невесты через образ дерева с мно­жеством ветвей и листьев — широко распространенный прием в свадебной поэзии:

Много, много у сыра дуба Много листья, много паветья, Много отросня зеленого, Как у нашей Ириньюшки, Как у нашей Ивановны Много роду, много племени…

С. д. соотносилось в традиционных представлениях не только с родней невесты, но и со всей крестьянской общи­ной, которой в фольклорных текстах соответствует поня­тие «рода-племени». Об этом свидетельствует подбрасыва­ние С. д. на крышу кому-нибудь из парней, использование одного и того же деревца в качестве девичьей красоты для всех свадеб в деревне, разбирание деревца на части всеми присутствующими на свадебном пиру членами деревенской общины.

В архаичных культурах представления о дереве как родо­вом центре соотносились с характерным для мифологиче­ского сознания восприятием этого образа как атрибута или символа женского божества плодородия. На основе подоб­ных представлений сложился, например, образ Царь-деви — цы — героини русской сказки «Молодильные яблоки». Царь-девица изображается хранительницей источника жиз­ни, воплощенного в волшебном дереве — яблоне с необык­новенными плодами. Отголоски отмеченных верований, включающих в себя представления о продуцирующей силе растений, длительное время сохранялись в обрядовой прак­тике. Так, традиция использования растений, и в частности деревьев, в календарных и переходных обрядах сохранялась вплоть до конца XIX — начала XX в.

При сопоставлении С. д. с другими обрядовыми предме­тами растительного характера наибольшее сходство обнару­живается с троицкой березкой. Их типологическая близость очевидна по ряду параметров: изготовление определенной возрастной группой — девушками; оформление лентами, лоскутками, бусами и др.; оберегание девушками в процессе ритуальных действий и разрушение или уничтожение в фи­нале. Имевшее место в ряде местных традиций бросание С. д. в поле или сжигание его там свидетельствует о наде­лении С. д. в крестьянском сознании, как и троицкого дерева, продуцирующей силой, распространяющейся на по­севы. Кроме того, основополагающим признаком того и дру­гого обряда является их переходное значение. В случае с троицким циклом речь идет как об обретении репро­дуктивной способности взрослыми девушками и молодыми женщинами, еще не имеющими детей, так и о получении девочками-подростками посредством их участия в обряде статуса девушки, достигшей брачного возраста.

На фоне отмеченного выше соотнесения С. д. с родом не­весты и со всей деревенской общиной в свадебной обряд­ности прослеживается особая связь между деревцем-красотой и группой девушек. Так, именно подруги невесты изготавли­вали его и «продавали» стороне жениха, а полученный за девичью красоту выкуп тратили на свои нужды. В тех сва­дебных традициях, где С. д. было принято уничтожать, этот акт совершали, как правило, сами подружки невесты. Наряду с широкой распространенностью этого обычая среди населе­ния Казанской губ. существовало убеждение в том, что если подругам невесты удастся сберечь С. д. — «репей», то жизнь последней в замужестве сложится удачно. Если местная тра­диция не требовала разрушения деревца, оно оставалось в кругу девушек и использовалось на других свадьбах. Пока­зательно, что в свадебной лирике девичье сообщество упо­добляется ветвистому деревцу, отсутствующая вершина кото­рого связывается с образом невесты:

Уж ты елка наша, сосенка, Да зеленая, кудрявая, Да на тебе ли, елка-сосенка, Да много сучьев, много отраслей, Да одного сучочка нетугко, Д а что сучка, самой вершиночки, Да у нас подружки нетугко, Да что подружки нашей Манечки…

Виды деревьев и растений для изготовления С. д. так или иначе соотносятся с характеристиками, которые в традиции приписывались статусу взрослой девушки и невесты. При­чем речь идет о характеристиках не только действительных, но и потенциальных, особенно актуализирующихся к момен­ту свадьбы.

Создание С. д. из плодовых и ягодных растений, особен­но в цвету, обусловлено их признаками цветения, красоты, а также последующего созревания и плодоношения. Все эти признаки традиционно приписывались и невесте. Кроме того, использование некоторых растений предопределила се­мантика красного цвета их плодов. Среди них выделяются прежде всего калина и рябина, связывающиеся в народной культуре с представлениями о девственности и невинности. В случае изготовления С. д. из ели или сосны основной характеристикой их, важной для традиционных представ­лений, оказывалась вечнозеленость, которая соотносилась с идеей молодости и вечности, а следовательно, и с идеей продолжения жизни. В то же время признак колючести указывал на неприкосновенность, невинность, девственность невесты. Репейник, широко применявшийся для основы С. д., сочетался с вечнозелеными растениями по призна­ку колючести. С плодовыми деревьями и кустарниками он

Сближался по признаку множественности цветов и семян. Сам репейник по форме подобен небольшому деревцу.

Особенностью С. д. является чрезвычайно широкий крут его соотнесенности: с миром-обгциной, родственниками не­весты, определенной половозрастной группой. Вместе с тем каждое отдельное С. д. связывалось все-таки с конкретной свадьбой и девушкой-невестой. Так, в Ярославской губ. де­вушки, отправляясь в лес, искали обычно деревце покраси­вее, но обязательно ориентировались при выборе на невес­ту, чтобы оно всегда было «по невесте». В вологодском при­говоре сообщалось о выборе деревца:

Ходили мы, Ванюша, по лесу гулять, Ходили мы, Иванович, ель выбирать, Ель ту выбирали да Катю вспоминали, Ель ту рубили да Катю хвалили…

В записях московской свадьбы С. д. на вечерине некото­рое время выступает в качестве заместителя невесты: «При — ежжаит атец, мать и фее званые. Када аны вхотют в ызбу, то дефки уш сидят с ёлкай за тем сталом, за какой должны сесть атец и мать жениха, и играют песню. Невесты нет с ними» (4, с. 149).

Литература:

1. Денисова И. М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских: Материалы, семантика обрядов и образцов народной культуры, гипотезы. М., 1995; 2. Козырев Н. Свадебные обряды и обычаи в Островском уезде Псковской губ. // Живая старина. 1912. № 1; 3. Мыльникова К, Цинциус В. Северно-великорусская свадьба // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю наро­дов СССР. Л., 1926; 4. Обряды и обрядовый фольклор / Вступ. ста­тья, сост. и коммент. Т. М. Ананичевой, Е. А. Самоделовой. М., 1997; 5. Шаповалова Г. Г., Лаврентьева Л. С. Обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985; 6. Шереметева М. Е. Свадь­ба в Гамаюнщине Калужского уезда // Труды Калужского об-ва истории и древностей. Калуга, 1928.

Е. Мадлевская