ПОХОРОНЫ (ПОХОРОНЦЫ)

Комплекс ритуально-магических дейст­вий над покойником, его назначение — закрепить новый статус умершего и окончательно перевести в «другой» мир. Обряды П. совершают в течение трех дней с момента смер­ти, погребение — после полудня третьего дня.

Все ритуалы, характерные как для русской традиции, так и восточно-славянской в целом, направлены на то, чтобы окон­чательно превратить умершего в мертвеца. Для этого сущест­вовал ряд предписаний, за исполнением которых вниматель­но следили пожилые люди, основные участники обряда, знаю­щие, как правильно должны были совершаться те или иные ритуальные действия, так как нарушение их могло навлечь несчастья на семью и общину, например неурожай и голод­ный год, смерть новых членов общины. Важно было правиль­но выделить долю покойного, чтобы он не забирал у живых «свое», поэтому при шитье одежды для покойного все обрез­ки ткани клали в гроб, а стружки, что остались при изготов­лении гроба (домовины), либо стелили на дно, либо пускали по воде. Считалось, что покойник мстит не только за невни­мание к себе, плохие П., а и ревниво оберегает то, что ему принадлежит по праву в его доме, на могиле, на кладбище.

Сразу после смерти человека совершали обмывание. Эта процедура являлась не столько гигиеническим, сколько ритуальным действием. Омовение покойников проводили люди, считающиеся чистыми в нравственном отношении, — Старики и старухи, не состоявшие в родстве с покойником, а также категории, примыкающие к ним, — вдовы, бобыли и старые девы. При этом старались следовать правилу: по­койников женского пола моют женщины, мужского — муж­чины. Если покойник был человеком пожилым и умер от старости, тогда соответствие полу можно было не соблю­дать, так как в этом возрасте, по традиционным представ­лениям (см. Старик, Старуха), человек утрачивал призна­ки пола. При этом, снимая с покойника одежду, его лишали признаков живого — маркировки по цвету, запаху, а нагота

Возвращала его в мир природы — до-жизни. Омовение покойника совершалось на полу, либо в углу около печи, либо у порога, ногами к печи. Его сажали в корыто, мыли теплой водой с мылом, вытирали его же рубахой, которая была на нем, разрывая вдоль надвое, а впоследствии сжига­ли вне дома. Воду после обмывания выливали там, где никто не ходит, чтобы не навлечь порчу на живых.

Обмывалыциков (умывальников) сразу не благодарили, чтобы в доме не было еще покойника. Кроме того, в Нов­городской губ. существовало поверье, что если сразу отбла­годарить и раздать одежду покойного, то покойник на том свете будет ходить голый. После мытья уничтожались все предметы, кроме мыла, его приберегали в лечебных целях: мыли руки, считая, что как у мертвого ничего не болит, «не щемит, не слышно ни тоски, ни болезни», так и при исполь­зовании этого мыла ничего не будет болеть, также прикла­дывали «мертвячье» мыло к больному месту. Чтобы выле­чить головную боль, обводили рукой покойника три раза вокруг головы и произносили: «Как рука твоя замерла, так пусть замрет и моя голова». Считалось, что от зубной боли можно избавиться, если потереть мизинцем левой руки по­койника больной зуб.

Следующим этапом было обряжение в погребальную одежду. Этим занимались обмывалыцики. Одевание покой­ника, как и обмывание, старались производить молча, без лишней суеты.

Изготовление гроба входило в обязанности зрелых муж­чин общины, чаще всего об этом просили соседей, близких знакомых, хороших плотников. Для обмера покойного упот­ребляли тонкую рейку — смерок, который потом клали в гроб, как и стружки. Повсеместно соблюдали обычай не рубить для гроба деревья, посаженные человеком, который еще жив. Кроме того, смерком никогда не измеряли детей, так как верили, что они не перерастут своих родителей, то есть могли умереть в том же возрасте. В Воронежской обл. до сих пор существует поверье, что с этим смерком покой­ник стоит в воротах кладбища, дожидаясь следующего покойника, встречает «новичка». В Костромском крае мерка с гроба использовалась пчеловодами на пасеке, чтобы рои не уходили. Важно, чтобы гроб был «впору». Если гроб будет мал, то это может вызвать недовольство со стороны покойного, который своими приходами и жалобами станет мешать живущим. В случае, когда гроб оказывался велик, опасались смерти еще одного члена семьи.

