ЛЕНТА
Существенная деталь оформления девичьей прически. Она скрепляла косу, украшала ее и в необходимых случаях создавала имитацию длинных волос. Эти функции Л. соотносились с признаками, закрепленными в народной культуре за прической девушек, достигших брачного возраста. Замкнутость волос Л. — «замком», достаточная длина косы, свидетельствующая, по народным представлениям, о зрелости девушки, — все эти особенности девичьей прически приобретали особую значимость в контексте свадебного обряда, во время которого происходила реальная или символическая утрата этих признаков, а прическа преобразовывалась в женскую, (см. Коса, Расплетание косы). Во многих местностях «совершеннолетняя девица, „когда ей пора выйти замуж", носит особую принадлежность костюма, которой ни до ни после этого времени она не носит, а именно — ленту в косе; несовершеннолетние девицы, равно как и замужние, носят вместо ленты гарус или кос — ник» (2, с. 190).
|
В действительности Л. могли быть любого цвета, но в народных представлениях символом созревшей девушки являлась именно алая. Если учесть, что право на ношение Л. девушка получала лишь с момента появления у нее регул — месячных очищений, то становится очевидной характерная для традиционного сознания соотнесенность алой ленточки с менструальной кровью, основанная, прежде всего, на символике красного цвета. Об этом свидетельствует также то обстоятельство, что во многих местах молодые женщины до рождения первого ребенка не исключали из своего наряда некоторых деталей, свойственных девичьему костюму, в частности Л. и бантов. Их, однако, закрепляли не в волосах, как у девушек, а поверх головного убора сзади. При этом важно отметить, что способность к деторождению в народном понимании связывалась с менструальной кровью как необходимой для жизнетворе — ния субстанцией. Можно предположить, что прощание невесты с девичьей красотой, одним из наиболее распростра
ненных воплощений которой являлась Л., означала готовность девушки к новой и основной своей обязанности в замужестве — материнству.
Как символ крови, свидетельствующей о «честности», «целостности» невесты, красная Л. использовалась и в обрядах второго дня свадьбы. Так, во многих локальных традициях «о „честности" молодой узнают по алой Л., привязанной к рубахе молодой, к конской дуге, к горлышку бутылки к поднятому шесту» (1, с. 92). В Калужской губ. в такой ситуации целый, обязательно небитый горшок украшали лентами и цветами; на Житомирщине красной Л. обвязывали пирог с нетолченым маком.
Все приведенные факты проясняют причину существования в традиционной культуре устойчивой связи алой Л с образом девушки, что часто прослеживается в фольклорных текстах, особенно в свадебной лирике — приговорах и причитаниях. Так, в ярославском приговоре при выносе девичьей красоты сообщалось:
А тебе, Марья Ивановна, Не бывать больше в девушках, Не носить алых ленточек…
В свадебной поэзии алая Л. зачастую называлась «девичьей красотой»:
У меня молодёшеньки, Да чёсна дивья-та красота, Да шоуковы-алы ленточки… Да покатайтесь-ко, ленточки, Да с плечика да на плечико.
В качестве свадебного атрибута — девичьей красоты могли использоваться как одна, так и несколько Л., а действия с красотой-Л. приурочивались к разным эпизодам свадебного обряда, которые объединялись темой прощания с девичеством: расплетание косы, невестина баня, продажа девичьей красоты в день венчания. В Тверской губ., например, Жених на рукобитье дарил невесте длинную, до двух метров, Л., по большей части розового (вариант красного) цвета, невеста ее вплетала в косу и носила до банного обряда. Перед баней же подружка в избе, под матицей, расплетала невесте косу, а Л. брала себе. В Костромской губ. невеста готовила девью красоту из стольких Л., сколько у нее подруг; их скрепляли вместе на ремешке. В бане на лавке «коренная», или «старшая», подруга выплетала их из косы невесты и раздавала подружкам.
В Тверской губ. девичья красота также представляла собой разноцветные Л. с кисточками на конце, приготовляемые невестой по количеству подруг. Эту красоту-Л., называемую здесь еще «косником», привешивали к потолку над столом, за которым на девишнике сидела невеста. Такое использование красоты-Л. сближает ее с другим воплощением девичьей красоты — деревцем. В этой же губернии девушки прикрепляли привезенную женихом красную JI. к «тычинке» (палке) и в день невестиной бани (до нее или после) носили по деревне, распевая «Развеселую» — песню о «развеселой девичьей жизни и распроклятой жизни замужней». Походив, они обязательно возвращались к невесте, и подружка-«подневестница» вплетала JI. себе в косу. Иногда за такое хождение с песней девушки получали от жениховой стороны пирог.
Помимо того что в локальных традициях чрезвычайно разнообразно представлены действия с JI. в качестве девичьей красоты, во многих местах она использовалась также как обязательная деталь других воплощений этого свадебного атрибута: ее вплетали в косу из кудели и в косу невесты; JI. украшали веник, куклу; их прикрепляли к решету, «елочке». Так, в Псковской губ. «краса» представляла собой и красную Л., которую брат невесты на блюде носил по улице (этот обряд назывался «носить красу»), а также и решето, покрытое шелковым платком и украшенное разноцветными Л. В день свадьбы невеста совершала последнюю прогулку с девушками по деревне, при этом две ближайшие подружки или родственницы несли решето над головами, что называлось «хождение с красой». Встречая жениха, невеста выходила с этим решетом, куда он клал на «красу» деньги и подарки.
