МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

А. А. КАЗАНКОВ Н А. КСЕНОФОНТОВА

В своей книге «Лунный заяц, женщина-паук и проблемы сравни­тельной мифологии»1 я пытался понять связь в мифологии луны и зай­ца (в разделе 1.2, который называется «Лунный заяц»).

Луна связана с зайцем (или зайчихой) в мифе о происхождении смерти. Ю. Е. Березкин рассматривает два этих мотива раздельно, (ср. мотивы: «Что видно на луне: “Заяц и лягушка”2 и “Почему люди смерт­ны?”», мотивы с зайцем3). Таким образом, неискушенный читатель мо­жет подумать, что связь луны и зайца в мотиве о происхождении смер­ти никак соотносится с ассоциацией луны и зайца вне мотива о проис­хождении смерти. Однако это не так. Любые мотивы, ассоциирующие луну и зайца, должны, с моей точки зрения, рассматриваться как мифо­логические рефлексы (в значении, подобном сравнительно-лингви­стическим рефлексам) первоначальной Ур-истории (иг^огу) или Ур — историй (сюжетов). Этими терминами я обозначаю здесь комплекс ми­фов, существовавших у группы хомо сапиенсов в Леванте около 45 кн. (тысяч лет назад) в период зарождения первоначального языка хомо сапиенса (ПЯ).

Посмотрим, к чему приводит комплексное рассмотрение мотивов зайца, луны, лягушки и происхождения смерти.

Почему именно Луна посылает зайца с сообщением, что люди бу­дут умирать и воскресать? Ответ ясен: луна сама умирает и воскреша­ется. Но почему она посылает (у койкоинов, бушменов и одной группы нубийцев)4 именно зайца? Ю. Е. Березкин выявил, что заяц выступает в этой истории, помимо упомянутых выше этнических групп, также у ила, луи (обе группы — банту). Он пишет: «И у жителей бассейнов Нила и Нигера (хауса, нубийцев) посланцем считается заяц»5.

Необходимо обратить особое внимание (почему — увидим ниже) на то, что за пределами Африки зайца как агента в «мифе о посланнике» нет! При этом данный миф распространен у огромного числа народов, это: мкулве (банту Танзании), луба (банту Конго), крачи (лингвистиче­ская семья акан, Гана), галла (из Эфиопии), вьетнамцы, литовцы, тад­жики, саора (мунда), тибетцы-мангуты, орочи, эскимосы, науа (штат Веракрус, Мексика), кечуа, ханты, кеты, северные селькупы6. Нужно еще добавить фиджийцев с их крысой-посланником (луны в их мифе нет), о которых писал еще Э. Б. Тайлор7.

Джеймс Фрейзер добавил в список мифы о посланнике смерти (не зайца) у зулу, тсвана, суто, ронга, нгони (из Малави), камба (Танзания)8. При этом у всех перечисленных народов, посланниками выступают са­мые разнообразные животные, но не заяц. Как это объяснить? Ю. Е. Бе­резкин объясняет данное обстоятельство следующим образом: «Так или иначе, но в Африке мы имеем полный набор основных версий о проис­хождении смерти, известных в остальном мире. На фоне бедности ми­фологий этого континента другими мотивами, описывающими проис­хождение окружающих явлений и объектов, столь мощная концентра­ция “смертных” мотивов должна иметь свою причину, и причина эта очевидна. Вряд ли следует удивляться тому, что именно тема смертно­сти оказалась в центре внимания наших предков. Что, собственно, мог­ло быть важнее? Еще до выхода из Африки соответствующие мифоло­гические объяснения феномена смерти вполне оформились, отлившись в несколько легких для запоминания сюжетных схем. Расселяясь по планете, люди несли с собой эти старые африканские мифы»9.

Я совершенно согласен с этим выводом. Но все же, почему именно заяц? За этим вопросом стоит и другой: не является ли сюжет с зайцем первоначальным? Ведь в Африке есть и заяц, и множество прочих жи- вотных-посланников, а за ее пределами зайца-посланника нет! (сомне­вающиеся могут убедиться, прочитав список, приведенный выше, или обратившись к базе данных Ю. Е. Березкина)10.

