РОЖЕНИЦА

Женщина в момент родов и в течение сорока дней после них.

В традиционной культуре отношение к ней характери­зовалось двойственностью: с одной стороны, Р. считалась «нечистой» и опасной для окружающих, а с другой — сама была уязвима, подвержена воздействию злых сил. Такая оценка во многом определялась представлением о близости Р. к смерти, повсеместно бытовало мнение, что после родов «6 недель роженица считается полумертвой» или «после родов женщина десять дней в гробу стоит». Само поведение Р. включало многочисленные реминисценции темы смерти: в Орловской губ. при приближении родов «роженица начи­нает мучиться, охать и говорить: „Ой, батюшки мои, смерть моя пришла, бежите за бабкой"»; на Русском Севере и в Сибири Р., «как перед смертью», просила у близких проще­ния, прощалась с землей, небом, домашними животными. Особенно популярен этот мотив в причитаниях: «Спомни, здумай-ко, матушка, как меня-то поносила, хлеба-соли лиши — ласё, как меня-то породила, смертным цясом концялась». Но, пожалуй, наиболее красноречивы те сообщения, кото­рые выявляют в ситуации родов («смерти») более высокий уровень, а именно: оценивают роды как Божье прощение Р. Обозначения «непрощенная», «неблагословленная» соответ­ствуют нерожавшей женщине; «Бог простил» — значит раз­решение от бремени. Поэтому здесь всегда звучала прон­зительная искупительная нота. Это напоминало об обяза­тельности и неизбежности самопожертвования ради новой

Жизни. Таким образом, на передний план выдвигался нрав­ственный аспект. В Сибири считали, что «земля не прини­мает так, чтобы беременная женщина не разродилась: хоть и схоронят, а женщина разродится» (т. е. и после смерти Р. разрешалась от бремени); в Воронежской губ. полагали, что «хорошо женщинам, умирающим родами: они непременно попадают в рай».

Продвижение новорожденного из чрева наружу делает значимой ту грань, которая разделяет внутреннее, или «ро­димое», пространство от внешнего, или чужого. В качестве грани выступает в данном случае материнское тело. В этой связи характерно, что тело Р. нередко уподобляется оболоч­ке, внутри которой находится плод, поэтому был распро­странен обычай при трудных родах поить Р. водой с «вы­ползком» — змеиной кожей, сопровождая словами: «Как змея выползывает из шкуры, так легко родился бы и ребе­нок». В своем пределе движение ребенка наружу сопряжено с разрушением разделяющей грани. Показательно, что сами роды описывались как «развязывание», то есть уничтожение оболочки. Идея разрушения материнского тела формирует соответственный семантический ряд для обозначения родов: «распутаться» (повсеместно), «растрястись» (в Сибири), «раз­решиться» (от др.-рус. «решити» — развязать), «рассыпать­ся» (повсеместно). Действия повивальной бабки «опредме­чивали» мотив развязывания: «Бабка расплетает косы у ро­дильницы и растягивает ворот рубахи — чтобы внутри все развязалось»; «Повитуха при родах расплетает косы у роже­ницы, снимает верхнюю одежду, развязывает узелки — что­бы развязались роды». Лишение Р. последних знаков при­надлежности к сфере культуры — верхней одежды, обуви, украшений, пояса и даже креста — было выражением «смертного» состояния.

Женское тело, утроба в заговорах часто уподобляется «мясному ларцу», «мясной горе»: «Я, рабица Божья, помо­люсь и покорюсь. Мать Пресвятая Богородица, отпирай, отмыкай у рабицы Божьей мясной ларец, выпускай отрока на Божью волю, на белый свет»; «И бери-ка ключи золотые, отпирай ты мясную гору и выпускай из утробы младенца…» Иногда роды сопоставлялись с космогоническими процес­сами, в частности с актом творения мира: «Осподь Бог спус­кается с небес, и для Оспода Бога растворяются небо и земля, так и у меня растворитесь роды».

