ЛЕНТА

Существенная деталь оформления девичьей прически. Она скрепляла косу, украшала ее и в необходимых случаях создавала имитацию длинных волос. Эти функции Л. соот­носились с признаками, закрепленными в народной куль­туре за прической девушек, достигших брачного возраста. Замкнутость волос Л. — «замком», достаточная длина косы, свидетельствующая, по народным представлениям, о зрело­сти девушки, — все эти особенности девичьей прически приобретали особую значимость в контексте свадебного об­ряда, во время которого происходила реальная или симво­лическая утрата этих признаков, а прическа преобразовы­валась в женскую, (см. Коса, Расплетание косы). Во многих местностях «совершеннолетняя девица, „когда ей пора выйти замуж", носит особую принадлежность костюма, которой ни до ни после этого времени она не носит, а именно — ленту в косе; несовершеннолетние девицы, равно как и замужние, носят вместо ленты гарус или кос — ник» (2, с. 190).

В действительности Л. могли быть любого цвета, но в народных представлениях символом созревшей девушки являлась именно алая. Если учесть, что право на ношение Л. девушка получала лишь с момента появления у нее регул — месячных очищений, то становится очевидной характерная для традиционного сознания соотнесенность алой ленточки с менструальной кровью, основанная, преж­де всего, на символике красного цвета. Об этом свидетель­ствует также то обстоятельство, что во многих местах мо­лодые женщины до рождения первого ребенка не исклю­чали из своего наряда некоторых деталей, свойственных девичьему костюму, в частности Л. и бантов. Их, однако, закрепляли не в волосах, как у девушек, а поверх голов­ного убора сзади. При этом важно отметить, что способ­ность к деторождению в народном понимании связывалась с менструальной кровью как необходимой для жизнетворе — ния субстанцией. Можно предположить, что прощание не­весты с девичьей красотой, одним из наиболее распростра­
ненных воплощений которой являлась Л., означала готов­ность девушки к новой и основной своей обязанности в замужестве — материнству.

Как символ крови, свидетельствующей о «честности», «целостности» невесты, красная Л. использовалась и в обря­дах второго дня свадьбы. Так, во многих локальных тради­циях «о „честности" молодой узнают по алой Л., привязан­ной к рубахе молодой, к конской дуге, к горлышку бутылки к поднятому шесту» (1, с. 92). В Калужской губ. в такой ситуации целый, обязательно небитый горшок украшали лентами и цветами; на Житомирщине красной Л. обвязы­вали пирог с нетолченым маком.

Все приведенные факты проясняют причину существо­вания в традиционной культуре устойчивой связи алой Л с образом девушки, что часто прослеживается в фольклор­ных текстах, особенно в свадебной лирике — приговорах и причитаниях. Так, в ярославском приговоре при выносе девичьей красоты сообщалось:

А тебе, Марья Ивановна, Не бывать больше в девушках, Не носить алых ленточек…

В свадебной поэзии алая Л. зачастую называлась «де­вичьей красотой»:

У меня молодёшеньки, Да чёсна дивья-та красота, Да шоуковы-алы ленточки… Да покатайтесь-ко, ленточки, Да с плечика да на плечико.

В качестве свадебного атрибута — девичьей красоты могли использоваться как одна, так и несколько Л., а дейст­вия с красотой-Л. приурочивались к разным эпизодам сва­дебного обряда, которые объединялись темой прощания с девичеством: расплетание косы, невестина баня, продажа де­вичьей красоты в день венчания. В Тверской губ., например, Жених на рукобитье дарил невесте длинную, до двух метров, Л., по большей части розового (вариант красного) цвета, не­веста ее вплетала в косу и носила до банного обряда. Перед баней же подружка в избе, под матицей, расплетала невесте косу, а Л. брала себе. В Костромской губ. невеста готовила девью красоту из стольких Л., сколько у нее подруг; их скрепляли вместе на ремешке. В бане на лавке «коренная», или «старшая», подруга выплетала их из косы невесты и раздавала подружкам.

В Тверской губ. девичья красота также представляла собой разноцветные Л. с кисточками на конце, приготовляе­мые невестой по количеству подруг. Эту красоту-Л., назы­ваемую здесь еще «косником», привешивали к потолку над столом, за которым на девишнике сидела невеста. Такое использование красоты-Л. сближает ее с другим воплоще­нием девичьей красоты — деревцем. В этой же губернии девушки прикрепляли привезенную женихом красную JI. к «тычинке» (палке) и в день невестиной бани (до нее или после) носили по деревне, распевая «Развеселую» — песню о «развеселой девичьей жизни и распроклятой жизни замужней». Походив, они обязательно возвращались к не­весте, и подружка-«подневестница» вплетала JI. себе в косу. Иногда за такое хождение с песней девушки получали от жениховой стороны пирог.

Помимо того что в локальных традициях чрезвычайно раз­нообразно представлены действия с JI. в качестве девичьей красоты, во многих местах она использовалась также как обязательная деталь других воплощений этого свадебного атрибута: ее вплетали в косу из кудели и в косу невесты; JI. украшали веник, куклу; их прикрепляли к решету, «елоч­ке». Так, в Псковской губ. «краса» представляла собой и красную Л., которую брат невесты на блюде носил по улице (этот обряд назывался «носить красу»), а также и решето, по­крытое шелковым платком и украшенное разноцветными Л. В день свадьбы невеста совершала последнюю прогулку с де­вушками по деревне, при этом две ближайшие подружки или родственницы несли решето над головами, что называлось «хождение с красой». Встречая жениха, невеста выходила с этим решетом, куда он клал на «красу» деньги и подарки.