Ю. Е. Березкин объясняет ассоциацию луны и зайца так:

«Не исключено, что первым “поселившимся” на Луне существом был заяц. Очень редко, но зайца видят на лунном диске и жители Аф­рики. Есть мнение, что в низких широтах при желании легче разглядеть на Луне фигуру зайца, чем в высоких широтах»11. Итак, объяснение такое: пятна на луне напоминают фигуру зайца, поэтому в головах лю­дей (может быть, первоначально в голове [во сне, например] только одного человека) палеолита и возникла ассоциация зайца с луной. Ло­гично, но за важными «наводящими» деталями следует обратиться к к мифологии и ритуалам народа сандаве, анализа которых в книге Ю. Е. Березкина нет, хотя есть кое-что в электронной базе данных, включая книгу Тен Раа в списке библиографии12.

Вот что написано в базе данных Ю. Е. Березкина об этиологических представлениях сандаве: «Сандаве [сперва земля была прохладной; соз­датель Майийа (имя на языке банту) влюбился в Луну, женился на ней; точнее женился его сын-Солнце; грамматически “солнце” как и все не­бесные объекты — женского рода, поскольку маленькие, но в мифе Солн­це — мужчина; Луна связана с югом, Солнце — с севером; Луна родила множество детей, они находились внутри скалы; Солнце расколол скалу, люди вышли на землю; вар.: люди находились в пустом баобабе]»13.

Джудит Линн Хана в своей книге «Танец, секс и гендер» суммиру­ет описание Эриком Тен Раа ритуального танца сандаве под названием пек’умо следующим образом:

«Женщины и мужчины сандаве в Танзании танцуют при луне в эротическом ритуальном танце пек’умо для того, чтобы стимулировать плодородие. Поскольку циклы луны и женщин совпадают, сандаве ве­рят в то, что луна является источником женской плодовитости, а также источником всеобщего плодородия. В мифе о создании мира сандаве луна является первым небесным светилом, за ней следует солнце, кото­рое женится на ней (солнце в мифах сандаве — мужчина. — А. К.). Иден­тифицируемое с луной сверхъестественное существо считается как бла­готворящим, так и деструктивным; танец пек’умо призван стимулиро­вать благожелательность лунного божества»14.

Затем ДЛ. Хана цитирует описание этого танца, данное Эриком Тен Раа:

«Танец начинают женщины, которые вначале движутся кругами. Они высоко поднимают руки, что, как считают сандаве, символизирует рога луны, а также рога домашнего скота и диких животных. Женщины выбирают себе партнеров из шеренги мужчин напротив, танцуя перед ними с использованием соблазняющих движений. Выбранные выходят вперед и начинают танцевать в той же манере, что и женщины, нахо­дясь все время лицом к лицу с ними. Женщины увлекают мужчин в южном направлении, движения становятся все более эротичными, не­которые из женщин поворачиваются спиной к мужчинам и поднимают свои одеяния, обнажая ягодицы. Наконец, мужчины обнимают женщин, издавая гортанное хрюкание, имитирующее звуки животных во время спаривания. Мужчины и женщины поднимают друг друга по очереди, тесно сплетенные в объятиях, и имитируют акты совокупления. Те, кто не участвует в танце, подбадривают участников криками. …То, что женщины по сути делают — это инсценировка роли луны в мифе сотво­рения. Вначале они танцуют кругами без мужчин, как луна, когда она в небе до появления солнца; затем каждая из женщин уводит своего партнера-солнце на юг; они поднимаются в небо, по очереди поднимая друг друга, и, наконец, в финальной эротической части танца, женщины и мужчины женятся друг на друге как солнце и луна»15. Этот танец, кстати, имеет элементы, сходные с танцем антилопы эланд, который бушмены (бушменки в основном) северной и южной групп исполняли во время ритуала женской инициации. Сандаве — один из двух народов Танзании, языки которых родственны койсанским и имеют значитель­ное количество «щелкающих» фонем. Другой народ — хадзапи.

