ДЕВИЧЬЯ КРАСОТА (ВОЛЯ, ДЕВЬЯ КРАСА, КРОСТА, ПОКРАСА)

Символическое понятие, которое в традиционной культуре связывалось с девушками, достигшими брачного возраста. Наделенность Д. к. относилась, по народным представле­ниям, к периоду «невещенья», «красования» девушки, то есть от момента наступления физиологической зрелости до вступления в брак. Однако само понятие «Д. к.» актуализи­ровалось не во время девичества, а в период расставания с красотой, когда девушка выбывала из круга подруг, про­щалась с родительским домом, то есть с момента просвата — ния, одного из начальных этапов свадебного обряда.

Определение Д. к. концентрирует все многообразие осо­бенностей, отличающих статус совершеннолетней девушки от всех других половозрастных групп общины. Об этом сви­детельствуют различающиеся в каждой локальной тради­ции обряды расставания с Д. к., сопровождавшие их песни и причитания, а также мифопоэтические представления, ко­торые легли в основу материальных воплощений Д. к. в сва­дебных ритуалах.

Основной характеристикой девушки, «носящей девичью красоту», являлась ее зрелость в широком смысле. На уровне физического развития проявлением зрелости счита­лись соответствующие возрасту рост и сила. Не случайно, если девушку не хотели отдавать за нежеланного жениха, Поводом для отказа во время сватовства служила ее «молодость». Родители говорили сватам, что их дочь еще «молода», «не доросла». Более конкретно этот мотив зву-

Чал в причитаниях самой «просватанки»; девушка пеняла, что у нее:

Ручки-ножечки да тонёхоньки, Во плечах силы малёхонько.

Чаще всего в причитаниях тема «недозрелости» невесты Реализовалась в сравнении девушки с растением:

Молода в печаль пошла, Зелена во кручинушку, Да недорослая травонька. Да не доцвел цвет лазуревой, Не дозрела-то ягодка, Да ягодка половинная.

Одним из внешних признаков, по которым судили о взрослости девушки, были длинные волосы и, следовательно, длинная коса (см. Коса). Невеста, сетуя о том, что ее про­сватали, причитала:

Уж мне не дал жо батюшко Русы косы доростити Да до шелковово пояса.

Восприятие косы в традиционной культуре как символа девичества обусловливает феномен воплощения Д. к. в виде девичьей прически — заплетенных в одну косу волос (см. Коса).

При относительности в реальной жизни физических ха­рактеристик (рост, сила, длина волос) той или иной девуш­ки наиболее четким «природным» признаком зрелости ста­новилось наличие регул (месячных очищений). Именно по­явление регул, соотносимых в народной традиции со способностью зачатия ребенка, служило знаком готовности девушки к материнству и, соответственно, возможности изменить свой статус и вступить в брак. Вероятнее всего, что «исконное значение „красоты" восходит именно к сим­волизации менструальной крови» (5, с. 92). Показательно, что слово «красота» являлось однокоренным слову «крас­ки», обозначающему регулы в диалектах. Причем оба слова восходят к прилагательному «красный», одно из основных значений которого — цветовое — естественно соотносится с кровью. Не случайно во многих локальных традициях Д. к. находила воплощение в виде алой ленты (см. Лента). А право на ношение в косе яркой красивой ленты (в реальной жизни не только красной, но и других цветов) вместо «гаруса» или «косника» девушка получала только с появлением регул.

В традиционной культуре красный и белый цвета проти­вопоставлялись как знаки девичьего и женского статусов. Ключом к пониманию этой оппозиции является соотнесение отсутствия регул с состоянием беременности: «регулы, как известно, исчезают с зачатием и появляются далеко не сразу после родов, а если вспомнить, что крестьянские жен­щины в детородный период рожали по 10—20 детей, то ста­новится отчасти понятно, почему у многих народов белый цвет связывался преимущественно с женщиной (само отсут­ствие регул носило название «белизны»), а красный — с девушкой» (5, с. 93).

