ПРОВОДЫ НЕКРУГОВ (ПРОВОДИНЫ)

Ритуал проводов в армию состоял из двух этапов: «гульбы» — некрутских гуляний, символизировавших прощание с вольной молодой жизнью, и «проводин» — прощания с родными и отъезд из дому. И тот и другой определяли выход парня из сферы внутри — общинных и внутригрупповых отношений и поэтому уна­следовали многие черты посвятительного, свадебного и по­хоронного ритуалов.

За год до предполагаемого призыва парня начинали назы­вать «некрут»/«рекрут», и с этого момента он «рекрутился», то есть гулял и веселился. «Гульба» приобретала наиболь­ший размах в последние недели перед отъездом на призыв­ной участок, чаще всего за один-два, а то и за три месяца: с конца августа или середины сентября по ноябрь. В это время рекрут прекращал работать и целые дни, иногда и ночи проводил в компании таких же, как и он, призывников, участвуя в пирушках и гуляньях, продолжавшихся в случае признания его годным к службе еще неделю после жеребьев­ки, вплоть до отбытия в армию. Такое времяпровождение требовало немалых денежных затрат, но нарушать обычай считалось предосудительным. Во Владимирской губ. по этому поводу говорили: «[Так] заведено, и бросить стыдно».

В середине XIX в., когда настроение парня, отправляюще­гося на царскую службу на двенадцать — пятнадцать лет, было близко к отчаянию, рекрутские песни были наполнены тоской, несли в себе похоронную символику, а на гуляньях рекруты с остервенением рвали новую праздничную одеж­ду, символически прощаясь с молодой жизнью. Несмотря на то, что отношение к службе в начале XX в. изменилось, обязательными характеристиками гулянья оставалось показ­ное веселье, демонстрация ухарства, озорство, балагурство, сопровождавшиеся бесшабашной, разудалой песней под гар­мошку. Утратив мотивы прощания с молодостью, гулянья некрутов стали демонстрировать пик жизненной активности парней в момент взросления. Поэтому на первый план об­рядности все отчетливей проявлялась свадебная символика.

Одной из важных составляющих гульбы была выпивка, Которая имела посвятительный смысл. Крестьяне Фетин- ской вол. Вологодского у. считали выпивку и веселье непре­менной обязанностью рекрута. Если он нарушал это пра­вило, соседи говорили: «Ой, да что это и за рекрут, коли вина не пьет, какой он солдат». Не пить считалось непри­личным, и поэтому родители не только уговаривали, но и заставляли сына соблюдать обычай, выдавали ему деньги «на вино», а товарищам наказывали напоить его допьяна, если не водкой, то хотя бы красным вином.

Сами некрута в песнях описывали выпивку как свое неотъемлемое право, соотносимое с пропиванием молодости и воли на свадьбе:

Некрутам дается волюшка Вино и пиш пить, Им недолго расхорошим По беседам расходить.

Выпивка в значении инициации отмечается в частушках, которые в 1930-е гг. для «браковки» — парней, признанных негодными для военной службы, — пели на беседах девушки:

Некрутам давайте пива, А брако(в)очке воды, Да некрута пойдут в солдаты, А бракоука некуда.

Взаимосвязь между службой в армии и правом на питье спиртных напитков (как элемента поведения взрослых) про­являлась в обычае донских казаков, по которому парень до службы не пил вовсе и только после нее мог принимать участие в застольях взрослых.

В течение всего периода «гульбы» каждый день некрутов начинался с выпивки. В конце 1930-х гг. на территории быв­шего Устюженского у. Новгородской губ. некрута, собирав­шиеся из соседних деревень в группу из пяти-шести чело­век, ходили из деревни в деревню в гости друг к другу: «сегодня в Уломе у одного день-два гуляют, завтра у другого в Устроихе дня два, так и гуляют месяц». Родители собирали на стол закуски, выставляли вино и специально для них наваренное пиво, служившее главным угощением. Парень в качестве хозяина угощал товарищей. Переночевав и под­нявшись поутру, рекруты вновь пили пиво и отправлялись гулять дальше. Подобный порядок как до «забритья», так и после бытовал в конце XIX в. и в Грязовецком у. Вологод­ской губ. При этом значительную часть угощений и выпив­ки рекруты покупали на общие, собранные в складчину деньги. В соседнем Вологодском у. ежедневное гулянье часто начиналось с посещения кабака, после которого, прихва­тив с собой водку, призывники направлялись на посиделки К своим девушкам — «игровым».