В одной из своих книг16, а также в другой статье настоящего сбор­ника я написал, что данные сравнительной лингвистики указывают на то, что в корпусе первомифов заяц ассоциируется с восходящим солн­цем, с красным диском солнца. На это указывают, в частности, буш­менские материалы, в том числе по мифологии. Но мне было непонят­но, какое отношение имеет заяц к луне (в первомифе). После прочтения двух выдержек из Тен Раа, приведенных выше, мне стало ясно: в пер­вомифе заяц — красное солнце не только убивает своего отца, желтое могучее солнце и отнимает у побежденного рога, но и женится на своей сестре — луне.

Но какое же животное может персонифицировать луну в первомифе? Ответ совершенно ясен: данные как сравнительной мифологии, так и сравнительной лингвистики указывают на то, что это животное — лягушка (или жаба). В самом деле, мифы народов пестрят поминанием двух животных, которые находятся на луне; это либо заяц либо лягушка. Койоты, женщины с ведром и прочие персонажи — не в счет. В наиболее архаических вариантах (например, на древнекитайском стяге, найденном археологами) это заяц и жаба, на онежской писанице — заяц17.

Рассмотрим китайский литературный миф. Жена великого лучника И украла у мужа эликсир бессмертия и улетела на луну. Но на луне уже есть заяц, который толчет в ступе эликсир бессмертия. Что за белибер­да! Китайская версия — это «запутывание» первоначального мифологи­ческого сюжета, в котором лучнику И соответствует Великий Заяц (как Нанабожо у индейцев оджибве), который женился на жабе — луне. Не обязательно, что такая версия была у ранних китайцев. Но она должна была быть в первомифе, в те давние палеолитические времена, когда образа Великого Лучника не существовало, поскольку тогда лук еще не был изобретен. Впоследствии фигура главного героя — Великого Зайца, была антропоморфизирована, как это сплошь и рядом бывает при пере­ходе к великим цивилизациям.

В греческой мифологии, как и вмифологии индейцев оджибва, есть мотив лягушки-лекаря, хотя он представлен лишь одной из басен Эзопа. Содержание этой басни таково. Лягушка вещает всем животным, что она великий лекарь. Лис разоблачает ложь лягушки, заявляя ей: «Как ты можешь лечить других, если у тебя паршивая кожа и лапы разной длины, отчего ты безобразно хромаешь. Вылечи сначала себя»18.

Я нашел в Интернете текст интересующей меня мифологической легенды оджибва в изложении индейского вождя Чарльза Каубаугама (СЬайев Kawbawgam). Текст и стиль этой легенды (она была записана в 1890-х г. г.) настолько интересны, что я не могу удержаться от прямого цитирования:

«У Нанабожо был молодой волк, которого он называл своим пле­мянником. Они жили на берегу озера и, когда это озеро покрылось льдом, он говорил волку, чтобы тот никогда не пересекал это озеро по льду. Рано или поздно (ты возвращаешься в лагерь. — А. К.), всегда об­ходи это озеро, потому что на его дне живут духи (маниту. — А. К.); они — мои враги, и если они поймают тебя на льду, то погубят.

Но однажды, поздно возвращаясь домой с охоты, волк стал пересе­кать озеро по льду. Когда он достиг середины озера, лед под ним разле­телся на куски, разбитый духами, и молодой волк утонул.

Тогда Нанабожо издал протяжный вой и начал горевать. Всю зиму и весну он ходил вокруг озера, оплакивая своего племянника и обдумы­вая планы мести. Он не мог успокоиться, пока племянник не отомщен.

Нанабожо знал, что летом, в самые жаркие дни, духи поднимались со дна озера на поверхность, и он нашел берег, где они обычно спали, согреваясь на солнце. Там, одним жарким днем, он превратился в со­сновый пень с очень крепкими корнями и стал ждать.

