ЛЕШАЧИХА (БОРОУХА)
Персонаж народной демонологии преимущественно лесной зоны; в мифологических рассказах фигурировала как жена лешего, либо самостоятельный персонаж, сближающийся по своим функциям с русалкой, обде — рихой и др.
Путникам, реже пастухам и охотникам Л. являлась, как правило, на дорогах в облике растрепанной девицы или Старухи. Пастухи в начале пастьбы заключали с этим демоническим существом ритуальный «договор», аналогичный «договору» с лешим. По поверьям, Л. могла появиться и в деревне, в виде старухи-нищенки или девицы, которая просила милостыню под окном либо ночевала в бане. Ее основное занятие — подменять оставленных без присмотра младенцев на осиновый чурбан, веник или свое отродье — младенца, который не рос, не мог говорить, но был необычайно прожорливым и злобным (см. Обмен); в этой функции Л. сближается с другим персонажем северно-русского фольклора — обдерихой (см. Обдериха). Образ Л. иногда объединялся и с персонажами, олицетворяющими различные заболевания: лихорадку, холеру и т. п., которые также представлялись в облике старух или девиц-нищенок, бродивших по дорогам вокруг человеческого жилья.
С образом Л. связан целый ряд народных поверий, регулировавших сексуальное поведение и другие формы отношений между полами. В частности, эти поверья служили обоснованием охотничьих и дорожных табу и правил избегания. В русском фольклоре довольно распространены были рассказы о сожительстве человека с Л. или о попытках последней соблазнить одинокого путника. «У меня дедушка ехал пьяный из Спаса, — вспоминала одна из жительниц
С. Нижний Спас на р. Кокшенге. — И под Помелихой, видно, его выпружила лошадь, а сама домой пришла. Пошли искать, а его нашли уже полумертвого». Впоследствии он рассказывал, что будто видел девок в красных сарафанах: «Девки с им играют, писни поют, в городки (играть) приглашают…» Дорожная нежить может, по поверьям, соблазнять прохожего в облике красивой девицы, бабы с корзинкой или даже его собственной жены. Однако пошедший на ее зов охотник замерзал на холодном камне, терялся в непролазном лесу или тонул в болоте. Подобные рассказы поддерживали актуальность поверий об опасности, которую могла нести встреча охотника с женщиной, и подкрепляли охотничьи обычаи избегания женщин.
В той же роли, что и JL, в дорожных и охотничьих рассказах иногда фигурируют русалки. В деревнях Пустощ — кинского р-на Псковской обл. уже в послевоенные годы женщины жаловались на проделки русалки, облюбовавшей камень на горке у самой дороги между двумя деревнями. «Раньше как идешь к Клопово (сейчас д. Гора), — рассказывали они, — там камень на горе, на ниве. И там русалка живет — голая, распущенные длинные волосы. И вот заводила пьяных мужиков. Вот как пьяный, так и заведет его к этому камню. Сядет мужик, разденется голый и сидит, греется, как на печке». Подобный сюжет записан иве. Пи — наевы Горки Старорусского р-на Новгородской обл. Иногда путника после таких встреч находят наутро замерзшим насмерть на холодном камне.
Заметим, что, судя по фольклорным текстам, мужчины не так уж редко поддаются соблазну. Увидев пляшущих у дороги девиц, останавливаются и глазеют на их красные сарафаны; забираются на «печь» (на самом деле камень), куда зовет их JI. или русалка; творят с бороухой грех в лесной избушке. Возможно, это след архаических охотничьих обрядов, до сих пор известных у ряда народов Сибири и Поволжья. Центральным элементом этих обрядов был символический брак с лесной девой, хозяйкой леса — женским духом или демоном, который дарует охотнику богатую добычу, однако взамен требует верности себе. Этим и объясняются запреты на половые отношения охотников с женами в период промысла. Мотивы женитьбы на лесной деве и получения таким способом чудесных даров присутствуют и в русских сказках. Герой одной из них женится на Красной Красе, которую он вывез из лесу. Следы этого сюжета обнаруживаются в обрядовой практике северно-русских пастухов. В одной из деревень Вельского р-на Архангельской обл. пастух, по мнению местных жителей, пользовался помощью нечистой силы, которая предстала ему в облике высокой девицы. Он сам рассказывал односельчанам о том, как однажды увидел ее на лесной дороге. «Один раз, — говорит, — загнал коров и вижу — идет женщина: большая, здоровая, вся в черном. Волосья распущены, черная, одежда ведь не-
Нарядна, плохая. Я, — говорит, — дорогой иду, а она стороной. Я ходу прибавил и Бога помянул. Она исчезла…» Судя по облику, это была JI. В этом случае она выступает в роли дарительницы, но дарует тайную силу и профессиональную удачу не охотнику, а пастуху. Впрочем, пастушья магия и во многих других деталях повторяет охотничью.
Рассказы о сожительстве мужиков с женскими демонологическими существами фиксировались в передаче как мужчин, так и женщин. В рассказах, записанных из уст женщин, встречи с JI. или русалкой чаще всего заканчивались плачевно для мужика: он замерзал на холодном камне, задыхался в дымной избушке, пропадал в лесу. У женщин такие рассказы имели вполне очевидную прагматику: подчеркивали опасность контактов со встреченными вне дома девицами в красных сарафанах или женщинами с корзинкой, то есть служили подкреплением традиционных правил избегания. Мужчины же обычно воспринимали такие рассказы как «бабьи запуги», и вообще их отношение к сексуальным связям в дороге несколько менее настороженное, чем у женщин.
Литература:
1. Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост., коммент. О. А. Черепанова. СПб., 1996; 2. Разумова И. А. Сказка и быличка (Мифологические персонажи в системе жанра). Петрозаводск, 1993: 3. Щепанская Т. Б. Кризисная сеть (Традиции духовного освоения пространства) // Русский Север: К проблеме локальных групп. СПб., 1995: 4. Архив МАЭ РАН, д. 1569, 1570, 1729, 1570, 1729.
Т. Щепанская