РЯЖЕНЬЕ

Один из ярких элементов традиционной культуры, основ­ными чертами которого являются изменение внешнего обли­ка человека и особая игровая форма поведения, имеющая ритуальный характер.

Р. входило в состав как календарной обрядности, так и в ритуалы жизненного цикла. Повсеместно и наиболее разно­образно оно представлено в святочный период. Масленичное Р. было распространено локально и соединялось с послед­ним днем сырной недели — обрядом проводов Масленицы. В отдельных традициях типологически близким масленично­му являлось Р. в рамках обрядов весенне-летнего цикла: здесь оно также использовалось в структуре ритуальных процес — сий-«проводов» соответствующего празднику персонажа (чаще в троицкой обрядности: русальная неделя, Семик, Духов день, всесвятская неделя, реже — в егорьевских, пас­хальных, петровских обрядах). Осеннее Р. в Кузьмины!, Сер­гиев день, с одной стороны, соотносилось с сезоном моло­дежных посиделок и представляло собой, с точки зрения тематики и системы персонажей, сокращенный вариант свя­точного Р.; с другой стороны, в единичных случаях Р. прихо­дилось на даты осенних «родительских» дней, то есть дней поминовения всех умерших. В структуре ритуалов жизнен­ного цикла человека феномен Р. практиковался в свадебном обряде почти повсеместно. В Пермской, Рязанской, Саратов­ской губ. имели место случаи Р. в рамках похоронно-поми — нальной обрядности, представляющие собой инсценирован­ный уход покойника или его души в «иной» мир.

Для святочного Р. были свойственны две формы: обход­ная и посиделочная (вечерочная). В первом случае ряженые обходили все дома деревни, а нередко и соседних селений, где за свою игру, пение (иногда исполнение колядок) и пляски получали угощение и дары, деньги. Обходный ритуал совершался, как правило, накануне Рождества или Нового года, задачей его участников был сбор съестного и гостин­цев на период Святок. Во время этих действий происходил диалог между каждой крестьянской семьей и в конечном итоге всей деревенской общиной, социумом, с одной сторо­ны, и ряжеными, которые осмыслялись как «чужаки», при­шельцы из «иного» мира, с другой. Иная форма Р. связана с традицией игрищ молодежи в святочное время, где объек­том действий ряженых выступали парни и девушки, достиг­шие совершеннолетия.

Состав и количество участников действа было обусловле­но формой Р. В обходных обрядах чаще участвовали группы детей, подростков, девушек и парней, от пяти до двадцати

Человек. Приходившими на посиделки ряжеными были, как правило, молодые мужчины, нередко вовлекавшие в действо маленьких детей, подростков и парней; в некоторых мест­ных традициях — старухи, замужние женщины, реже де­вушки, и то только те, что имели репутацию «отчаянных». Количество посиделочных ряженых зависело от «игрового» репертуара каждой отдельной местности.

В контексте взаимодействия мужского и женского начал для феномена Р. может быть отмечен ряд существенных моментов. Прежде всего, это травестизм — переодевание в человека или существо противоположного пола. Так, девуш­ки и женщины нередко наряжались солдатами, кавалерами. В таком виде они ходили по домам, собирая гостинцы и вознаграждение за игру и пение. В Костромской губ. парни надевали сарафаны или женские платья, причем так, чтобы из-под каждой верхней юбки была видна нижняя. Некото­рые при этом рядились беременными, и во время пляски «роженицы» выпускали из своего «брюха» ребеночка — куклу. Мужская молодежь на Святках рядилась также ста­рухами и кикиморами — мифологическими существами, на­деленными в народном сознании женской природой. Для этого одевались по-старушечьи: во всевозможные лохмотья и тряпки, на голову водружали горшок, накрытый тряпицей и заменявший женский головной убор. Ребята-«кикиморы» бегали по избе, завывали и хлестали всех попавших под руку грязными вениками, стараясь при этом особо «уго­стить» чужих парней. В середине XIX в. в масленичной обрядности ряда локальных традиций: владимирской, воло­годской, московской, пензенской — «Масленицу» изобра­жал парень или мужчина, выряженный чаще всего в ветхую и рваную одежду противоположного пола, под которую на­бивали тряпье или солому для имитации форм женского тела. Толпа односельчан с шумом сопровождала его в поле. За деревней «Масленица» переодевался в обычное платье, и после этого все участники возвращались в деревню.