Мало-помалу солнце поднялось высоко, и духи начали появляться из воды один за другим, лягушки, жабы, ящерицы и змеи, а потом мед­веди, скунсы, бобры и другие, потому что, хотя они были духами, они выходили на поверхность в форме животных (в точном соответствии с парадигмой Люсьена Леви-Брюля. — А. К). Последним на поверхность ПОДНЯЛСЯ, В облике белоснежной пантеры, В05ВДЬ водных маниту — Миши Бизи. Он огляделся вокруг и, увидев сосновый пень, сказал ос­тальным: «Посмотрите на этот пень. Что вы о нем думаете?»

Духи ответили: “Мы никогда не видели его раньше. Может быть, это Нанабожо”.

Вовдь водных маниту послал на берег Миши Гинабига (М15Ы — А. К.), великого змея, чтобы тот проверил пень. Этот маниту был среди них одним из самых сильных. У него были огромные рога (апйеге. — А. К.) и он был размером с самую большую сосну. Он обвился кольцами вокруг пня и попытался вырвать его из земли, напрягая все свои силы. Однако Нанабожо не издал ни звука.

Миши Гинабиг сказал: “Эго не Нанабожо”19. Затем Миши Бизи на­слал на пень маниту — желтого медведя, который изодрал Нанабожо своими когтями и искусал его своими клыками. Нанабожо пришлось задержать дыхание, чтобы удержаться от воя. Но он не закричал, пото­му что его сердце было наполнено желанием мести. Он так сильно хо­тел отомстить, что не издал ни звука.

И желтый медведь-дух сказал: “Нет, нет! Эго не Нанабожо”…

Тогда вождь водных маниту послал красного медведя, но и тот не смог разоблачить Нанабожо, заставить его закричать от боли. И крас­ный медведь сказал: “Это не может быть Нанабожо”.

Все это время духи плавали в воде, но теперь они поверили, что они в безопасности и вылезли на берег. Они улеглись кольцом вокруг Миши Бизи и, один за другим, стали засыпать. Тогда Нанабожо принял свой истинный облик и выхватил лук. Он перепрыгнул через кольцо маниту и послал стрелу в тело Миши Бизи, почти точно в сердце. Вождь-белая пантера взревел, а Нанабожо опять перепрыгнул через кольцо лежащих духов и бросился бежать в лес, в то время как маниту нырнули в воду.

Нанабожо думал, что он убил своего врага и отомстил за племян — ника-волка. Сердце его наполнилось радостью. Но однаяеды он встре­тил бабушку Миши Бизи, Женщину-Лягушку, и увидел, что она плачет. Он спросил ее: “Что случилось, думая что та горюет по убитому Миши Бизи. Она ответила: Моего внука ранил стрелой Нанабожо, и стрела эта все еще торчит из его тела. Я его лечу. Если бы не я, он бы умер”. И Нанабожо узнал, таким образом, что Миши Бизи все еще жив»20.

Далее Нанабожо трижды удалось избежать мести водных маниту. В последний раз они наслали зиму, первую на земле зиму, чтобы заморо­зить Нанабожо или уморить его голодом, но Нанабожо сделал первые на земле лыжи-снегоступы. С их помощью он мог бегать по снегу, в то время как олени и другие животные застревали в нем. Так что этой зи­мой Нанабожо добыл много дичи.

«Когда зима кончилась, Нанабожо снова встретил Женщину- Лягушку и спросил у нее, что еще должно случиться. Она сказала: “Ду­хи хотят затопить землю, тогда Нанабожо утонет”.

Старая женщина была на пути к пещере под озером, в которой жи­ли подводные маниту. Она сказала Нанабожо, что каждый вечер, когда дверь в пещеру открывается, она ходит туда, чтобы лечить своего вну­ка. Нанабожо спросил ее, в каком месте пещеры она хранит свою ле­чебную погремушку, и когда она сказала ему где, он сказал, что хотел бы услышать, как она поет свою лечебную песню. Она спела ту песню, которую пела, когда лечила Миши Бизи, и когда Нанабожо запомнил ее, он убил Женщину-Лягушку и снял с нее шкуру. Он надел на себя шкуру Женщины-Лягушки, нырнул в озеро и приплыл к пещере духов.