Покойника, который до сих пор лежал на лавке, уклады­вали в гроб. Это рассматривалось как предоставление ему последнего жилища на «жизнь вечную вековечную» и выде­ление части его доли. В гроб женщинам клали неоконченное рукоделие, нитки, иголку, чтобы можно было починить одеж­ду на «том свете», полотенце, мыло, гребень и веретено с пряжей, все это подчеркивало незавершенность жизни и про­должение ее в «ином» мире. Гроб — смертная постель, на дно которой клали сухие листья, покрытые холстом. В изголо­вье помещали подушку, набитую либо сухими листьями, либо Куделью. Старушки часто собирали всю жизнь остриженные и вычесанные волосы, чтобы набить ими подушку, а также остриженные ногти, которые клали им за пазуху. Волосы и ногти, по всеобщему мнению, должны были помочь, когда на «том свете» придется карабкаться на стеклянную гору. Народное мнение о необходимости сохранения всех крупиц собственного тела соответствовало представлению о том, что в «ином» мире за каждый волосок придется давать отчет.

Пока покойник еще находился в доме, тех, кто делал гроб, обычно в благодарность кормили. Крышку от гроба ставили снаружи, к углу дома. Там же у окна могло висеть полотенце, которое означало, что в доме кто-то умер, оно висело до сорокового дня, чтобы душа, летая, могла «утереть слезки». Покойник лежал в доме два-три дня. К нему при­ходила прощаться вся деревня. В ногах покойного ставили блюдце, в него приходящие клали деньги, которые затем отдавали в церковь на поминание.

Ночью возле покойника оставались «сидеть» старые люди. Самый грамотный читал Псалтырь, остальные пели канон. Первым пели «Когда настанет мой праздник». Молит­вы и «сидение при покойнике» продолжались все ночи, пока он находился в доме. Родственники, особенно дети, а также молодые неженатые, из дома удалялись, чтобы покойник не мог им навредить, так как их жизненные силы еще не окрепли. Пока покойник пребывал в доме, нельзя было под­метать и мыть полы, держать в доме половики, их выносили до обмывания покойника, чтобы «не увел из дома осталь­ных». Чтобы не бояться покойника, трогали его ноги.

На третий день утром мужчины (копальщики, могиль­щики, похоронщики), обязательно не родственники, рыли могилу на кладбище. Вынос покойника из дома совершался после возвращения копальщиков с кладбища. В доме читали канон на вынос тела, гасили свечи и клали их в гроб. Род­ные и соседи прощались с покойным, в этот момент можно было просить его передать что-либо своим прежде умершим родственникам и положить в гроб мелкие предметы — «передачу». Выносили покойника из избы «ногами вперед», чтобы не имел возможности, когда его похоронят, вернуться назад. Верили, что он может явиться затем, чтобы кого-ни — будь увлечь за собой.

Во дворе гроб ставили на скамью или на табуреты. Здесь опять происходило прощание с покойником. Женщины на­чинали «выть» (причитать). Голосили обычно родственницы: одна вела, две «подголосницы» помогали. «Вытье» счита­лось обязательным почти повсеместно на всех П., кроме П. маленьких детей. Мать не должна была плакать о смерти своего ребенка, «чтобы не утопить его в своих слезах». По младенцу не голосили, потому что верили, что тот еще не нагрешил. Если умер «сам» (хозяин), то при выносе гроба поднимали всю скотину. Считали, что иначе она вымрет. Поставив гроб на телегу, просили «хозяина» не брать с собой весь дом, а оставить его семейным. Когда выносили покой­ника, то кто-нибудь из родственниц должен был упасть на то место, где стоял гроб, и обязательно причитать по покойному. Перед тем как двинуться похоронной процессии, по обычаю, провожающие смотрели на ноги лошади, чтобы не тоско­вать и не бояться. Повсеместно жене возбранялось тосковать и рыдать по мужу. Считалось, что в противном случае к жен­щине будет по ночам прилетать «бес» в виде огненного шара или змея, оборачиваясь ее мужем.

