ПРЯХА (ПРЯЛЬЯ)

Лицо женского пола, владеющее умением прясть.

Статус П. определялся ответственностью самого пряде­ния — главного женского занятия, которым мужчины ни­когда не занимались. По народным представлениям, прикос­новение мужчины к веретену лишало его силы и ловкости, а неправильное обращение П. с куделью могло сделать жен­щину мужеподобной: у нее начинала расти борода.

Жизнь крестьянки с ранних лет была связана с пряде­нием и с его атрибутами. Девочке, чтобы она легко приоб­щалась к прядению, перерезали пуповину на прялке или веретене, а также прикладывали эти предметы к новорож­денной. Старались отрезать пуповину так, чтобы она упала на женскую работу, в частности, пряжу. Кроме того, поме­щали в ее колыбель детскую прялку. Пожелания стать хоро­шей П. произносились на родинах: «Чтобы тонко пряла, часто ткала, рукодельничала» (9, с. 33). Во время крестин, Возвращаясь из церкви, крестная брала кудель и садилась прясть, чтобы девочка успешно овладела этими операциями; с той же целью ребенка передавали крестной через прялку. С 5—6 лет девочку начинали учить прясть и ей впервые разрешали спрясть нитку из грубой шерсти или очесов. Пряжу затем сжигали, а золу девочка должна была съесть, запив и закусив кусочком хлеба, под приговор: «Ета зъяси — будщи харошая пряха» (5, с. 58). В некоторых мес­тах она глотала дымок от зажженной пряжи, чтобы работа в ее руках горела.

Прядением, как правило, занимались девушки. К момен­ту достижения совершеннолетия они полностью осваивали это мастерство и становились искусными П., что, по народ­ным представлениям, предсказывало счастливую любовь и замужество.

Связь прядения и удачного замужества прослеживается во многих магических действиях добрачной, свадебной и семейной обрядности. Так, девушки пряли «благове­щенскую» или «четверговую» нить с приговором о суже­ном, гадали о браке на «новине» (спряденных и сотканных холстах), во время ее расстилания, молились о даровании умения «прясть, ткать и узоры брать» (12, с. 162), то есть

Приготовить себе приданое. Хлестали сватов мотком ниток для удачного сватовства. Известны свадебные приговоры, в которых выступает символика «недремавшей» невесты: «Наша молода не спала, не дремала, тонко пряла, звонко ткала, бело белила и нас подарила» (8, с. 133). Кроме того, на второй день свадьбы свекровь во время утренних хозяйственных заданий поручала молодице спрясть нитку, а в течение специальной «прядильной недели» Великого поста молодицу приучали к новой жизни в кругу женской родни мужа.

Тема прядения и девушка-П. широко представлены в пе — сенно-игровом фольклоре молодежи. Так, весной девушки исполняли веснянки, призывая птиц, которых просили при­нести весну и атрибуты рукоделия:

Жаворонки… принесите весну… С пряльцем, с донцем, С кривым веретёнцем!

В таких играх, как «просо» и «мак», которые сопровож­дались игровыми песнями — «А мы просо сеяли», «На горе мак», «Посею я маку», одновременно разворачивался «рас­тительный» сюжет, символизирующий половое созревание девушки, и раскрывался мотив обучения ее рукоделию, в частности прядению. Так, в хороводной игре «просо» новую девушку обучали ремеслу П.-ткахи:

Не пряха была,

Не ткаха была…

«Не тужи, мати, не печалься!

Уж мы станем учить —

Переучивать.

У нас будет ткаха,

У нас будет пряха»…

Вообще, мотив П. и прядения присутствует в хороводных игровых песнях. Существовал набор хороводных песен, под которые «собирался хоровод», при этом движения хоровода Изображали процесс прядения и снования. Во время испол­нения песни «По улице шла, клубок ниток нашла» при­соединение к хороводу новой девушки происходило под слова: «Клубок катится — нитка тянется», что воспроизво­дило прядение нити.

В игре «дрема», особенно в ее варианте «дрема с ку­делью», происходит символическое посвящение девушки в П. — мастерицу и невесту. Девушка становилась в центре хоровода и изображала П., дремлющую во время работы. Остальные участники, исполняя песню, изображали указан­ные в ней действия: пробуждали Дрему и на ее место ста­вили другую девушку из круга. Согласно интерпретации этой игры Т, А. Бернштам, дремлющая молодица Дрема — непряха противопоставляется недремлющей девушке — П.