Внутри пещеры духи были в человеческом облике; когда они вы­ходили из нее, они принимали форму животных, потому что в этом ви­де они имели больше силы. Дверь в пещеру открывалась только один раз, вечером, перед наступлением темноты, когда Женщина-Лягушка приходила лечить Миши Бизи. Нанабожо был перед дверью, когда она открылась. Он вошел внутрь, одетый в шкуру Женщины-Лягушки.

Две лягушки стояли на страже за дверью. Они сказали: “Наша ба­бушка выглядит как Нанабожо” (что-то я вспоминаю о Красной Ша­почке. — А. К.). Нанабожо ударил их клюкой Женщины-Лягушки, чтобы заставить замолчать. Он сказал: “Только из-за того, что я целый день плачу о своем внуке, моя шкура выглядит такой сморщенной”. Он при­казал принести лечебную погремушку и, взяв ее, начал петь заклина­ние. Приблизившись к Миши Бизи, он схватил стрелу, которая торчала

В нем, И ВОНЗИЛ ее глубоко В сердце В05ВДЯ водных духов. Убив Миши Бизи, Нанабожо выскочил из пещеры и скрылся»21.

У индейцев вишрам (северо-западное тихоокеанское побережье США, лингвистическая группа пенути) герои (орел и койот) тоже уби­вают луну-лягушку; койот, надев ее одежду исполняет старой женщи­ны, проглотившей луну22.

Итак, лягушка у алгонкинов и ряда других этнических групп або­ригенов Северной Америки — отрицательный персонаж, так же как и рогатые змеи. Такая ситуация немыслима в Юго-Восточной Азии, о чем я уже писал. Приведу небольшую выдержку из своей же книги. В ми­фологии нгаджу-даяков (лингвистическая группа барито, юго-восточ­ный Калимантан) «Священная земля была дана первопредкам верхов­ным божеством — демиургом. Он создал ее из останков солнца и луны. …Священная земля располагается на спине гигантской Водяной змеи. Она очерчена кругом, сформированным телом этой змеи, закусившей собственный хвост.

Описанная земля когда-то существовала как первоначальная свя­щенная деревня — Бату Ниндан Таронг. Г олова и хвост Водяной змеи изображаются на священных рисунках даяков как элементы мирового дерева. В этой деревне, во рту Великой Змеи жили перволюди…»23. Возникает вопрос: когда и каким образом положительная мифологиче­ская коннотация змеи и лягушки была перевернута с ног на голову? Это мифологическое перевертывание, вероятно, было сопряжено с пониже­нием женского статуса. Когда и где могли произойти эти события? В той же работе 2007 года я написал, что данная трансформация, по- видимому, — дело рук протоиндоевропейцев или даже какой-то их до­черней группы24. Кстати, в середине данной статьи кратко обсуждается вопрос о том, что сделал индуизм с традиционной мифологией (и фило­софией) нгаджу.

Не похоже, чтобы антиматрицентрическая «революция» произошла в верхнепалеолитической Европе, учитывая многочисленные находки палеолитических «венер». Тогда будущей задачей историков первобыт­ного общества является установление путей и обстоятельств проникно­вения существенных элементов индоевропейской мифологии в алгон — кино-ирокезскую часть Северной Америки.

Подведем промежу точные итоги. Ранее я написал вот что:

«Эго могло случиться так.

Солнце заболело и из мощного желтого диска превратилось в не­мощный — красный. Мать-Земля (двухголовая змея) выслала свою ипо­стась — жабу, с предложением к красному диску-солнцу (зайцу) всту­пить в половую связь. (Дальше удобнее излагать нашу воображаемую историю в условно-настоящем времени.)

