КУДЕЛЬ

Льняное волокно высшего качества, продукт женского труда. К. являлась основой для изготовления нитей, из кото­рых производили ткани, необходимые в крестьянском быту для изготовления одежды, постельного белья, разнообраз­ной утвари.

В традиционной культуре К. помимо утилитарного на­значения приобретала символический смысл, в частности в свадебной обрядности. Так, пучок К. или сплетенная из льняного волокна коса могли использоваться в качестве предметного воплощения девичьей красоты. Изготовление красоты-К. было известно в свадебных традициях Вологод­ской, Новгородской, Тверской и Ярославской губ.

В Кадниковском у. Вологодской губ. девушки в день руко­битья или после богомолья делали косу из льна и выве­шивали ее на украшенной лентой веревке между домом Невесты и соседней избой. Срывали веревку с косой из К — обычно в день венчания или через три дня после свадьбы В Ярославской губ. такая конструкция в 20-е гг. XX в. называлась «телеграфом», а позже — «телефоном». Ее, как и «ело ч ку» — к рас оту с прикрепленной к вершине льняной косой (см. Свадебное деревце), изготавливали после бого­молья или в девичник.

Иначе выглядело расставание с девичьей красотой в Нов­городской и Тверской губ.: «…невеста первое время иногда еще ходит на посидку <…> Но когда там сожгут ее "красо­ту", невеста навсегда покидает беседу. В Вышневолоцком у. „красу" жгут на другой день после богомолья <…> Это про­исходит так: невеста приносит с собою на посидку куделю, которую расстилают по полу до порога и зажигают. (Иноща куделю жгут на улице или приносят сухую березу— ветку, — ставят ее под окно, вешают на нее куделю и за­жигают…). Невеста при этом плачет:

Подождите, милые подруженьки, Мои милые приятели, Сжигать да мою красу девичью…

Затем она прощается со своими подругами, берет свою прялку и уходит с женихом. При прощании она целует каж­дую подругу, оплакивая свою волю вольную:

Подруженьки вы мои милые, Ушла моя волюшка вольная» (7, с. 53).

В Валдайском у. Новгородской губ. сжигание К. приуро­чивалось к ритуалу богомолья: отец невесты снимал с бож­ницы образ, возлагал его на стол, а невеста с женихом, по­молившись, целовали его. Потом жених сжигал «на прялке своей невесты куделю, вероятно для показания, что деви­чество ее уже прошло. После этого дело считается оконча­тельно решенным, везде заговорят: „уж куделина сожжена", значит дело совсем полажено». (5, с. 156). По своему значе­нию в структуре свадебного обряда сжигание К. аналогично богомолью, после которого также уже нельзя было отказать­ся от брака ни жениховой, ни невестиной стороне.

Использование К. в качестве девичьей красоты не слу­чайно и может быть объяснено, по крайней мере, двумя причинами. Во-первых, прядение — преобразование К. в нить — являлось одним из типичных женских и по преиму­ществу девичьих занятий. Причем оно носило коллективный характер: после сезона уборочных полевых работ, обычно с Покрова Богородицы (1/14 октября), девушки собирались на посиделки-супрядки для совместного прядения. В Вологод­ской и Тверской губ. на посиделках совершались разнооб­разные игровые действия с К., в которых нельзя не обнару­жить сходства со свадебным ритуалом изготовления и сжи­гания К. Названия их: «елку жечь», «телефон проводить», «на девишник» — непосредственно соотносились с образом девичьей красоты и с обрядом прощания невесты с нею. Смысл этих игровых действий наполнен любовно-брачной тематикой. Так, «сжигание елки» устраивали и на рабо­чих посиделках, и во время Святок, предваряющих период свадеб: парни собирали у девушек К., наматывали ее на лучину, которую втыкали в чурбан и поджигали. Замечали, в чью сторону упадет лучина. Если в сторону парня, то он должен по очереди обнять всех девушек; если к девушке, она, соответственно, должна обнять каждого из ребят. Сжи­гание К., особенно в святочное время, символизировало же­лание каждой из девушек на посиделке завершить деви­чество; возможно, эта акция, приуроченная к переходному периоду от старого года к новому, имела магический харак­тер. Такое же значение, по-видимому, имело действо «на девишник». Оно заключалось в том, что парень, забежавший на посиделку, неожиданно вырывал у одной из девушек кло­чок К. с прялки и поджигал его с криком: «Давай на девиш­ник!» Это было своего рода репетицией обрядового «сжи­гания девишника» (прощания с девичеством), которое во время свадьбы устраивали пожилые женщины из деревни невесты: они поджигали около ее дома сноп соломы. В ряде мест Вологодской губ. на посиделке, с которой уводили «просватанку» на обряд рукобитья, также сжигали К. Знав­шая об этом девушка специально для сжигания приносила небольшой пучок К. «Проведение телефона» устраивалось оставшимися прясть девушками после ухода части их под­руг в соседнюю деревню на другую посиделку. Ушедшим «распустят пряжу и, привязывая ее к концам нарочно во­ткнутых в снег кольев, протягивают нитку, наподобие теле­графа, от дома той девицы, чья прялка, к дому того парня который успешнее других ухаживал за ней <…> Девушки, вернувшись… вовсе не сердятся на своих подруг, а со сме­хом и шутками, рассказывая о своих похождениях, с их по­мощью приводят в порядок свою работу» (6, с. 47).