После выноса покойника женщины мыли избу, то есть наскоро мыли в ней пол, окна, замывали дорожки. Скамей­ки, стулья, стол переворачивали вверх ногами, чтобы покой­ник не возвращался, а в передний угол клали камень (пив­ной или из каменки), «чтобы другие не умирали». Камень оставался до сорокового дня — «проводов души умершего». В доме оставались замужние соседки для приготовления по­минок. Молодежь, как правило, не участвовала в этом, так как поминальные приготовления — ритуальная забота по­жилых замужних женщин. Руководила всеми приготовле­ниями знающая старушка.

Впереди погребальной процессии шла женщина, которая разбрасывала зерно для птиц (как символов душ умер­ших) — на помин. Далее следовал мужчина, несущий рас­пятие или икону, покрытую полотенцем и куском холста, за ним — кто-либо из родственников-мужчин с крышкой гроба на голове, перед гробом шло духовенство, за ним — близ­кие родственники. Замыкали шествие знакомые, соседи и женщина, разбрасывавшая еловые или сосновые ветки, «за­метавшая» покойнику дорожку обратно. Несли гроб взрос­лые мужчины (четыре — шесть человек) на руках, на поло­тенцах либо на носилках — двух жердях с веревочными перемычками, на которые и ставился гроб. При погребе­нии женщин в южных губерниях России всех участников одаривали холстиной или полотенцами — «ручниками», которыми все подпоясывались. Мужчины, несшие гроб с покойницей, обвязывали полотенцем голову.

Если до кладбиша было далеко, то за селом ставили гроб на сани или телегу и везли. Проходя село, нигде не оста­навливались, иначе в доме, у которого произошла остановка, будет еще покойник. Идущий с иконой должен всю дорогу до церкви не оборачиваться, чтобы не было еще покойника в деревне. Икону оставляли в церкви в течение всего соро­коуста. В некоторых регионах умерших провожали не толь­ко родственники, но и все сельчане, чтобы и он их встречал на «том свете». Провожать было принято до «первых крес­тов» — первого раздвоения дороги. Это называлось «покой — ничьи кресты», до кладбища доходили близкие знакомые и родственники.

В день П. существовал обычай подавать милостыню пер­вому встречному. В центральных губерниях эта милостыня состояла из куска хлеба, завернутого в полотенце, ее пода­вали первому встретившемуся похоронной процессии чело­веку. «Первый встречный» должен был молиться за умер­шего, а тот первым встретил бы на «том свете» принявше­го хлеб, что должно было символизировать связь живых и мертвых. Вообще, милостыня путникам, незнакомцам и пер­вым встречным, рассматривалась как способ общения с по­тусторонним миром. Существовало поверье о том, что если покойник в чем-то нуждается, то он может попросить об этом, явившись во сне родственнику, а тот подать просимое покойником в виде милостыни. Подаяние вручали на дороге, где реальная дорога представлялась как путь в «иной» мир.

Также верили, что, встретив на пути похоронную процес­сию и не желая ее сопровождать, необходимо повернуть обязательно направо, поскольку оппозиция «левое — пра­вое» соответствует понятию «жизнь — смерть», в против­ном случае могли возникнуть неприятности.

Окончательное отделение мертвого от живых происхо­дило при опускании в могилу. Во время погребения повсе­местно был распространен обычай «откупать место» — бро­сать в могилу монетки — выкуп прежним «хозяевам места». Перед опусканием гроба в могилу с покойником опять про­щались, развязывали ему руки и ноги, если они были свя­заны (см. Покойник), закрывали и заколачивали крышку, стараясь сделать это одним ударом. В могилу вставали двое мужчин, двое или четверо опускали гроб. Затем полотенца, холсты или веревки, на которых опускали гроб, вынимали либо оставляли на кладбище, но чаще холсты и полотенца разрывали по числу тех, кто нес и опускал гроб, — отдавали им «на помин». На крышку гроба каждый сыпал по три горсти земли. Далее могилу засыпали и все молча возвраща­лись с кладбища, не оборачиваясь. Теперь покойник оконча­тельно был изъят из мира живых и принадлежал миру мерт­вых. Возвратясь домой, близкие покойника, чтобы не боять­ся, садились на место, где прежде любил сидеть умерший, и смотрели в печную трубу. Все участники похоронно — погребальных событий, придя в дом, мыли руки, а иногда и переодевались — проходили обряд очищения.