Особой стороной Р., в большей степени святочного, явля­лась насыщенность сексуальной символикой на уровне кос­тюма (или его полного отсутствия), слова, жеста, контакта со «зрителями». В некоторых местных традициях (в Тверской, Костромской, Вологодской, Пермской губ.) игры с эротиче­ской направленностью составляли значительную часть или даже доминировали в общем составе действ ряженых. Основ­ным объектом действий в таких играх являлись достигшие совершеннолетия парни и девушки. Обязательным элемен­том игр был контакт ряженых с присутствующими на игри­ще девушками, носящий подчеркнуто эротический характер. Контакт мог осуществляться в форме поцелуя, удара (по спи­не или ниже пояса), щипания, хватания и т. п. Во многих сю­жетах обыгрывался фаллический символ: «„Ситец мерить"… рядился обязательно парень <…> Ну вот ставят его посередке <…> Палка между ног: в ширинку вставлена и на веревочке в рукава протянута. Он как руками махнет, палка и поды­мется. <…> И начинают подводить девушку. И говорит: „Вот ей в этом году замуж идти… ей нужно побольше ситца отмерять". <…> А это девушке ведь неудобно. Ведь такую палку сделают красивую. Разукрасят, как надобно ей быть. Где на кончике красно, где белым, где рубчиком… и отмеря­ют» (3, с 209). В некоторых вариантах игры, «меряя ситец», приговаривали: «Ну чего тебе — / Атласу, / Канифасу, / Му­жичьего припасу?» (3, с. 210). В Костромской губ. в избу вно­сили «совершенно нагого мужчину на стяге (шесте), пропу­щенном через связанные руки и ноги, наподобие говяжьей туши. К туше звали девок или, если которая прячется, то силом вытаскивали и предлагали кусочки говядины, по боль­шей части срамные» (2, с. 200). Здесь же на игрище притас­кивали «мертвеца» на доске или на салазках в сопровожде­нии «плачущих» и «воющих» родственников, которые «звали девок или просто волокли прикладываться к покойнику — в рыло целовать или даже в „шишку"» (2, с. 199). Торопецкая «игра „межи наводить" заключалась в том, что ряженого парня или мужика клали на спину с закрытым лицом и вы­нимали его половой член, изображавший межевой столб. После чего объявляли, что межа „упала", и силой заставляли девушек ее „поправлять", „ставить"» (3, с. 211).

Обыгрывался также и половой акт, условно или на словес­ном уровне. На территории Камско-Вишерского междуречья, например, в разных вариантах была распространена игра ря­женых «Сиротинушка»: «Сиротинушка — это девкой средит — ся парень. „Она" ложится. А тот с соломенным… А мать-то где-ко она тут где-ко-ся „Мати-барони, мать-сударыни, при­кажи сиротинушке ножку отпехнуть!" — „Отпехни, отпехни, сиротинушка! Отпехни, отпехни, балагуренька! Отпехни, от­пехни, баламутенька!" Мать-то бадожком отбрасывает у дев — ки-то одну ноге, потом другую, и приговаривает „Мать-бары — ня, мать-сударыня, прикажите сиротинушке плешку добыть"» (1, с. 225). Здесь же бытовала игра «Сборщик»: «Быт сбор­щик! И водили на „корабель". Это бесстыдно все говорят. Водили девок. „Была на корабле?" — „Была!" Этот средится, как сборщик. И этима тоже хлестали, из соломы, как вере­вочки. „С кем-нибудь е…?" — „Е…!" — „Пенка шла?" — „Пенка шла!" — „П… сонцем грело?" — „Сонцем грело!" — „В п… салышко кипело?" — „Кипело!" Если не скажешь это, хлешшут плеткой…» (1, с. 225).

Показательно, что контакту с ряжеными, как правило принудительному, подвергались абсолютно все девушки: спе­циально назначенные «придверники» запирали двери избы и следили, чтобы никто не уклонился от участия в игре. В некоторых играх со стороны ряженых проявлялась откро­венная жестокость к девушкам и парням, особенно к тем, кто упорствовал в нежелании выполнять предписанную «роль» или прятался. Часть игр сводилась именно к истяза­нию: укалывали иголкой, щипали за ноги, били по спине, щелкали по лбу или затылку. Так, «торгованы» (купцы), предлагая «разные ткани», «покупателя» клали на бочку вверх спиной и усердно отдирали кнутами «аршин за арши­ном» таким образом, «что у того кости трещат и он ревет благим матом <…> Разумеется, не всем отдирают хорошего сукна. Зато кому отдерут, лучшего заморского, тот, навер­ное, долго проносит его» (4, с. 191). В Тверской губ. ряже­ный «гусем» «придеть. Ходить, юпоеть. Все девок мучали <…> Особенно если какая ня нравится. Или нравится, а он ей ня нравится» (3, с. 203).

