СТАРИК (ДЕД, ДЕДУШКА)

Человек, переступивший возраст, в кото­ром женятся, ставший нетрудоспособным по старости. Верхний предел брачного возраста для мужчин ограничивал­ся в 50—60 лет. Это возраст, когда в деревне «спускали с тягла», то есть крестьянин переставал нести все повин­ности (платить налоги, ходить на пашню, быть большаком и т. п.). У мужчин предельный возраст для женитьбы был продолжительнее, чем у женщин, так как считалось, что они дольше могут быть крепкими, сильными и трудоспособными. После достижения старческого возраста возбранялось заво­дить детей, особенно если уже имелись внуки. Спали С. и старухи раздельно — на печи, на полу, у порога, вместе со своими внуками.

В старости выделялось два периода. Первый из них — «престарелый», он связывался с частичной утратой трудо­способности и длился до 70 лет. Пору приближения старос­ти в народе называли по аналогии с наблюдениями оконча­ния дня и захода солнца: «на закат повернуло», «дни захо­дят». Второй период — «ветхости» (или «дряхлости»), означал утрату памяти, умственных способностей, в это время проис­ходила и утрата общественной значимости, а в семье — окончательное приравнивание к категории детей. Значение слова «ветошь» — пахотная земля, утратившая плодородие от длительного использования, выпаханная земля. Названия «ветох», «ветошь» означают также и «последнюю фазу/чет­верть луны, луну на ущербе». Таким же образом характе­ризуют этот период выражения: «выстариться», «ум про­жить», «ум назад пойдет». Старого человека именовали «без — годевой», «давношный», «живушной», «перевекошный», что

Перекликалось с выражением «переснять веку», то есть долго жить на свете. Время дряхлости связывали с последней фазой жизни, когда жизненные силы подходили к концу, что называли словом «выжило» в значении «кончилось». В состоянии дряхлости люди становились зачастую в тягость окружающим, таких С. называли «жвакун». До периода вет­хости доживали далеко не все люди, а только «пережи­точные» — здоровые, живущие долго, способные «пере­здравствовать» многих. Люди находящиеся в этом периоде жизни, характеризуются еще положительно, в то время как живущие очень долго — «заживают чужой век», что явля­лось уже отрицательной характеристикой. В то время как зрелый возраст имеет характеристики силы, мужественно­сти, трудоспособности, старость утрачивает все эти качества и обретает свойства с обратным, отрицательным знаком: «старость душит», утрачиваются сила и мочь, говорили — «отягу нет».

Внешний облик, одежда С. отличались от других возраст­ных групп. С. никогда не брили бороды и не стригли усов, считая, что, отращивая их, совершают святое дело. Они стригли волосы по шею, делая выемку на лбу, брили маков­ку, носили «прямой ряд» при расчесывании волос. Одежда С. могла быть белой или темного цвета. Обычно они дона­шивали свою, или им перешивали чужую старую одежду. Если для них изготовляли новую одежду, то она была ста­риковского, более свободного покроя. В верхней одежде утрачивались признаки пола, одинаковую одежду носили как С, так и старухи. Пожилые мужчины опоясывались зимой и летом красными кушаками, распуская сзади длин­ные концы. (Холостые парни и молодые женатые мужчины кушаков не носили.) Пожилые крестьяне моды не призна­вали, а ходили в одежде, которая была принята в дни их молодости. У С. редко имелись штаны, обычно они носили подштанники. Обувь предпочитали валяную, мягкую, удоб­ную. Кроме того, необходимой принадлежностью С. стано­вились батожки — палки, клюки, с которыми они не рас­ставались.

Если к С. обращались посторонние люди, то называли его «дядей», дети называли «дедушкой» с прибавлением имени и кланялись ему первыми при встрече. С, отошедшие от дел, не посещали пашню. Их занятия в доме носили вспо­могательный характер, становились все более похожими на женские. Дед нянчил детей, плел им лапти, чинил мелкий хозяйственный инвентарь, подносил дрова, убирал двор. Отношение семейных к С. зависело от общей атмосферы в семье. Больных и немощных С, ставших обузой, не толь­ко не уважали, но и часто обижали словами: «Когда же ты истратишься, когда же тебя Господь приберет»; «Твои года уж отошли, а твое дело — лежи на печи да три кирпичи!» В таких семьях одеты С. были бедно и грязно, из верхней одежды им давали самое старое, в лохмотьях и дырах, упре­кая: «Только даром жрешь!» Беспомощный С, неспособный пахать и молотить, считался лишним ртом.

