ПАХАРЬ

Крестьянин, вспахивающий землю перед посевом яровых весной (с середины апреля до середины мая), а также под озимые летом (в июне — июле). Занятие преимущественно мужское (см. Мужик), хотя в некоторых случаях считалось возможным участие в пахоте парней и женщин, функции которых не повторяли, а дополняли мужские.

Пахота была одной из важнейших обязанностей мужчи- ны-хозяина и входила в круг действий, обеспечивающих семью пропитанием. В этом качестве она являлась не толь­ко хозяйственно необходимым, но и сакральным занятием. Обычно пахоте сопутствовали ритуальные обращения к Богу с молитвой об урожае и благосостоянии семьи.

Особый священный статус был свойствен фигуре обще­ственного П. До его первой борозды никто из крестьян не решился бы начать работу, так как считалось, что наруше­ние запрета может навлечь бурю, засуху, заморозки или град на всю деревню. В Рязанской губ. обычай «нарекать пахаря» был характерной чертой пасхальных крестных ходов и молебнов. В Зарайском у. после крестного хода в воскресенье пасхальной недели община избирала наибо­лее благочестивого крестьянина «пахарем»/«засевалыци — ком» (так как ему предстояло еще и засевать; см. Сея­тель). В ряде случаев эти действия приурочивались к пас­хальным молебнам. После обхода с иконами всего прихода их возвращали в храм, а возле него совершали молебен. Затем священник освящал принесенные крестьянами семе­на и избирал П., который получал от него благословение, просфору, яйцо и отправлялся запахивать. Избранный дол­жен был трижды поклониться священнику в знак благо­дарности за высокую честь. В некоторых местах считалось обязательным испросить благословение и у деревенского общества. Крестьянин кланялся на четыре стороны и гово­рил: «Простите меня, братцы, в чем я погрешил перед вами, помолитесь обо мне Господу Богу и благословите меня», мужики отвечали: «Бог тебя благословит! Ты только вставай пораньше, молись больше и начинай работу не с бранью, а с крестом и молитвой». После этого П. триж­ды кланялся выносному запрестольному кресту, и его бла­гословлял священник.

Общественная запашка часто становилась для деревни праздничным событием, и в условленный день П. выезжал в поле в сопровождении всех ее жителей и священника. После молебна П. проводил сохой единую борозду через полосы всех хозяев, что расценивалось зачином, после кото­рого начинали пахать все.

В индивидуальном хозяйстве пахоту старались начать тайно, чтобы уберечь урожай от дурного глаза, специально готовились, как, например, в Архангельской губ.: «Ну, как пашню начинали, дак тоже как будто в доме праздник заво­дился, хозяина подготавливали ко всему, ну чтобы в бане намылся, в чистом шел, чтобы не расстроить». Считали, что от этого зависел успех всех земледельческих работ последу­ющего года. Отправлялись пахать после завтрака или, наобо­рот, натощак, чтобы земля урожаем накормила голодного. Обычно, когда лошади уже были запряжены, вся семья собиралась перед иконами для молитвы, при этом закрыва­лись двери, перед иконами зажигались свечи. В некоторых местах перед молитвой считалось необходимым некоторое время посидеть молча за столом, покрытым скатертью, на котором стоял хлеб. Прежде чем выехать за ворота, сыновья испрашивали благословения у родителей, а затем посылали кого-нибудь из младших домочадцев посмотреть, нет ли на улице женщины, в этом случае отъезд на некоторое время откладывали. Приехав на место и встав на краю поля, П. вновь молился, кланялся на все четыре стороны, иногда клал на пашню хлеб, лежавший во время семейной молитвы на столе, и приступал к работе. Ритуальная запашка заклю­чалась в проведении одной или нескольких борозд, а также своеобразной «магической петли» вокруг пахотного участ­ка и воспринималась не как работа, а знак ее благополуч­ного начала. Поэтому, проведя установленное число борозд, П. обязательно останавливался, устраивая символический отдых, и съедал принесенный с собой хлеб или просфору.

В магических правилах и предписаниях, связанных с на­чалом пахоты, использовались и продуцирующие функции мужчины-хозяина. Для успеха предприятия П. должен быть здоровым и нестарым мужчиной, что соотносилось с его по­тенцией, необходимой для символического оплодотворения земли. Эти представления легли в основу загадки о пахоте и севе: «Старик старушку шангил-лангил, заросла у старуш­ки шанга-ланга». Продуцирующая сила вспахивания прояв­лялась и в ритуале, направленном на увеличение плодови­тости скота: при постройке нового скотного двора хозяин

Пахал сохой, в которую запрягалась его семья, всю предна­значенную для него площадь, а потом боронил и засевал зернами ржи, овса, ячменя или живыми муравьями.

Литература:

1. Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общи­ны XIX — начала XX века. JL, 1988; 2. Левкиевская Е. Е. Магиче­ская функция хозяина в восточно-славянской традиционной куль­туре // Мужской сборник. Вып. 1. М., 2001.

В. Холодная