В Ярославской губ. девью красу — «елочку» девушки обвивали Л., которую в одном куске жених дарил на девичнике невесте и подругам (невесте — два аршина, девушкам — по аршину). Позже Л. с «елочки» девушки разрезали и делили между собой.
Судьба красоты-Л. в свадебных традициях складывалась по-разному. В большинстве случаев, особенно когда прощание с девичьей красотой приурочивалось к девичнику, невеста передавала, или «сдавала», Л. самой близкой подруге, той, что расплетала ей косу. При этом, например, в Тверской губ. она говорила: «Красуйся ты замес мене». Достаточно часто невеста дарила разноцветные ленты всем присутствовавшим подружкам; нередко, как уже было отмечено, одну ленту девушки разрезали и делили между собой.
Л. могла оставаться в девичьей среде не только после обряда расплетания косы, но и во время продажи девичьей красоты. Так, в Московской губ. утром в день венчания женихова сваха развязывала Л. из косы невесты, заворачивала в нее небольшую монету и отдавала подруге невесты. В Самарской губ. она укладывала выплетенные ленты на блюдо с пирогом-«курником» и отдавала девушкам. Нередко, как в Самарской и Вологодской губ., Л. переходила к сестре невесты. В ряде случаев красота-Л. передавалась родителям и тоже оставалась в родительском доме. В Ярославской губ. в день свадьбы подружки расплетали невесте косу, Л. клали на блюдечко и подносили родителям. Невеста в это время причитала:
Ты родимая моя матушка. Ты родимая родельница! Уж прими, моя родельница, Уж ты мою-то алу ленточку, Уж во первую, в последнюю, Уж от моей-то красы девичьей!
В Московской губ. выплетенную из косы JI. на блюде подносила родителям невесты сваха; при этом она говорила: «Примите девичью красоту».
В некоторых местностях в обряде расставания невесты с девичьей жизнью сохранились намеки на уничтожение красоты-JI., что было характерно и для других воплощений девичьей красоты. Так, в Тверской губ. женихова сваха нарочно дергала косу, снимая с нее алую Л., и делала вид, что разрывает ее; это осмыслялось как уничтожение девичьей свободы.
Примечательна судьба красоты-Л. в обычаях сибирской свадебной традиции. В Енисейской губ. часть красных Л., выполнявших роль девичьей красоты, раздаривалась подругам, а две оставались у невесты, впоследствии завязывались бантами, прикреплялись к венчальным свечам и хранились вместе с ними. Общеизвестно, что венчальные свечи обычно использовались во время трудных родов: их зажигали, чтобы облегчить страдания роженицы и ускорить появление на свет новорожденного. По всей видимости, магической силой в народном сознании наделялась и красота-Л. Это вполне закономерно, если учесть существовавшие представления о продуцирующей силе других воплощений девичьей красоты (см. Свадебное деревце).
Можно предположить, что Л. с венчальными свечами хранились в красном углу, где обычно помещались ритуальные предметы подобного рода. Подобным образом сохраняли этот свадебный атрибут в сакральном предмете или месте: так, в Пермской губ. невеста отдавала Л. в церковь как символ девичества. Здесь же иногда Л. прикрепляли воском к образу (иконе), затем — к плату для поездки в церковь на венчание и, наконец, передавали священнику, чтобы он положил ее в Евангелие. В Ярославской губ. сваха во время венчания вешала Л. на икону.
Помещение девичьей красоты в сакральное место обусловливалось, вероятно, спецификой ее характеристик, которые безвозвратно утрачивались с выходом девушки замуж, Это, прежде всего, чистота, невинность, целостность, «честность», которые были значимы для полноты и правильности совершения свадебного ритуала, что, в свою очередь, по народным представлениям, обеспечивало благополучие невесты, и семьи новобрачных, и всего социума (см. Девичья красота).
Л. какдевичий атрибут широко использовалась не только в свадебной, но также и в троицко-семицкой обрядности. Для ритуалов завивания березы и кумления девушки приоб-
Ретали новые JI. и украшали ими свои прически. Ими же, равно как и другими украшениями или крестами, они обменивались друг с другом. Каждая из участниц обряда прикрепляла также специально принесенную JI. к березке (см. Кумление). Феномен богато украшенной JI. троицкой березки, выступающей в весенне-летней обрядности как символ девичьего сообщества, возможно, лег в основу такого атрибута брачной обрядности, как свадебное деревце.
Литература:
1. Денисова И. М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских: Материалы, семантика обрядов и образов народной культуры, гипотезы. М., 1995; 2. Зеленин Д. К. Избранные труды: Статьи по духовной культуре. 1901—1913. М., 1994; 3. Мыльникова К., Цинциус В. Северно-великорусская свадьба // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926; 4. Шаповалова Г. Г., Лаврентьева Л. С. Обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985; 5. Архив РЭМ, ч. 7, on. 1, д. 1404.
Е. Мадлевская