Скрытой «природной» характеристикой взрослой девуш­ки выступала девственность (целостность, «честность»; см. Девственность). Эпитет «честная» использовался для опре­деления и девушки, и Д. к.

В обрядах расставания невесты с красотой во многих ло­кальных традициях независимо от того, в каком предмете воплощается Д. к, с нею совершали действия деструктив­ного характера — разрушали, сжигали, разбрасывали, — то есть уничтожали целостность объекта, что символизиро­вало лишение девственности в процессе свадебного обряда (подробнее см. Свадебный веник, Девичий головной убор, Свадебное деревце, Кудель, Лента).

С понятием Д. к. в народной традиции связан и такой важный признак зрелости девушки, как наличие ума-разума. Приходя в дом невесты, сваты мотивировали свой выбор тем, что они наслышаны о положительных качествах хозяй­ской дочери, в том числе и об уме девушки.

Понятие ума-разума тесно соединялось со сферой его реализации в различных трудовых умениях девушки, и в частности в рукоделии (см. Вышивание). Именно оно в зна­чительной степени создавало славу девушке и являлось одним из важных факторов, на который обращали внима­ние при выборе невесты. Так, в некоторых местах Калуж­ской губ. существовал обычай смотреть невесту под окном: «Теперь можно девку дуру отдать — неряху-непряху, а тады глядели, как девка работает; смотрят, сама ли рубашку сшила, не мать ли, не сестры ли сшили на девку. Если пере­тканная рубаха, сама ли перетыкает. Раньше было так: с одиннадцати лет девочка так такёт, что большого засу­шит <…> Девка-то сидит, вышивает, а ее к ночи приходят глядеть под окнами — мать жениха, али его тетка, али стар­шая сестра; смотрит, хороша ли девка, и как она работает. Если понравится невеста, то посылают свататься» (7, с. 8— 9). В свадебной причети, приуроченной к одному из момен­тов прощания с девичеством и с красотой, уровень мас­терства невесты в рукоделии превозносится до уровня са­мого Творца:

На коленочках держит Полужоныя пялечки, Во правой-то руке держит Она иголку серебряну, Во левой-то руке держит Она цевоцку золота. Она шьет д а вышивает Три узора мудреные: Как первый узор вышила

Она краснаго солнышка, Со лучами со ясными, С обогривами теплыми. Как другой узор вышила Она Светлова месяца, Со звездами со мелкими, А третей узор вышила Она всю подвселенную.

В реальной действительности одним из наиболее харак­терных занятий для девушек являлось прядение, что отчасти обусловило использование кудели в качестве символа Д. к. (см. Кудель).

В празднично-обрядовой жизни показателем взрослости девушки являлось ее обязательное участие в разного рода ритуализованных формах проведения времени: девичьих и — шире — молодежных коллективах. Как наиболее общее и определяющее характер этих форм в традиции су­ществовало понятие гулянье. Так, в Вологодской губ., пере­давая своей сестре Д. к. в виде ленты или платка, невеста наказывала ей:

Ты носи мою красоту

По годовым честным праздничкам,

По гулящим-то ярмаркам,

Ты носи, сберегаючи,

Все меня поминаючи.

Если худо покажется,

То по святым воскресеньицам.

Если худо покажется,

То в компаньи веселые,

На вечеринки матерые.

Коли худо покажется,

То в лес по красные ягодки

И на работу тяжелую.

В свадебной поэзии понятие Д. к. соотносилось с перио­дом девичества и характерными для него занятиями. В Са­марской губ., прощаясь с Д. к., невеста горевала:

Милы мои подруженьки, Отгуляла-то я по широкой улице, Отпела-то я с вами развеселы песенки, Отойдут-то с вами все гульбы, забавушки, Все девичьи прохладушки!