По будням и в праздники некрута гуляли обособленно, являясь на вечеринки и молодежные гулянья как почет­ные гости. Например, в Архангельской губ. после окончания вечеринки раздавался крик кого-нибудь из призывников: «Ребята, на улицу!» — и парни, заходя время от времени

Проводы некрута

Выпить, отправлялись ходить допоздна вокруг деревни («совершать круговеньки») с пением разухабистых часту­шек, богато сдобренных отборными словцами или, наобо­рот, наполненных щемящей грустью. Так, в Кологривском у. Костромской губ. во время ночных хождений пели:

Выше лесу, выше темного Фонарики (звездочки) горят. Эх, у молоденьких некрутиков Сердечушки болят!

Во многих местах кроме хождения с песнями под гар­мошку рекруты катались по деревне на лошадях, хвосты и гривы которых были украшены, как на свадьбу, разно­цветными лентами и яркими ситцевыми тряпочками. В Во­логодском у. на каждой упряжке помещалось по три-четыре и более рекрутов, один из которых правил, другой играл на гармошке, третий позвякивал в металлический треугольник, а остальные распевали рекрутские песни, большая часть из которых была нецензурного содержания. Присутствие гар­мониста в такой развеселой компании считалось обяза­тельным, поэтому если среди призывников не оказывалось своего, они приглашали на гулянье гармониста моложе себя. В Пермском Прикамье катание было не только обязатель­ным, но и основным элементом гуляний, в особенности после жеребьевки. Здесь каждый некрут в компании друзей и подружек разъезжал взад и вперед по деревенской улице. Причем его друзья сидели, а он стоял на телеге во весь рост и размахивал связкой платков — «носовиков», подаренных ему девушками на вечеринке.

Распевавшиеся новобранцами «некрутские песни» (час­тушки) содержали мотив прощания с волей и акцентировали ценность последнего гулянья:

Некрута мы некрута, Бажоные головушки, Теперь дому не видать, Родимыя сторонушки.

Некрутам ничто не надо, Ни часы, ни денежки. Только дайте погулять, Молоденькие девушки.

Некрута, некругики Ломают в поле прутики. Они ломали, ставили, Девчоночек оставили.

По праздникам во время молодежных гуляний рекруты чаще всего не участвовали в драках, не задирались, и их не пытались вовлечь в междеревенские столкновения. С одной стороны, это объяснялось тем, что в группу новобранцев могли входить парни из традиционно враждующих деревень, которые теперь выступали «за одно», поддерживали друг друга. А с другой стороны, рекруты уже отчасти вышли из деревенской повседневной жизни, стали для нее внешними, «чужими», как, например, приезжие из города, для пове­дения которых эта черта была характерна. В Грязовецком у. Вологодской губ. прошедшие жеребьевку и «забритые» (при­знанные годными к службе) рекруты также избегали зате­вать драки. Подобное сдерживание молодецкого задора и склонности к буйству, свойственных местным парням, сами крестьяне объясняли страхом «запачкать» свой «отпускной билет» в глазах строгого уездного начальства, которое могло их наказать. Но иногда бывало как раз наоборот: чем ближе становился срок призыва, тем большим буйством отличались гулянья рекрутов.

В конце октября или в первых числах ноября все при­зывники отправлялись в уездный город «для вынутия жре­бия». Рекруты из соседних деревень являлись одной шум­ной компанией, включающей до двадцати человек, на лоша­дях, запряженных в лучшую сбрую, по пять-шесть человек в санях. В Фетинской вол. Вологодского у. путь их часто бывал отмечен бесчинствами. Так, проезжая через деревню, в которой ранее поколотили одного из них, рекруты могли отомстить за своего собрата — выбить окна во всех домах по центральной улице, избить попавшихся навстречу мужи­ков и парней и т. д. Все эти действия оставались безнака­занными только потому, что были совершены рекрутами по пути на жеребьевку. В городе во время жеребьевки каждая волость гуляла отдельно от других, а в случае драки вступа­лась за своего. На второй или третий день после жеребьев­ки рекруты такой же толпой возвращались домой. Зачис­ленные на службу — «забритые» — по дороге домой от­личались особенно бесшабашным поведением и буйством, а отпущенную им недельную побывку проводили в непре­рывном гулянье. В некоторых местах крестьяне старались в дни возвращения некрутов без особой нужды никуда не ездить ночью, да и днем тоже, желая избежать встречи с ними, ходили с опаской.