Феномен воплощения девичьей красоты в виде К. сло­жился в результате закрепления процесса прядения за воз­растной группой девушек, а также благодаря утрате ими после замужества права на посещение супрядок.

Показательно поэтому свойственное народному сознанию устойчивое соотнесение льна и процесса его обработки с де­вичеством. Эта связь нашла отражение в разных сферах традиционной культуры. Так, например, при первом дожде приговаривали: «На бабину рожь, на дедову пшеницу, на девкин лен поливай ведром». Одним из характерных моти­вов величальных свадебных песен, адресованных девуш­ке — подруге невесты, являлся процесс изготовления льна во всем его многообразии. Тема прядения использовалась также в иносказательной речи сватов: «У нас бел ленок, а у вас ковылок: хорошо бы их соединить».

Второй причиной использования К. для изготовления де­вичьей красоты являлось восприятие в традиционном созна­нии льна как аналога человеческих волос. Лен, подобно дру­гим растениям, осмыслялся в мифопоэтических представ­лениях как волосы земли. Единоприродность льна и волос для народного сознания обусловила взаимозаменяемость этих материалов в традиционной культуре, их соотнесен­ность в обрядовой сфере.

Синонимичность льна и волос очевидна на уровне языка. Слово «кудель» и однокоренные слова использовались в рус­ских говорах для обозначения человеческих волос вообще или длинных, спутанных, кудрявых волос. Особенно это характерно для фольклорных текстов, например в свадеб­ной поэзии:

Вилися кудельцы

По его головушке,

Перед право плечико, На его зелен кафтаан.

Во время обрядового расчесывания свахой волос ново­брачного бояре пели: «Во поле лен, лен ветер веет, разве­вает». Использование приема метафоры в подобных случаях свидетельствует о свойственном для традиционного созна­ния соотнесении мира человека и мира природы: ритуально оформленное событие в жизни конкретного человека дости­гает космического масштаба.

В Нижегородской губ. после свадьбы, проверяя мастерство молодой жены, на вопрос: «,,Умиёт-ли молодая-та лен че­сать?" — она берет гребень и причесывает мужа» (7, с. 151).

Встречается в народных говорах и называние К. «куд­рями». Одно из вологодских посиделочных игровых дейст­вий с К. так и называется — «кудри палить (жечь)».

В традиционной культуре очевидно прослеживается взаи­мозависимость между волосами человека и другими, подоб­ными льну, волокнистыми растениями. Так, у восточных славян для того, чтобы у девушки были длинные и здоровые волосы, она распускала их и вставала посреди пашни, на которой сеяли коноплю. В Витебской губ. «колтун» на голо­ве лечили, смазывая волосы молоком из семян конопли или отваром ее цветов. С другой стороны, о продуцирующей силе волос человека, влияющей на вегетацию, урожай льна и других волокнистых культур и злаков, а также на качест­во обработанного волокна, свидетельствуют разнообразные обрядовые действия с волосами. Так, в Вологодской губ. женщины срывали друг с друга платки и дергали за волосы, желая, чтобы лен рос длиннее. С той же целью в Рязан­ской губ. женщины подкарауливали проходившего мимо за­сеянного льном места дьякона, ловили его и катали по полю, приговаривая: «Уродися, лен, долог, как у дьякона волос». Широко у русских также был распространен обычай мять и трепать лен с распущенными волосами.