Помимо того что игры ряженых вызывали чувство страха, стыда у тех, кого в них вовлекали, эти действия заставляли их испытывать и физическую боль, и самые неприятные ощущения. Иногда знание того, как нужно себя вести в по­добной ситуации, избавляло девушек и парней от лишних переживаний: «…с визгом стремглав врывается в избу стре­лок, у которого должность ружья исправляет длинная оглоб­ля, запачканная самой скверной грязью. Стрелок быстро под­скакивает к кому-нибудь с пронзительным криком: „Застре­лю!!", рассчитывая на испуг сидящего, и подставляет или, вернее, тычет оглоблей чуть не в самое лицо <…> Нетрусли­вым и знающим, в чем дело, здесь не бывает никакого вреда; потому что они ни за что не будут защищаться и отпихивать оглобли, без чего стрелок не смеет коснуться их. Кто же не знает дела и в испуге отпихнется, неминуемо касаясь при этом оглобли, то запачкается невыразимо» (4, с. 191—192).

Все вышесказанное свидетельствует о том, что игры ря­женых в молодежной среде носили ритуальный, а следова­тельно, обязательный характер. Этот вывод представляется закономерным, если учесть приуроченность игр эротическо­го свойства к Святкам — периоду формирования брачных пар, за которым начинался мясоед — время свадеб. По сути, игры ряженых представляли собой испытания парней и де­вушек, достигших брачного возраста, на зрелость в области сексуальных отношений.

Несмотря на то что Р. являлось необходимым и обя­зательным как обрядовое действо, отношение к нему в на­родной среде имело двойственный характер. Осуждение Р. основывалось на осознании его как «срамного». Оно также считалось действием, причастным к «иному» миру, опасным непосредственно для самих ряженых, особенно для тех, кто надевал на лицо маску. В народном сознании маска воспри­нималась как средоточие нечистой силы, поэтому ее исполь­зовали далеко не все ряженые (по большей части специаль­но сделанные маски надевали мужчины; женщины же мас­кировали лицо иными способами: с помощью платка, сетки, полотенца и т. п.). Как правило, маски не хранили в доме, полагая, что они могут принести несчастье. Обязательной акцией для всех, кто участвовал в Р., являлось омовение крещенской водой у «иордани», осмысляемое как очищение от соприкосновения с нечистой силой во время Святок.

Значительное место в играх ряженых принадлежало похо­ронной и свадебной тематике, отсылающей к идее вечного круговорота жизни, актуальной для Святок как времени перехода от старого года к новому, когда происходит про­граммирование судеб на новый цикл. Мотив жизнеутвержде — ния особенно отчетливо проявляется в играх, в которых «куз­нецы перековывали» старых на молодых и в которых «покой­ники воскресали», а «сдохшие» или «заболевшие» животные «выздоравливали». Свадебная тематика в играх реализовалась в смеховом ключе: «Парень невестой, а девка — женихом, как в свадьбу играют. Были и родители — мать и отец. Нала­дят ково-то-ся. И подружка — все из парней, все выря­жаются. Присказывали каки-то песни свадебны — раз кака — то-ся свадьба! В шутку! Хорошо, снарядехонько оденут. А не­веста — ленточки, цветы оденет. У ково есть — солдатское ишшо накинут жениху-ту! Молодых венчали. Поп венчал. Каку-ко-ся клеенку или чо накинет. „Это хороша, — грит, — риза!" На голову каку-то шапку худую. В лапоть наладят, нажгут… кадило. Поп и напевает: „Радуйся, сорока! Радуйся, ворона, и ты, воробей-животворец!.."» (1, с. 224).

Практически на всей территории России Р. входило и в состав самой свадебной обрядности после момента венчания. Здесь оно также вносило в происходящее смеховой элемент. Ряженые останавливали свадебный поезд, перекрывали доро­гу и требовали выкуп. Затем повозка с ряжеными пристраи­валась в конец поезда; на ней к этому моменту уже была устроена печь, на которой с хохотом и криком ряженые прямо на ходу пекли блины. В некоторых местных тради­циях ряженые на второй день свадьбы с шумом и битьем горшков будили молодых, а во время обряда умывания вымазывали сажей всех участников свадьбы. В ряде цент­рально — и южнорусских губерний на второй или третий день свадьбы ряженые «пастухи» из дома невесты искали «ярку», «овцу» или «телку». Найдя молодую и обнаружив, что с ней произошли изменения, «пастухи» отказывались от прав на нее и получали выкуп в виде рюмки вина. Как и в конце святочного периода, в завершение свадьбы ряже­ные вместе со всеми свадебниками умывались водой.

Литература:

1. Алъбинский В. А., Шумов К. Э. Святочные игры Камско-Вишер — ского междуречья // Русский эротический фольклор / Сост. и науч. ред. А Топоркова. М., 1995; 2. Завойко Г. К. В Костромских лесах по Ветлуге-реке. Святочное ряженье // Там же; 3. Лурье М. JI. Игры ряженых Торопецкого района Тверской области // Там же; 4. Преображенский П. С. Баня, игрище, слушанье и шестое янва­ря // Там же.

Е. Мадлевская

С