Мотив прядения в подобных играх тесно связан с любов­ными отношениями молодежи и молодоженов. Молодица, которая была непряхой, то есть ленивой в девушках, стано­вилась Дремой и выходила замуж за «старого» — «холосто­го полюбить — самопряхой надо быть» (11, № 599), либо превращалась из П. в непряху: «веретёнушко не вьется, куделенко не прядется» (1, с. 24); молодица, ставшая Дре — мой-непряхой, теряла женскую привлекательность.

Девушки, проходя через игровой «переходный» обряд «дремоты», олицетворяющий сон и смерть (с последней в мифопоэтической традиции связана женская покровитель­ница прядения), и преодолев образ Дремы-непряхи, полу­чали возможность участвовать в ритуальных молодежных играх и символически обучались мастерству прядения, что, в свою очередь, соответствовало половой зрелости и брач­ным перспективам.

По умению девушки прясть судили о ее земной и за­гробной судьбе. Так, по народным представлениям, плохую П. на земле ждут одиночество и греховная жизнь, а после смерти она встанет «со столбом» или будет «пасти козлов» (символ похоти). Интересен культ поморской девушки-П, утонувшей во время шторма вблизи беломорского остров­ка Полта(м)-Корга (между р. Кемью и Сорокой) и совер­шавшей после смерти чудеса исцеления. В легенде девуш­ка либо плывет с прялкой по ягоды, либо является людям после смерти с просьбой о захоронении, либо ее находят мертвой и сидящей на прялке. С прялкой девушку и хо­ронят, построив «на косточках» часовню, где и происходят «чудотворения». Прялка предстает символом умершей де­вушки, которая достигла совершеннолетия («полной девкой заводилась»), была непорочной («ни одного мужика не знала») и стремилась к святости.

Образы П. и непряхи раскрываются в сказках. Одним из ярких сказочных персонажей была невеста Финиста Ясна Сокола. Она находила своего жениха с помощью нити, прядущейся из «серебряного донца — золотого веретенца», или вышивания по «серебряному пяличку золотой иголоч­кой». В фольклорных сюжетах прядение прививало навыки, которые выражали «зрелость» невесты: по изготовленной чистой и тонкой пряже, по умению определить количество вещей, что из этой пряжи можно сделать. Например, в за — онежской сказке «Про Ивана-царевича» две сестры хваста­ются тем, сколько вещей они могут изготовить из своей пряжи, если к ним посватается царевич: старшая — поло­тенце и простыню, средняя — полотенце, порты и насти — лальник (простыню).

Но не все девушки становились хорошими П. Так, в шу­точном игровом фольклоре рисуется образ непряхи:

Жила-была Дуня, Дуня-тонкопряха. Вали-вали, Дуня, Дуня-тонкопряха! Пряла наша Дуня

Ни толсто, ни тонко, Ни толсто, ни тонко, Потолще каната, Потолще каната, Потоньше оглобли.

Ей противопоставлялась невеста Марья, привораживаю­щая жениха своей тончайшей пряжей.

Показать свое мастерство П. девушка могла на поси­делках (попрядухах, попрядках, супрядках), куда приходили и парни. Работали девушки в осенне-зимнее время: в период осеннего поста (Филипповского-Рождественского): отдель­ные работы продолжались до Масленицы. На посиделках важная роль отводилась прялке, которая определяла индиви­дуальное девичье место (у П., занявшей чужое место, прял­ку выкидывали на дорогу). В северно-русских и западно-рус — ских областях парни должны были просить разрешения войти на посиделку под окном или в дверях избы, что на­зывалось «проситься за прялку», «сесть под прялку». Чтобы получить «прялочное место», парень выкупал прялку или ее захватывал, если девушка выходила из избы, при этом он имел право сесть только на колени к девушке. Пересесть на скамью разрешалось в процессе игры: «в местечки», «в со­седи», которые сопровождались «выкупом» прялки, верете­на, кудели, пряжи. Если девушка отказывала в выкупе (по­целуе), то парень мог ее опозорить — из мести или хулиган­ства он поджигал, путал пряжу или кудель, обвивал себя ею, ломал веретено или прялочный гребень, прятал предметы для прядения.

