ЛЕШАЧИХА (БОРОУХА)

Персонаж народной демонологии преиму­щественно лесной зоны; в мифологических рассказах фигу­рировала как жена лешего, либо самостоятельный персо­наж, сближающийся по своим функциям с русалкой, обде — рихой и др.

Путникам, реже пастухам и охотникам Л. являлась, как правило, на дорогах в облике растрепанной девицы или Старухи. Пастухи в начале пастьбы заключали с этим демо­ническим существом ритуальный «договор», аналогичный «договору» с лешим. По поверьям, Л. могла появиться и в деревне, в виде старухи-нищенки или девицы, которая про­сила милостыню под окном либо ночевала в бане. Ее основ­ное занятие — подменять оставленных без присмотра мла­денцев на осиновый чурбан, веник или свое отродье — мла­денца, который не рос, не мог говорить, но был необычайно прожорливым и злобным (см. Обмен); в этой функции Л. сближается с другим персонажем северно-русского фольк­лора — обдерихой (см. Обдериха). Образ Л. иногда объеди­нялся и с персонажами, олицетворяющими различные забо­левания: лихорадку, холеру и т. п., которые также представ­лялись в облике старух или девиц-нищенок, бродивших по дорогам вокруг человеческого жилья.

С образом Л. связан целый ряд народных поверий, регу­лировавших сексуальное поведение и другие формы отно­шений между полами. В частности, эти поверья служили обоснованием охотничьих и дорожных табу и правил избе­гания. В русском фольклоре довольно распространены были рассказы о сожительстве человека с Л. или о попытках по­следней соблазнить одинокого путника. «У меня дедушка ехал пьяный из Спаса, — вспоминала одна из жительниц

С. Нижний Спас на р. Кокшенге. — И под Помелихой, видно, его выпружила лошадь, а сама домой пришла. Пошли искать, а его нашли уже полумертвого». Впоследствии он рассказывал, что будто видел девок в красных сарафанах: «Девки с им играют, писни поют, в городки (играть) пригла­шают…» Дорожная нежить может, по поверьям, соблазнять прохожего в облике красивой девицы, бабы с корзинкой или даже его собственной жены. Однако пошедший на ее зов охотник замерзал на холодном камне, терялся в непро­лазном лесу или тонул в болоте. Подобные рассказы поддер­живали актуальность поверий об опасности, которую могла нести встреча охотника с женщиной, и подкрепляли охот­ничьи обычаи избегания женщин.

В той же роли, что и JL, в дорожных и охотничьих рас­сказах иногда фигурируют русалки. В деревнях Пустощ — кинского р-на Псковской обл. уже в послевоенные годы женщины жаловались на проделки русалки, облюбовавшей камень на горке у самой дороги между двумя деревнями. «Раньше как идешь к Клопово (сейчас д. Гора), — расска­зывали они, — там камень на горе, на ниве. И там русалка живет — голая, распущенные длинные волосы. И вот заво­дила пьяных мужиков. Вот как пьяный, так и заведет его к этому камню. Сядет мужик, разденется голый и сидит, греется, как на печке». Подобный сюжет записан иве. Пи — наевы Горки Старорусского р-на Новгородской обл. Иногда путника после таких встреч находят наутро замерзшим на­смерть на холодном камне.

Заметим, что, судя по фольклорным текстам, мужчины не так уж редко поддаются соблазну. Увидев пляшущих у до­роги девиц, останавливаются и глазеют на их красные сара­фаны; забираются на «печь» (на самом деле камень), куда зовет их JI. или русалка; творят с бороухой грех в лесной избушке. Возможно, это след архаических охотничьих обря­дов, до сих пор известных у ряда народов Сибири и По­волжья. Центральным элементом этих обрядов был символи­ческий брак с лесной девой, хозяйкой леса — женским духом или демоном, который дарует охотнику богатую до­бычу, однако взамен требует верности себе. Этим и объяс­няются запреты на половые отношения охотников с женами в период промысла. Мотивы женитьбы на лесной деве и по­лучения таким способом чудесных даров присутствуют и в русских сказках. Герой одной из них женится на Красной Красе, которую он вывез из лесу. Следы этого сюжета об­наруживаются в обрядовой практике северно-русских пасту­хов. В одной из деревень Вельского р-на Архангельской обл. пастух, по мнению местных жителей, пользовался помощью нечистой силы, которая предстала ему в облике высокой де­вицы. Он сам рассказывал односельчанам о том, как однаж­ды увидел ее на лесной дороге. «Один раз, — говорит, — загнал коров и вижу — идет женщина: большая, здоровая, вся в черном. Волосья распущены, черная, одежда ведь не-

Нарядна, плохая. Я, — говорит, — дорогой иду, а она сторо­ной. Я ходу прибавил и Бога помянул. Она исчезла…» Судя по облику, это была JI. В этом случае она выступает в роли дарительницы, но дарует тайную силу и профессиональную удачу не охотнику, а пастуху. Впрочем, пастушья магия и во многих других деталях повторяет охотничью.

Рассказы о сожительстве мужиков с женскими демоноло­гическими существами фиксировались в передаче как муж­чин, так и женщин. В рассказах, записанных из уст жен­щин, встречи с JI. или русалкой чаще всего заканчивались плачевно для мужика: он замерзал на холодном камне, зады­хался в дымной избушке, пропадал в лесу. У женщин такие рассказы имели вполне очевидную прагматику: подчерки­вали опасность контактов со встреченными вне дома деви­цами в красных сарафанах или женщинами с корзинкой, то есть служили подкреплением традиционных правил избе­гания. Мужчины же обычно воспринимали такие рас­сказы как «бабьи запуги», и вообще их отношение к сек­суальным связям в дороге несколько менее настороженное, чем у женщин.

Литература:

1. Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост., коммент. О. А. Черепанова. СПб., 1996; 2. Разумова И. А. Сказка и быличка (Мифологические персонажи в системе жанра). Петрозаводск, 1993: 3. Щепанская Т. Б. Кризисная сеть (Традиции духовного освоения пространства) // Русский Север: К проблеме локальных групп. СПб., 1995: 4. Архив МАЭ РАН, д. 1569, 1570, 1729, 1570, 1729.

Т. Щепанская