Заяц добирается до западного края земли и видит вход в нее: пеще­ру с сомкнутыми каменными створками (мотив Симплегад). Ему удает­ся рассмешить Великую Змею, и та начинает смеяться, раскрывая свою пасть, снабженную острыми зубами (мотив зубатой вульвы). Заяц про­никает в чрево земли, совершает путешествие, выдерживает испытания и овладевает одной из ипостасей Земли (спящей!). Так он добывает огонь: или трением, или прикасаясь к огненному подземному цветку — вульве, символу вулканического огня.

Но то ли птичка чирикнула, как об этом говорят маорийцы, то ли еще что случилось, например вспыхнула шерсть зайца, но Земля про­снулась и организовала погоню, послав за героем всех своих призраков. В конце концов заяц, превратившись в птицу с горящими перьями, вы­рвался из тела Земли (Земля — двухголовая змея. — А. К.), но в послед­ний момент она сомкнула челюсти и перекусила героя. Пополам? Нет, ютский миф о Та Ватсе (и множество других) показывает, что перво­родная “Эрешкигаль” откусила все тело героя, выпустив на свет лишь голову, ставшую солнцем следующего дня. Тело же зайца осталось внутри Земли, и это его призывают восстать в форме светящегося фал­лоса — мирового дерева молитвы ламаистов “Ом мане падме хум” (“Восстань, драгоценный камень, из лотоса”)»25.

«Весь же материал, который мы излагаем в данной книге, заставля­ет нас сделать вывод, что рассматриваемый неолитический сюжет — всего лишь разработка первосюжета эпохи верхнего палеолита о схож­дении зайца — красного диска солнца в чрево Матери-Земли и зарожде­нии им самого себя — красного диска солнца следующего дня. В этом конце дня он обречен вступить в кровосмесительную связь с породив­шей ее матерью — таковы были (предположительно) представления о природе движения светил в воображении древнего человека»26.

Сейчас, в 2011 году я согласен почти со всем, что написал в 2006 году (и что было напечатано в 2007 году). Уточнения относятся к сле­дующему.

1. В книге, посвященной лунному зайцу, я не написал, откуда он появился. Заяц — красный диск — это сын могучего солнца — желтого диска. Ранее я написал: «Солнце заболело» (с. 177), но теперь ясно, именно новое солнце-Заяц заболело, после того как Заяц победил (и убил) отца и стал новым желтым диском. Об этом поединке я не напи­сал в книге ничего, кроме пассажа: «Кстати, почему заяц рогатый? Не потому ли, что он, как молодое солнце (красный диск) в своем зените превращается в рогатое животное (оленя или быка)»27. Сейчас уточняю, не «превратился», а убил отца и отнял у него рога.

2. Лягушка — это не ипостась Земли, а ее дочь-Луна, с которой новое солнце, после всех первоначальных приключений, сочетается браком.

3. Мать-Земля не предлагает своему сыну-Зайцу вступить в крово­смесительную связь. Это была грубая ошибка в реконструкции, вы­званная непониманием роли лягушки в первомифе.

Итак, добавляю в рассказ:

Заяц — сын Матери-Земли. Он выползает из ее чрева и забирается на небо. В середине своего путешествия Заяц вступает в схватку со сво­им отцом — рогатым оленем (или рогатым животным, подобным оле­ню), который персонифицирует мощное, желтое солнце середины дня. Заяц убивает своего отца-оленя и отнимает у него рога. В конце пути он заболевает и становится опять немощным (красным) диском. В этот мо­мент ему помогает дочь Земли (Матери-Змеи), она же — лягушка, она же — Луна. Она спасает Зайца, подсказав ему выход для самовозрождс — ния. Для этого он должен вступить в кровосмесительный союз со своей матерью. Лягушка приводит Зайца ко входу в чрево Матери-Земли и по­могает ему проникнуть внутрь. Заяц вступает в половую связь со своей спящей матерью и таким образом добывает огонь. Он воспламеняется сам, становится новым огненным солнцем (вероятно, горят вначале толь­ко его волосы). Проснувшаяся Мать-Земля (Змея) посылает за убегаю­щим огненным Зайцем свое подземное воинство (духов) и сама также бросается за ним. На подходе к восточному краю земли Мать-Змея пере­кусывает тело Зайца «пополам» так, что на поверхность вылетает только голова героя — новое солнце. Новое солнце (Заяц) вступает в брак со сво­ей сестрой (Луной-лягушкой). Впоследствии они ссорятся, Луна убегает от своего мужа, и с тех пор он (Солнце) вечно догоняет ее на небе.