Дальнейшие действия относятся к поминальным ритуа­лам. На поминках в день П. разговор прежде всего шел о покойном, вспоминали, как он жил, его поступки и дела, заканчивал каждый словами: «Умрет человек, и воротя ему нет». Старшие учили родственников, как не бояться возвра­щения покойника: выйдя из избы ночью, нужно ловить его впереди себя руками: «Не я тебя, страх, боюсь, ты меня бойся, поймаю, поймаю».

За столом рассаживались по старшинству, старики и ста­рушки первыми, младшие в конце. На стол вначале повсе­местно подавали кутью, в настоящее время ее готовят из риса с изюмом и медом, а раньше — из распаренных зерен пшеницы с медом. Ее съедают понемногу, одну-три ложки, затем следуют различные перемены блюд, в зависимости от региона это могут быть щи, борщ, куриный суп, пироги с ка­пустой, рыбой, картофелем, грибами, во время поста делали постный стол. Последними подавали блины или сладкие пи­роги и кисель. После этого полагалось расходиться. После по­минок следили за тем, чтобы из дома молодые не вышли прежде старших: кто первым выйдет, тот и умрет раньше.

На сороковой день совершали «проводы души» умершего: выходили во двор, выносили икону, ставили ее на скамейку, молились и открывали ворота — чтобы душа вышла со двора. До сорокового дня висело полотенце снаружи дома, в этот день его относили на кладбище и завязывали на крес­те. Раздавали милостыню, предпочтительно детям, как без­грешным и невинным. По возвращении устраивали помин­ки, как в день похорон.

Архаической традицией, соблюдаемой до сегодняшнего дня, являются похороны молодых девушек, не вышедших замуж. Повсеместно этот обряд объясняют сохранившимся представлением о жизненном цикле человека, все фазы ко­торого должны быть пройдены, а следовательно, девушка, умершая до замужества, должна найти себе пару, хотя бы и на «том свете». Девушку-покойницу одевали как невесту С венком на голове в подвенечное платье, волосы распуска­ли, украшали гроб цветами и ставили две венчальные свечи. Главными участницами похоронно-погребальных обрядов, как и во время свадьбы, становились девушки — подруги невесты. Они одевали умершую, провожали ее, пели свадеб­ные и венчальные песни, в причитаниях называли ее «белой лебедушкой», «княгиней». Девушкам-подругам на кладбище, как и на свадьбе, раздавали цветные ленточки, которые прежде лежали на крышке гроба, также был распростра­нен обычай раздавать им что-нибудь из приданого, заготов­ленного на свадьбу: платки, колечки — и кормить обедом (поминки). В Иркутской губ. отмечено, что гроб для девуш­ки окрашивали в розовый цвет. В некоторых местностях гроб с телом девушки-невесты несли на кладбище подруги, а чаще молодые неженатые парни. В Свердловской обл. (ныне Екатеринбургская губ.) отмечен обычай вешать на могильный крест умершей девушки-невесты косу, плетен­ную из кудели (льняного волокна), как символ девичества. Ритуальные П.-свадьба завершались поминками в доме роди­телей, на которых присутствовали молодые люди обоих полов, как на свадьбе.

Литература:

1. Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993; 2. Виноградов Г. С. Смерть и загробная жизнь в воззрениях русско­го старожильческого населения Сибири // Сб. трудов профессоров и преподавателей Гос. Иркутского ун-та. Вып. 5. 1923; 3. Носо-

Ва Г. А. Традиционные обряды русских (крестины, похороны, по­минки). М., 1999; 4. Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. По материалам этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева. СПб., 1903; 5. Смирнов В. Народные похороны и причитания в Костром­ском крае. Второй этнограф, сб. костромского науч. об-ва по изуче­нию местного края. Вып. XV. Кострома, 1920.

Н. Прокопъева