В Новгородской губ. местные парни, приходя на посидел­ку, зажигали свечи у прялок девушек, которым они отдава­ли предпочтение, при этом у некоторых горело не по одной свече, а «чужаки» обходили всех девушек, поджигая у каж­дой кудель. В Вологодской губ. поджигание посредине избы общей кудели, надерганной с каждой прялки, говорило о на­чале игры «женитьба». Девушки и парни гадали по кудели о своей судьбе, что называлось «на городок»: парень клал на стол или лавку скрученный вокруг пальца клочок кудели и поджигал, затем смотрел, «куда ворота откроются» — туда жениться идти. Если поведение девушки не соответствовало принятым нормам, то ее могли наказать: за измену выкаши­вали посеянный ею лен; за неучастие в молодежных собра­ниях и разглашение групповой тайны ломали гребень или лопасть прялки, путали кудель, рвали пряжу.

Последний день супрядок сопровождался различными обрядами. Так, в Смоленской губ. девушки пели:

Девушки — свет,

Голубушки — свет,

Почагычка нет!

Бярите гребенки,

Чашите галовки:

Пара да двара (расходиться).

В обычной жизни после выхода замуж женщина не рас­ставалась с прялкой и не переставала прясть, хотя по стату­су молодицы как бы теряла свое значение П. В традицион­ных представлениях девушка — П., а молодица — непряха. Для женщины главным становилось ткачество.

Значение прядения было так велико, что оно с древности, так же как и ткачество, являлось символом женского труда, а П. имели своих святых покровителей. Так, уже на ви­зантийских мозаиках и миниатюрах IX в. Богородица изо­бражалась с веретеном и пряжей; из Византии это изобра­жение пришло на Русь. А прядение, наряду с колодцем и Священным Писанием, стало одним из трех легендарно — иконографических символов Благовещения.

Непосредственной покровительницей женской зимней работы, в первую очередь прядения, а также самих П. была св. Параскева Пятница, образ которой зачастую сливался с Богородицей. Обе они представлялись защитницами жен­щин, распорядительницами браков, покровительницами дома и женских занятий. В древности существовала языческая богиня-П. Мокошь — женское божество древнерусского пантеона, которая, в народных представлениях, была жен­щиной с большой головой и длинными руками, прядущей в избе по ночам. По поверьям, П. не разрешалось оставлять кудель открытой, а «то Мокша опрядет». Параскева Пятница заимствовала занятие Мокоши, а затем и покровительст­во пряхам и прядению, поэтому ее называли Льняницею: «На Парасковию-Льняницу начинают мять и трепать лен». П. приносили св. Параскеве Пятнице жертвы — бросали в колодец кудель. Назывался такой обряд «мокрида», что соотносилось с именем Мокоши и имело общий корень со словами «мокрый», «мокнуть» или «mokus» — прядение. В качестве приношения вычесанная льняная кудель или выпряденные нитки оставлялись П. у святых источников, посвященных св. Параскеве, при этом говорилось: «Угод­нице на чуловки!»; «Матушке Пятнице на передничек!» (7, с. 194).

В канун дня Параскевы-Льняницы приготовляли первину льна, посвященную этой святой, и приносили для освящения в церковь, а затем прикрепляли к образу св. Параскевы. В этот день устраивались «льняные смотрины» — женщины выносили вытрепанный лен-первак на улицу, демонстриро­вали друг другу, хвалясь своей работой. Девушки стреми­лись показать свое «льняное искусство» парням и будущим свекровям.