Особая магическая сила приписывалась волосам невесты. Так, в Московской губ., «чтобы лен водился», после венчания при перечесывании волос новобрачной в косы вплетали лен следующим образом: две пряди волос, а третья — мычка льна. В Новгородской губ. также невесте после венца запле­тали две косы, вплетая туда К. В Сибири еще до венчания Мать невесты по ее просьбе несколько раз переплетала косу, вплетая туда, помимо льна и конопли, колосья пшеницы, ржи, ячменя, овса, каждый раз с особым причетом.

Учитывая традиционные представления о продуцирующей Силе не только волос невесты, но и растений, можно пред­положить, что соприкосновение этих материалов в приве­денных случаях было направлено на взаимовлияние в сфере воспроизводства и растений, и человека. Одним из осно­ваний для народных представлений о единоприродности льна/кудели и волос могло послужить их внешнее сходство, что обусловливало общность приемов их обработки: трепа­ние и потрясание, чесание и расчесывание, тканье (плете­ние) и заплетание. В данном контексте показательно дубли­рование этих материалов и замена одного другим.

Помимо отмеченного выше сочетания волос и К., их одновременно использовали в других обрядах жизненного цикла человека. Так, в Вологодской губ. новорожденному перевязывали пупок суровой ниткой, соединенной с мате­ринскими волосами. В Орловской губ. для этого отрезали прядь волос с правого виска матери; считалось, что пере­вязывание пуповины материнскими волосами привяжет к ней ребенка. Известны случаи использования человеческих волос при тканье полотна для погребальной одежды и при ее вышивании, а также употребление как К., так и собран­ных в течение жизни вычесанных или остриженных волос для набивания подушки, которую клали в гроб.

Одним из наиболее ярких примеров замены человече­ских волос К. является изготовление девичьей красоты в виде льняной косы. Этот обычай, по всей видимости, свя­зан с архаичным обрядом обрезания косы невесты, сохра­нявшимся в конце XIX — начале XX в. у некоторых славян­ских народов, а в русской традиции проявлявшимся лишь в свадебной поэзии и в форме шуточной угрозы во время выкупа косы невесты жениховой стороной (см. Коса).

Общим для красоты-К. с другими видами этого свадеб­ного атрибута являлось изготовление ее возрастной группой девушек, с которыми невеста расставалась, и ритуальное ее уничтожение. Последнее по большей части представля­ло собой сжигание, что соотносимо с обрядовым подпалива­нием волос невесты и жениха, являвшимся аналогом обре­зания волос и имевшим широкое распространение у многих родственных русскому славянских народов.

Литература:

1. Вологодский фольклор. 1975; 2. Всеволожская Е. Очерки кре­стьянского быта Самарского уезда // ЭО. Кн. XXIV. 1895. № 11; 3. Гаген-Торн Н. И. Магическое значение волос и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы // СЭ. 1933. № 5—6; 4. Зе­ленин Д. К. Описание рукописей Ученого архива ИРГО. Вып I-III, Пг. 1914—1916; 5. Зимнее И. Свадебные обычаи в Короцком прихо­де Валдайского уезда // Новгородский сборник. Вып. П. Новгород, 1865; 6. Морозов И. А., Слепцова И. С. Праздничная культура Воло­годского края. Святки и Масленица // Российский этнограф. М., 1993. № 8; 7. Мыльникова К, Цинциус В. Северно-великорусская свадьба // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю наро­дов СССР. Л., 1926; 8. Шаповалова Г. Т., Лаврентьева JI. С. Обряды и обрядовый фольклор русских Поволжья. Л., 1985; 9. Шереме­тева М. Е. Свадьба в Гамаюнщине Калужского уезда // Труды Ка­лужского общества истории и древностей. Калуга, 1928; 10. Архив РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 1446, л. 16.

Е. Мадлевская