Вскоре после родов происходило символическое «исправ­ление» тела Р., его «пересотворение» после «разрушения»: повитуха в бане массировала живот Р., «чтобы лучше рас­ходилась матка и скорее приходила на свое место». В Яро­славской губ. при этом говорили такие слова: «Золотника [матку] прошу, как родного брата… братец ты, светлый месяц, я тебя прошу как родного брата, сядь ты на мое мес­течко, на золотое крылечко, а тут тебе не бывать, тут тебе не гулять». Также повитуха разглаживала спину, вытягивала крест-накрест руки и ноги, то есть соединяла правую руку с левой ногой и, наоборот, левую руку с правой ногой, пра­вила пальцы рук и ног, сдавливала голову, стараясь сделать ее «круглой», и т. д. О том, что на мифологическом уровне действия повивальной бабки означали творение «нового» че­ловека (была молодухой, стала матерью), свидетельствует тот факт, что точно такие же приемы применялись ею и по от­ношению к новорожденному, то есть роды в символическом плане означали рождение и ребенка, и матери (см. Родин — ный обряд).

Р. кормили особой пищей, обладающей, по народным представлениям, «оживляющими» свойствами: толокном с квасом, пивом, водкой с калганом, хлебом (как «первоосно­вой человека»), а также «кислой» пищей: капустой, грибами, огурцами, мочеными яблоками, брусникой.

В течение сорока дней, вплоть до принятия «очиститель­ной» молитвы, поведение Р. было жестко ограничено много­численными запретами, так как, по представлениям, она на­ходилась на грани смерти: «в это время ее могила у Господа пола». Ей нельзя было прикасаться к иконе, зажигать лам­паду перед иконой, ходить в церковь и гости, садиться в красный угол, месить тесто и печь хлеб; не разрешалось на­ряжаться, ходить «в пестрядиннике, да в пестрой рубашке», ходить одной в баню, в амбар, к колодцу; принимать пищу полагалось из специальной посуды у печи. На юге России женщина на шесть недель отправлялась жить к своим роди­телям. Правда, известны случаи, когда в некоторых семьях, преимущественно бедных, Р. через день-два уже вставала и выполняла работы по хозяйству в полном объеме.

На второй или третий день после родов происходили «на- ведки». Женщины навещали Р. и приносили ей «здоровья» (или «родины», «зубки», «позубники»), то есть рыбники, бли­ны, калачи, пироги, ягоды. В Новгородской губ., угощая Р., произносили: «Поешь себе на здоровье, а новорожденному на рост», при этом Р. отламывала кусок пирога и отдавала одной из женщин со словами: «На-ка и тебе моего здоровья».

Важнейшим этапом на пути возвращения Р. к обыден­ной жизни являлся обряд «размывания рук», его совершали на 2, 3, 5, 7, 8, 9 или 12-й день. В нем принимали участие все посвященные в таинство рождения ребенка, то есть непосредственные свидетели родов и сама Р. Для них до обряда «размывания рук» существовали запреты: повитухе нельзя было принимать роды, Р. и ее мужу садиться за общий стол и ходить в гости. В Сибири и на Русском Се­вере этот обряд совершался в бане: Р. и повивальная бабка вставали на веник правыми ногами, поливали друг другу руки, а иногда и лицо водой. После этого Р. кланялась бабушке и просила прощения. В Тульской губ. в воду для умывания повитуха клала хмель, яйцо и овес, поливала Р. и произносила: «Как хмель легок да крепок, так и ты пол­ней; как овес бел, так и ты будь бела».

На сороковой день Р. с младенцем отправлялась в цер­ковь, чтобы принять «очистительную» молитву, после полу­чения которой с женщины снимались все запреты и она возвращалась к своей обычной жизни.

Литература:

1. Демич В. Ф. Педиатрия у русского народа. СПб., 1892; 2. Ма — залова П. Е. Состав человеческий. Человек в традиционных сомати­ческих представлениях русских. СПб., 2001; 3. Покровский Е, А. Физическое воспитание детей у разных народов преимущественно России. Материалы для медико-антропологического исследования. М., 1884; 4. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1.

Д. Баранов