Действительно, расставание с Д. к. и замужество оказы­вались той границей, за которой невеста лишалась возмож­ности проводить время таким образом. Поэтому во мно­гих традициях в свадебных причитаниях и приговорах часто разрабатывалась тема противопоставления девичьей жизни и женской доли. Так, в Вологодской губ. при выносе Д. к. — «елочки» девушки-подружки произносили присказ, в котором Д. к. обращалась к невесте:

Бабья-то жизнь на печи в углу валяется, В портянки обвивается, в лапотки обувается,

По деревне вдет — запинается, говорит — задыхается, Когда ты беременна будешь, А вот наша-то девичья жизнь — Подольше поспать, встать да умыться, Побыстрей снарядиться, по деревне пройдиться. По деревне вдет, словно ягодка цветет, А словечко говорит, вроде рубликом дарит.

В сфере домашнего уклада положение девушек, достигших брачного возраста, отличалось наибольшей свободой. Тради­ционно девичья жизнь считалась легкой, беззаботной, воль­ной. Не случайно в народных представлениях понятие «воля» выступало как синонимичное Д. к, а сама Д. к. в свадебных причетах называлась «волей вольной», «волей батюшкиной и матушкиной».

В социокультурном аспекте облик взрослой девушки ха­рактеризовался косой, украшенной лентами и косниками, головным убором в виде венка или венца, особенностями костюма, обилием украшений (лент, гайтанов, колец и пр.) и использованием косметических средств (белил, румян и др.). Любой из перечисленных элементов, в той или иной локальной традиции мог выполнять в свадебной обрядно­сти функцию Д. к. (см. Лента, Девичий головной убор, Скру­та невесты, Белила-румяна).

Понятие Д. к. в народных представлениях соотносилось с эстетической категорией красоты: прежде всего через на­звание, а также внешний вид девушки. Действительно, на фоне всех остальных групп общины именно девушки, до­стигшие брачного возраста, воспринимались как украше­ние общества благодаря свойственным этой поре природ­ной свежести и расцвету сил, а также наиболее ярким и на­рядным костюмам. Не случайно во многих местах слово «красоваться» означало «быть девушкой». В Олонецкой губ. «красатами» называли девушек, провожающих невесту к венцу. Сама Д. к, олицетворявшаяся в свадебных причи­таниях, также наделялась признаком красоты: «Моя дивья-та красота <…> / Да из себя-то хорошая, / Волосами-то си­вая / Да на лицо-то красивая». Показательно и использова­ние в народной поэзии для образа Д. к. эпитета «красная» в значении «красивая». В рамках свадебной обрядности любое воплощение Д. к. обязательно украшали разнообраз­ными предметами (бумажками, лоскутками, ленточками, бу­сами, свечками и др.).

В морально-этическом плане понятие Д. к. соотносилось с идеальным поведением, которое традицией предписыва­лось девушке на выданье: честность, скромность, аккурат­ность и т. п. Об этом свидетельствует, в частности, наказ невесты при передаче Д. к:

Ты возьми моя сестрица, Мою дивью-ту красоту <…> Ты ступай, моя сестрица, Да во мои-те следочики,

Ты ходи, моя сестрица, Ниже травы-то шоуковые, Да говори, моя сестрица, Тише воды-то колючёвые, Ты ходи-то тихохонько Да ступай-то миучехонько [мелко], Щобы на сафьяны чарочики Щобы вода не заливаласе Да пески не засыпалисе. Ты не бойсе-ко, сестрица, Да чесны-дивьи-то красоты: Все люди-те добрые Не доходя со мной кланелись…

Таким образом, понятие Д. к. в народных представле­ниях было сложным и неоднозначным. С одной стороны, оно включало в себя отличительные характеристики девуш­ки, готовой к замужеству. С другой стороны, непосредст­венно в ритуальной практике Д. к. находила материальное воплощение в разнообразных предметах, выступающих как обрядовые атрибуты. Эти атрибуты символизировали и саму невесту, и возрастной статус взрослой девушки, и деви­чий период жизни, и отдельные характеристики, свойствен­ные как просватанной девушке, так и поре девичества. Кроме того, в свадебной поэзии образ Д. к. выступал и как конкретный предмет, изображающий Д. к., и как некое свойство, утрачиваемое невестой (девственность, причаст­ность к группе девушек, молодость, красота, воля). В фольк­лорных текстах Д. к. нередко олицетворялась, приобретая черты живого существа вообще (чаще всего птицы или девушки) и индивидуальные характеристики, отличающие ту или иную невесту.

