СТАРИК (ДЕД, ДЕДУШКА)
Человек, переступивший возраст, в котором женятся, ставший нетрудоспособным по старости. Верхний предел брачного возраста для мужчин ограничивался в 50—60 лет. Это возраст, когда в деревне «спускали с тягла», то есть крестьянин переставал нести все повинности (платить налоги, ходить на пашню, быть большаком и т. п.). У мужчин предельный возраст для женитьбы был продолжительнее, чем у женщин, так как считалось, что они дольше могут быть крепкими, сильными и трудоспособными. После достижения старческого возраста возбранялось заводить детей, особенно если уже имелись внуки. Спали С. и старухи раздельно — на печи, на полу, у порога, вместе со своими внуками.
В старости выделялось два периода. Первый из них — «престарелый», он связывался с частичной утратой трудоспособности и длился до 70 лет. Пору приближения старости в народе называли по аналогии с наблюдениями окончания дня и захода солнца: «на закат повернуло», «дни заходят». Второй период — «ветхости» (или «дряхлости»), означал утрату памяти, умственных способностей, в это время происходила и утрата общественной значимости, а в семье — окончательное приравнивание к категории детей. Значение слова «ветошь» — пахотная земля, утратившая плодородие от длительного использования, выпаханная земля. Названия «ветох», «ветошь» означают также и «последнюю фазу/четверть луны, луну на ущербе». Таким же образом характеризуют этот период выражения: «выстариться», «ум прожить», «ум назад пойдет». Старого человека именовали «без — годевой», «давношный», «живушной», «перевекошный», что
Старик и старуха |
Перекликалось с выражением «переснять веку», то есть долго жить на свете. Время дряхлости связывали с последней фазой жизни, когда жизненные силы подходили к концу, что называли словом «выжило» в значении «кончилось». В состоянии дряхлости люди становились зачастую в тягость окружающим, таких С. называли «жвакун». До периода ветхости доживали далеко не все люди, а только «пережиточные» — здоровые, живущие долго, способные «перездравствовать» многих. Люди находящиеся в этом периоде жизни, характеризуются еще положительно, в то время как живущие очень долго — «заживают чужой век», что являлось уже отрицательной характеристикой. В то время как зрелый возраст имеет характеристики силы, мужественности, трудоспособности, старость утрачивает все эти качества и обретает свойства с обратным, отрицательным знаком: «старость душит», утрачиваются сила и мочь, говорили — «отягу нет».
Внешний облик, одежда С. отличались от других возрастных групп. С. никогда не брили бороды и не стригли усов, считая, что, отращивая их, совершают святое дело. Они стригли волосы по шею, делая выемку на лбу, брили маковку, носили «прямой ряд» при расчесывании волос. Одежда С. могла быть белой или темного цвета. Обычно они донашивали свою, или им перешивали чужую старую одежду. Если для них изготовляли новую одежду, то она была стариковского, более свободного покроя. В верхней одежде утрачивались признаки пола, одинаковую одежду носили как С, так и старухи. Пожилые мужчины опоясывались зимой и летом красными кушаками, распуская сзади длинные концы. (Холостые парни и молодые женатые мужчины кушаков не носили.) Пожилые крестьяне моды не признавали, а ходили в одежде, которая была принята в дни их молодости. У С. редко имелись штаны, обычно они носили подштанники. Обувь предпочитали валяную, мягкую, удобную. Кроме того, необходимой принадлежностью С. становились батожки — палки, клюки, с которыми они не расставались.
Если к С. обращались посторонние люди, то называли его «дядей», дети называли «дедушкой» с прибавлением имени и кланялись ему первыми при встрече. С, отошедшие от дел, не посещали пашню. Их занятия в доме носили вспомогательный характер, становились все более похожими на женские. Дед нянчил детей, плел им лапти, чинил мелкий хозяйственный инвентарь, подносил дрова, убирал двор. Отношение семейных к С. зависело от общей атмосферы в семье. Больных и немощных С, ставших обузой, не только не уважали, но и часто обижали словами: «Когда же ты истратишься, когда же тебя Господь приберет»; «Твои года уж отошли, а твое дело — лежи на печи да три кирпичи!» В таких семьях одеты С. были бедно и грязно, из верхней одежды им давали самое старое, в лохмотьях и дырах, упрекая: «Только даром жрешь!» Беспомощный С, неспособный пахать и молотить, считался лишним ртом.