В Ярославской губ. девью красу — «елочку» девушки об­вивали Л., которую в одном куске жених дарил на девич­нике невесте и подругам (невесте — два аршина, девуш­кам — по аршину). Позже Л. с «елочки» девушки разрезали и делили между собой.

Судьба красоты-Л. в свадебных традициях складывалась по-разному. В большинстве случаев, особенно когда проща­ние с девичьей красотой приурочивалось к девичнику, не­веста передавала, или «сдавала», Л. самой близкой подруге, той, что расплетала ей косу. При этом, например, в Твер­ской губ. она говорила: «Красуйся ты замес мене». Доста­точно часто невеста дарила разноцветные ленты всем при­сутствовавшим подружкам; нередко, как уже было отмече­но, одну ленту девушки разрезали и делили между собой.

Л. могла оставаться в девичьей среде не только после об­ряда расплетания косы, но и во время продажи девичьей красоты. Так, в Московской губ. утром в день венчания женихова сваха развязывала Л. из косы невесты, заворачи­вала в нее небольшую монету и отдавала подруге невесты. В Самарской губ. она укладывала выплетенные ленты на блюдо с пирогом-«курником» и отдавала девушкам. Нередко, как в Самарской и Вологодской губ., Л. переходила к сестре невесты. В ряде случаев красота-Л. передавалась родителям и тоже оставалась в родительском доме. В Ярославской губ. в день свадьбы подружки расплетали невесте косу, Л. клали на блюдечко и подносили родителям. Невеста в это время причитала:

Ты родимая моя матушка. Ты родимая родельница! Уж прими, моя родельница, Уж ты мою-то алу ленточку, Уж во первую, в последнюю, Уж от моей-то красы девичьей!

В Московской губ. выплетенную из косы JI. на блюде подносила родителям невесты сваха; при этом она говорила: «Примите девичью красоту».

В некоторых местностях в обряде расставания невесты с девичьей жизнью сохранились намеки на уничтожение красоты-JI., что было характерно и для других воплощений девичьей красоты. Так, в Тверской губ. женихова сваха на­рочно дергала косу, снимая с нее алую Л., и делала вид, что разрывает ее; это осмыслялось как уничтожение девичьей свободы.

Примечательна судьба красоты-Л. в обычаях сибирской свадебной традиции. В Енисейской губ. часть красных Л., выполнявших роль девичьей красоты, раздаривалась подру­гам, а две оставались у невесты, впоследствии завязывались бантами, прикреплялись к венчальным свечам и хранились вместе с ними. Общеизвестно, что венчальные свечи обычно использовались во время трудных родов: их зажигали, чтобы облегчить страдания роженицы и ускорить появление на свет новорожденного. По всей видимости, магической силой в народном сознании наделялась и красота-Л. Это вполне закономерно, если учесть существовавшие представления о продуцирующей силе других воплощений девичьей красо­ты (см. Свадебное деревце).

Можно предположить, что Л. с венчальными свечами хранились в красном углу, где обычно помещались ритуаль­ные предметы подобного рода. Подобным образом сохра­няли этот свадебный атрибут в сакральном предмете или месте: так, в Пермской губ. невеста отдавала Л. в церковь как символ девичества. Здесь же иногда Л. прикрепляли воском к образу (иконе), затем — к плату для поездки в церковь на венчание и, наконец, передавали священнику, чтобы он положил ее в Евангелие. В Ярославской губ. сваха во время венчания вешала Л. на икону.

Помещение девичьей красоты в сакральное место обу­словливалось, вероятно, спецификой ее характеристик, кото­рые безвозвратно утрачивались с выходом девушки замуж, Это, прежде всего, чистота, невинность, целостность, «чест­ность», которые были значимы для полноты и правильно­сти совершения свадебного ритуала, что, в свою очередь, по народным представлениям, обеспечивало благополучие не­весты, и семьи новобрачных, и всего социума (см. Девичья красота).

Л. какдевичий атрибут широко использовалась не только в свадебной, но также и в троицко-семицкой обрядности. Для ритуалов завивания березы и кумления девушки приоб-

Ретали новые JI. и украшали ими свои прически. Ими же, равно как и другими украшениями или крестами, они обме­нивались друг с другом. Каждая из участниц обряда при­крепляла также специально принесенную JI. к березке (см. Кумление). Феномен богато украшенной JI. троицкой берез­ки, выступающей в весенне-летней обрядности как символ девичьего сообщества, возможно, лег в основу такого атри­бута брачной обрядности, как свадебное деревце.

Литература:

1. Денисова И. М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских: Материалы, семантика обрядов и образов народной культуры, гипотезы. М., 1995; 2. Зеленин Д. К. Избранные труды: Статьи по духовной культуре. 1901—1913. М., 1994; 3. Мыльнико­ва К., Цинциус В. Северно-великорусская свадьба // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926; 4. Ша­повалова Г. Г., Лаврентьева Л. С. Обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985; 5. Архив РЭМ, ч. 7, on. 1, д. 1404.

Е. Мадлевская