После «забрития» начинались прощальные «гостьбы» у родственников, и гулянье достигало наибольшего размаха. На Русском Севере по приглашению или без предвари­тельной договоренности с родственниками некрут, один или с товарищами-новобранцами, а иногда и в сопровождении всей деревенской молодежи, ездил по окрестным деревням прощаться с родней. Во время организованных там угоще­ний девушки и родственницы причитывали. Часто такой прощальный обед перетекал в молодежное гулянье с пляс­ками («казачками» и «чижиками»), в которых рекрутам давали возможность покрасоваться. В других местах, наобо­рот, последняя для рекрута молодежная вечеринка — «про­щальный вечер» — предшествовала обходу родни: дере­венские парни приглашали к себе некрутов, угощали их, а затем везли прощаться с родственниками.

В ряде мест Вологодской губ. прощальную вечеринку («ве­селые вечерки») устраивала для парня девушка, с которой он гулял. Бывали случаи, что парень, возвращаясь с жеребьевки, отправлялся прямо к своей «игровой». Войдя в избу, он на­игранно демонстрировал отчаяние из-за решения призыв­ной комиссии, его жалели и уговаривали, приглашали выпить и усаживали на почетное место в передний угол в окружении подружек девушки. За угощением следовали танцы, продол­жавшиеся за полночь. Сама же «веселая вечерка» могла длиться три дня, в течение которых некрут неотлучно нахо­дился у возлюбленной. После окончания гулянки он про­щался с ней, получал подношение в дорогу и отправлялся в свою деревню.

После непрерывной гульбы и гощений наступал день отъезда. В доме каждого некрута устраивался прощальный обед: готовили закуски, варили пиво, покупали водку. В Гря­зовецком у. Вологодской губ. такое угощение называлось «проводины», проститься с парнем приходили родственники и знакомые из соседних деревень. За обедом рекрут сам потчевал каждого пришедшего пивом или водкой, а те ода­ривали его деньгами на дорогу по 5, 10, 20 копеек. Иногда деньги «на дорожку» рекруту собирала между собой моло­дежь деревни. Повсеместно за одариванием следовало «бо­гомолье» — общесемейная молитва, прощание с домом, ро­дительское благословение, а затем общинные проводы всех рекрутов за околицу, что обязательно сопровождалось пла­чем родственниц, их скорбными, почти похоронными причи­таниями. Так, в середине 1890-х гг. в Архангельской губ. в песне описывали «чужую сторонушку», на которой пред­стояло оказаться рекруту, как потусторонний мир:

Что наскучила Ему, напрокучила, Соловеюшку >имл стуцена, А добру коню — Ему заметелица, Коню бездорожица. Добру молодцу — Ему чужа сторона. Земля неродимая, Земля нелюбимая, Что гористая, Земля каменистая; Что увалиста, Земля неукатиста. Я не сам-то, земля, На тебя зашел. Что не доброй-то конь Меня во седле занес. Занесла-то меня Да призамыкала Зла злодеюшка Нужда крайная,

Нужда крайная — Служба царская.

Особым образом проходили проводы на военную службу в начале XX в. у донских казаков. Прощальное застолье, сопровождавшее их, длилось два-три дня. Подобно жениху, Молодой казак накануне проводов обходил с друзьями родственников и знакомых, приглашая их принять участие в застолье. В знак приглашения он одаривал каждого из них пряником. Родственники в ответ угощали пришедших и выносили казаку «служилую хлеб-соль» — такой же покуп­ной пряник. В течение всех «проводов» виновник в полном обмундировании и при шашке сидел в святом углу и выслу­шивал напутствия, рассказы старших о походах, пение воен­ных песен.

Вплоть до середины XX в. обязательным моментом про­щания было родительское благословение. В Олонецкой губ. в конце XIX в. новобранец кланялся родителям в ноги и просил благословить его. Первым благословлял отец, если его не было, эта обязанность переходила к дяде или стар­шему брату, после них благословляла мать, а в случае ее смерти тетя или невестка — жена брата. Перед выходом все домашние в молчании присаживались перед дорогой. Затем родители благословляли сына семейной иконой, чаще всего Николая Чудотворца. В Пермской губ. ею сначала обводили вокруг головы новобранца по солнцу, а затем крестили и да­вали целовать. На Русском Севере при благословении часто использовали медный складень (после чего мать укладывала его в дорожную котомку сына как оберег от пули) или же­лезный крест, благословляя которым легонько ударяли по спине. Также могли воспользоваться образком или ладанкой с землей, которые тут же надевали на шею. На Дону землю для ладанки приносили с могилы кого-либо из близких, чтобы в случае гибели служилый «лежал» в родной земле.