За непочтительное отношение к С. наказывал «мир» — сельская община, которая обязывала детей кормить престарелых родителей и ухаживать за ними. Существовало немало семей, где уважали своего деда, старались ему угодить и за обедом оставляли мягкие куски. Дети слушались дедушку, и он был блюстителем порядка за столом во время трапезы, следил, чтобы внуки не баловались, наказывал их за провинности. Сидя на завалинке, С. присматривали за играми детей, но не мешали ходу игры, встревая в споры детей лишь в экстренных случаях. С. также были для детей главным источником сведений об окружающем мире, их рассказы и сказки приобщали детей к восприятию действительности, будничным обязанностям и нормам поведения. Обычно такое общение происходило зимой, вечерами после ужина. Почерпнув многое из услышанного в своем детстве, С. теперь сами становились источниками сведений об основании деревень, передавали информацию о событиях прошлого, были носителями традиционных знаний и опыта.
В роли членов особого совета С. выступали на общественных сходах. В спорных ситуациях всегда обращались к «суду С», который разрешал конфликты, возникавшие во время переделов общественных угодий и разделов семейного имущества. Когда отводили землю, мнение С. считалось очень важным: где они указывали межу, там ее и признавали. С, покрытые сединами, пользовались всеми знаками уважения соседей, их голос принимался за закон, что они скажут, то «уже свято», «надо их слушать, небось не соврут».
С, как утратившие плодоносящие потенции, переставали ходить в поле и выполнять связанные с этим обязанности, взамен они приобретали другое качество — опытность. Это позволяло им предсказывать погоду, будущий урожай. В Пензенской губ. в новогоднюю ночь, ровно в двенадцать часов, двенадцать С. (по числу месяцев в году), выбранных от всего общества и отличающихся примерным поведением, ставили на церковной паперти снопы различных полевых культур: ржи, овса, гречи, проса, льна и т. д. Наутро те же двенадцать С. смотрели, на каком из снопов больше инея, ту культуру, следовательно, и сеять надо было больше в будущем году. С. совершали зимние обрядовые действия на Масленицу. Надевая самую рваную одежду, запрягали коней и ездили по селу с теркой и редькой — символами поста.
В обязанности С. входило изготовление гробов для себя и жены. Их хранили в труднодоступном месте, на чердаке, и засыпали пшеницей, которую раздавали ежегодно нищим, Добавляя новую. С, как наиболее близко стоящие к порогу смерти, выполняли обязанности, связанные с похоронно-по — гребальными обрядами. Выступали в роли «умывальников», «обряжальников», то есть мыли и одевали покойников своего
Пола. Сразу после кончины человека было принято зажигать в доме свечи. Как правило, это входило в обязанности старших членов семьи. С. «ради спасения души» сидели у гроба всю ночь; грамотных, с репутацией благочестивого человека приглашали «отчитывать» покойников. На поминках в Пензенской губ. под образа сажали старшего родственника, которого называли «полтретом покойного», он становился заместителем умершего.
В новый дом первыми входили С, так как считалось, что тот, кто первым войдет в новый дом, первым и умрет, а в бане они мылись в последнюю очередь, потому что «последний пар» считался наиболее опасным из-за встречи с нечистой силой, обитавшей, по поверьям, в бане.
С. в крестьянской общине играли роль посредников между живыми и мертвыми в силу своего пограничного статуса. Их состояние оценивалось как лиминальное (переходное), так как они находились на пороге смерти. Этим можно объяснить их участие в похоронно-погребальных обрядах и ритуалах, а также роль жертв при переходе в новый дом и мытье в бане.
1. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988; 2. Миненко П. А. Старики в русской крестьянской общине Западной Сибири. XVIII — первой половины XIX в. // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири. XVIII нача т XX в. Новосибирск, 1985; 3. Ярославский областной словарь. Вып. 1981—1985 гг.; 4. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 373, 1179, 1311, 1314, 1342.
Н. Прокопьева