Чтобы покровительство св. Параскевы не покинуло П., надо было соблюдать определенные правила и не нарушать запретов. Так, в день памяти святой и во все пятницы не разрешалось прясть: «а то у Параскевы Пятницы засорятся глаза»; «в пятницу не только нельзя прясть, но даже иметь в доме конопель»; «кто прядет в пятницу, у того на том свете слепы будут отец с матерью» («кострыкой глаза запо­рашивает»); «не прясть в пяток, потому что в этот день Спа­ситель претерпел оплевание, а на пряжу нельзя не плевать». В случае несоблюдения запретов Параскева Пятница сурово карала — скручивала П. пальцы на обеих руках и покры­вала их заусеницами. По легенде Ярославской губ., Пятница наказала П., которая работала в ее день. Железной спицей, которой прикрепляют кудель льна к копылу, она истыкала женщину до полусмерти. По другому поверью, Параскева подбрасывает веретено в окно женщине, прядущей нака­нуне пятницы, и одобряет ее, когда та догадается выбросить веретено обратно в окно.

Прядение и ткачество нашли отражение в обрядах, кото­рые раскрывают мифологическое значение этих занятий как «творения мира». Сюда можно отнести изготовление женщинами обыденной (т. е. сделанной за один день) нити, пряжи или холста, а также изделий из него — пелены или полотенца. Обыденная новина выполнялась для сохранения общественного благополучия — для охраны домов и селе­ний, скота от возможных несчастий. Обряд изготовления новины за один день воссоздавал архаические представле­ния о женском творении мира.

Образ П. существует не только в человеческом обличье. Так, роль П. в животном мире, по представлениям русского народа, воплощает горностайка, персонаж сказов об ива­новских ткачах Владимирской губ. В них рассказывается о горностайке — «доброй рукодельнице: что спрядет, что соткет — простым людям в прок идет». Она «лапками стеж­ку шьет — стежка серебром сияет», так как прядет не про­стую пряжу, а снежную.

В среде низшей демонологии П. выступает кикимора. Она невидимо прядет в избе ночью, часто только в Святки, в те двенадцать дней января, которые определяют ход всего будущего года, предвещая этим изменения в судьбах домо­чадцев. Если кикимора прядет на передней лавке, то это к смерти кого-либо из обитателей дома. Прядет кикимора не обычным способом: она подпрыгивает или сучит нитки «наоборот». Такой способ прядения имеет особый, кол­довской смысл. В частности, невеста накануне свадьбы «от себя» прядет суровую нитку — оберег от колдунов. «Обо­ротные» нитки, изготовленные в праздники, играли важную роль в домашней жизни и обрядности. Так, в Великий чет­верг женщины пряли нитки «наобоко» и в случае болезни перевязывали ими руки и ноги. При опахивании села от эпидемий из этих нитей делали вожжи. В этот же день пряли левой рукой на каждого члена семьи по нити и при­вязывали их к березе: у кого нить пропадет — тот умрет. Такая нить соответствует «нити судьбы» человека.

Прядение, особенно в большие годовые праздники, могло повлиять на здоровье людей, животных, на благополучие дома. Так, прядение заговоренной шерсти служило «для чарования скота и дома». Поэтому не разрешалось прясть и ткать по большим праздникам, так как в «поворотные», «переходные» моменты (Рождество, Святки) мир мог быть как правильно, так и неправильно «свит, сплетен, сшит или спряден, соткан» (6, с. 172).

Литература:

1. Бернштам Т. А. К реконструкции некоторых русских пере­ходных обрядов совершеннолетия // Советская этнография. 1986. № 6; 2. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Л., 1988; 3. Бернштам Т. А. Прялка в символическом контексте культуры // Сб. МАЭ. XLV. СПБ., 1992; 4. Бернштам Т. А. «Хитро-мудро рукодельице» (Вышивание-шитье в символизме девичьего совершеннолетия у восточных славян) // Сб. МАЭ. LVTL СПб., 1999; 5. Бернштам Т. А. Молодость в симво­лизме переходных обрядов восточных славян: учение и опыт церк­ви в народном христианстве. СПб., 2000; 6. Власова М. Н. Новая АБЕВЕГА русских суеверий. СПб., 1995; 7. Максимов С. В. Нечис­тая, неведомая и крестная сила. СПб., 1994; 8. Материалы по свадь­бе. 1926. Вып. 1; 9. Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 2 т. / Под ред. Н. И. Толстого. М„ 1995-1999. Т. 2;

10. Шейн П. В. Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, веро­ваниях, сказках, легендах. СПб., 1898—1900. Т. 1. Вып. 1, 2;

11. Этнографическое обозрение. 1904. № 61.

О. Баранова

Р