За непочтительное отношение к С. наказывал «мир» — сельская община, которая обязывала детей кормить преста­релых родителей и ухаживать за ними. Существовало нема­ло семей, где уважали своего деда, старались ему угодить и за обедом оставляли мягкие куски. Дети слушались дедуш­ку, и он был блюстителем порядка за столом во время тра­пезы, следил, чтобы внуки не баловались, наказывал их за провинности. Сидя на завалинке, С. присматривали за игра­ми детей, но не мешали ходу игры, встревая в споры детей лишь в экстренных случаях. С. также были для детей глав­ным источником сведений об окружающем мире, их расска­зы и сказки приобщали детей к восприятию действительно­сти, будничным обязанностям и нормам поведения. Обычно такое общение происходило зимой, вечерами после ужина. Почерпнув многое из услышанного в своем детстве, С. те­перь сами становились источниками сведений об основании деревень, передавали информацию о событиях прошлого, были носителями традиционных знаний и опыта.

В роли членов особого совета С. выступали на общест­венных сходах. В спорных ситуациях всегда обращались к «суду С», который разрешал конфликты, возникавшие во время переделов общественных угодий и разделов семейно­го имущества. Когда отводили землю, мнение С. считалось очень важным: где они указывали межу, там ее и призна­вали. С, покрытые сединами, пользовались всеми знаками уважения соседей, их голос принимался за закон, что они скажут, то «уже свято», «надо их слушать, небось не соврут».

С, как утратившие плодоносящие потенции, переставали ходить в поле и выполнять связанные с этим обязанно­сти, взамен они приобретали другое качество — опытность. Это позволяло им предсказывать погоду, будущий урожай. В Пензенской губ. в новогоднюю ночь, ровно в двенадцать часов, двенадцать С. (по числу месяцев в году), выбранных от всего общества и отличающихся примерным поведением, ставили на церковной паперти снопы различных полевых культур: ржи, овса, гречи, проса, льна и т. д. Наутро те же двенадцать С. смотрели, на каком из снопов больше инея, ту культуру, следовательно, и сеять надо было больше в бу­дущем году. С. совершали зимние обрядовые действия на Масленицу. Надевая самую рваную одежду, запрягали коней и ездили по селу с теркой и редькой — символами поста.

В обязанности С. входило изготовление гробов для себя и жены. Их хранили в труднодоступном месте, на чердаке, и засыпали пшеницей, которую раздавали ежегодно нищим, Добавляя новую. С, как наиболее близко стоящие к порогу смерти, выполняли обязанности, связанные с похоронно-по — гребальными обрядами. Выступали в роли «умывальников», «обряжальников», то есть мыли и одевали покойников своего

Пола. Сразу после кончины человека было принято зажигать в доме свечи. Как правило, это входило в обязанности стар­ших членов семьи. С. «ради спасения души» сидели у гроба всю ночь; грамотных, с репутацией благочестивого чело­века приглашали «отчитывать» покойников. На поминках в Пензенской губ. под образа сажали старшего родственника, которого называли «полтретом покойного», он становился заместителем умершего.

В новый дом первыми входили С, так как считалось, что тот, кто первым войдет в новый дом, первым и умрет, а в бане они мылись в последнюю очередь, потому что «последний пар» считался наиболее опасным из-за встречи с нечистой силой, обитавшей, по поверьям, в бане.

С. в крестьянской общине играли роль посредников между живыми и мертвыми в силу своего пограничного ста­туса. Их состояние оценивалось как лиминальное (переход­ное), так как они находились на пороге смерти. Этим можно объяснить их участие в похоронно-погребальных обрядах и ритуалах, а также роль жертв при переходе в новый дом и мытье в бане.

Литература:

1. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общи­ны XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л., 1988; 2. Миненко П. А. Старики в русской крестьян­ской общине Западной Сибири. XVIII — первой половины XIX в. // Культурно-бытовые процессы у русских Сибири. XVIII нача т XX в. Новосибирск, 1985; 3. Ярославский областной словарь. Вып. 1981—1985 гг.; 4. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 373, 1179, 1311, 1314, 1342.

Н. Прокопьева