В некоторых локальных традициях поэтический образ Д. к. — воли персонифицируется: в Вологодской губ. «такой волей оказывается „подруга невесты". Оплакивая утрачен­ную „волю", невеста обращается к подруге и называет ее „волей"» (4, с. 172). Иногда в рамках одной традиции ма­териальный атрибут и поэтический образ Д. к. могут иметь разное предметное воплощение: например, «елочка» как обрядовый элемент и лента или головной убор в при­читании.

Из многообразного фольклорно-обрядового материала следует, что в каждом конкретном случае понятие Д. к. связывалось прежде всего с индивидуальными качествами девушки-невесты, а также с ее подружками. Именно по­други невесты являлись непосредственными участницами всех обрядов с Д. к.: они мастерили Д. к. («елочку», куклу и др.), расплетали косу невесты и в последний раз на Девичнике оформляли ее волосы по-девичьи, «продавали» Д. к. жениховой стороне. Детали Д. к. доставались «на память» девушкам. В данном контексте показательно и то, что в некоторых локальных традициях Д. к. могла не уничтожаться, а сохраняться до следующей свадьбы (см. Свадебное деревце), либо ее выдавали на свадьбу каж­дой невесте из одной или нескольких ближайших дере­вень (см. Девичий головной убор). В свадебных приговорах при выносе Д. к. — «елочки» она становится метафорой девичьего круга:

Уж ты елка, наша сосенка, Да зеленая, да кудрявая, Да на тебе ведь, елка-сосенка, Да много сучьев, много отраслей, Да одного сучка нету-тко, Да у нас подружки нету-тко.

Вместе с тем в русской свадебной обрядности встреча­лись детали, указывающие на соотнесение Д. к. с родом не­весты и даже шире — с социумом деревни (в прошлом — со всем «родом-племенем»). Так, например, во многих ло­кальных традициях символ Д. к. в виде ленты, головного убора, украшений или весь наряд невеста передавала своей младшей сестре.

Сравнение Д. к. — деревца с архаическими представле­ниями о «священном родовом дереве, связанном с образом женского божества плодородия, от которого зависела жизнь, продолжение потомства и благополучие всего родового кол­лектива», легло в основу взгляда на древнее значение Д. к. не только как «девичьей», но и как «родовой души невесты» (5, с. 65, 73, 95).

Так или иначе, Д. к. являлась основным признаком, свя­зывающим девушку-невесту с ее прежним статусом. Этот факт делает обряд прощания с Д. к. центральным момен­том свадебного ритуала. В разных местных традициях этот обряд имел свое название: «красить красоту», «отдавать красоту» — в Вологодской губ., «отдавать красоту» — в Архангельской и Пермской губ., «прогуливать красо­ту» — в Псковской губ.

Литература:

1. Всеволожская Е. Очерки крестьянского быта Самарского уез­да // Этнографическое обозрение. 1895. № 1. Кн. 24; 2. Гринко — ва Н. П. Красота // Серия: Русский музей. Этнографический отдел. Вып. 9. Л., 1926; 3. Гринкова Н. П. Родовые пережитки, свя­занные с разделением по полу и возросту // Советская этногра­фия. 1936. № 2; 4. Гура А. В. Поэтическая терминология северно­русского свадебного обряда // Этнография и фольклор. Обряды и обрядовый фольклор. М., 1974; 5. Денисова И. М. Вопросы изуче­ния культа священного дерева у русских: Материалы, семиотика обрядов и образов народной культуры, гипотезы. М., 1995; 6. Мыль­никова К., Цинциус В. Северно-великорусская свадьба // Материа­лы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926; 7. Шереметева М. Е. Свадьба в Гамаюнщине Калужского уезда // Труды Калужского об-ва истории древностей. Калуга, 1928.

Е. Мадлевская