Благословение знаменовало собой начало прощания. На­пример, на северо-западе Вологодской обл. в 1930-е гг. при этом говорили: «[Чтобы] тебе дорога была скатертью, при­ехать совсем здоровому, отслужить службу!» В Кологрив — ском р-не Костромской обл. напутствия давались на вече­ринке накануне отъезда. Сначала отец и мать говорили новобранцу: «Отслужи, не посрамись!» — затем подхо­дили старшие, отслужившие ребята, потом друзья и родст­венники.

На рубеже веков в Вытегорском у. Олонецкой губ., по­прощавшись с родственниками, некрут прощался с хозяйст­вом: он обходил дом и в каждой комнате падал на пол и молился, затем шел во двор, где кланялся животным и бла­годарил их за службу. У донских казаков сходный обычай расставания с домом предшествовал прощанию с родными и назывался «прощание с иконами»: молодой казак обходил дом и целовал все иконы. В Пермской губ. некрута в знак расставания с домом просили поцеловать печь и заглянуть в нее, чтобы вернуться. Также он должен был дотронуться до матицы указательным пальцем.

В некоторых местах новобранец, отправляясь в дорогу и находясь еще рядом с домом, должен был обязательно вернуться в дом, что считалось гарантией его благополучно­го возвращения после службы. В Пермской губ. только что вышедшего за порог парня звали обратно, чтобы он посидел на своем месте, иногда при этом его благословляли. В XIX в. было принято возвращаться в момент выезда из деревни: обоз вдруг останавливался, потому что рекрут объявлял, что забыл дома платок, рукавицу или шапку. Во время первого выхода новобранца в дорогу ритуальными действиями под­черкивалась его несамостоятельность, подневольность. Так, в пермском Прикамье его выводили из-за стола и вели к выходу под руки или даже выносили в дверь на руках спиной вперед. При этом он бросал в передний угол шапку, за которой и возвращался.

В XIX — начале XX в. проводы на службу были собы­тием общественным, так как именно община являлась глав­ной социальной группой, которая отдавала государству свое­го члена. В Архангельской губ. на улице, по которой вся деревня провожала рекрутов за околицу, собирались не только свои, но и провожающие из окрестных деревень, так что иной раз число прощавшихся достигало трехсот — четырехсот человек. При этом на протяжении всего пути до околицы родственницы рекрутов плакали и причитали. За деревней некрута рассаживались по саням или телегам, и до места сборов их провожали только отцы или старшие братья.

В 1930-е гг., когда основной отдающей социальной едини­цей стали сверстники, парня провожала на службу в основ­ном молодежь, устраивая для него в последний день перед отъездом «прощальный вечер». В Пестовском р-не Новго­родской обл. группа некрутов, призывавшихся в разное время в течение нескольких недель, самостоятельно прово­жала одного за другим своих членов.

После ритуала проводов запрещалось в течение несколь­ких часов, иногда и весь оставшийся день, а то и три дня кряду, убирать со стола, а также мести или мыть пол. В Пермской губ. нельзя было стирать одежду, которую при­зывник носил перед отъездом, ее хранили нестираной до возвращения.

Литература:

1. Иванов А. Г. Рекрутчина в низовьях Печеры // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. Т. 4. Архан­гельск, 1911. № 6; 2. Кормина Ж. В. Рекрутская обрядность: ритуал и социально-исторический контекст // Мифология и повседнев­ность. Вып. 2. СПб., 1999; 3. Мельницкий А. Рекрутчина // ЖС. 1894. Вып. 1; 4. Морозов И. А., Смольников С. Н. Некруга //Духов-

Ная культура северного Белозерья. М., 1997; 5. Певин П. Рекрутские обычаи и причитания Олонецкой губ. // ОГВ. 1895. 18, 21 окт., 3 нояб.; 6. Черницын С. В. Некоторые обычаи и обряды донских казаков, связанные с проводами на военную службу // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Обществен­ные науки. 1988. № 3; 7. Черных А В. Поведенческие нормы в рек­рутской обрядности (по материалам Пермского Прикамья) // Муж­ской сборник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре. М., 2001; 8. Ярыгина Е. В. Кологривский рекрутский обряд // Мужской сбор­ник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре. М., 2001; 9. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 130, 206; ф. 10, on. 1, д. 99.

В. Холодная