В этом сюжете мы имеем в «одном флаконе» все комплексы, выде­ленные 3. Фрейдом, все мыслимые нарушения правил гетеросексуаль­ного поведения. Из песни слова не выкинешь. Частичным оправданием такого поведения служит то, что круг персонажей в эпоху сотворения мира был крайне ограничен. Например, брат и сестра заключили суп­ружеский союз только потому, что они — единственные светила на небе (мать-Земля не светится, отец-солнце убит). Они были вынуяедены вступить в брак, чтобы дать начало человеческому роду. Например, согласно мифам андаманцев острова Большой Андаман, Томо создал и населил мир; создал Луну, взял ее в жены; после смерти ушел жить на небо; все андаманцы его потомки28.

Примеры поведения героев первомифа человек палеолита видел в сообществах общественных (стадных и стайных) животных — хищных и копытных.

На примере поведения мифологических персонажей-животных (часть из них были одновременно и небесными светилами), старшие объ­ясняли младшим, что можно делать этим персонажам, и что недопустимо их современникам — обычным людям (то есть людям палеолита).

Почему соперником оленя выступает заяц? У него есть уши, по­добные рогам, что дает пищу воображению (законы ассоциативного сцепления образов во сне, думаю, действовали одинаково — что в па­леолите, что сейчас). Конкурент зайца — осел — слишком велик по раз­мерам и слишком туп (что воплощается в его некрасивом крике).

Мы видим, что в первомифе действующие на небосклоне живот­ные — символы светил — сменяют друг друга. Чередование там такое: заяц — олень — заяц. Кроме того, некоторые животные должны были преследовать зайца на небе, после того как он добыл огонь. Я думаю, что именно к идее смены животных, перемещающихся по небу в пер­вомифе, восходит в конечном счете концепция знаков зодиака.

Как вышеописанные мифологии связаны с шаманизмом? Присту­пая к ответу на этот вопрос, рассмотрим сначала идентичность шамана. Кто такой шаман? Это член племени, обладающий способностью вхо­дить в состояние транса и в этом состоянии путешествовать в небесный или/и подземный миры. Рассмотрим пример конкретного шамана. Пусть это будет Ньяньят из одной из групп племени кенья (Kenyah) центрального Калимантана. Сведения о его идентичности можно полу­чить из роликов youtube по запросу Punan Borneo. Название сайтов — «The Punan of inner Borneo» и «First contact with Punan tribes of inner Borneo» [это эпизоды из фильма «Кольца огня» (Rings of Fire)].

Название роликов в yotube не должно вводить читателя в заблуж­дение. Этот «первый контакт» осуществлялся не с пунанами, а с пред­ставителями племени кенья (одной из групп так называемых даяков Калимантана). Современное «политкорректное» название даяков су­ши — бидайю (Bidayuh). О том, что люди в ролике не пунаны, можно догадаться по их одежде и жилищам.

Кстати, в литературе можно встретить разные названия пунанов: пенан, пунанг и так далее (или: Punan, Penan, Penang etc.). В Индонезии (на языке Bahasa Indonesia) этот этноним пишется Penan и произносится «пынан». «Ы» — это самая близкая гласная русского языка к той реду­цированной гласной, которая в малайском называется pepet. Есть и группы, которые называют себя пунан (с гласной «у», например Punan Wuhan в восточном Сараваке)29.

Подозрение, что в кадрах ролика — кенья, превращается в уверен­ность, когда мы читаем комментарии к роликам: «not punan but kayan ethnic» («не пунан а этнически — кайян») и: «he is not punan. From the language spoken he is a kenyah» («он не пунан. Судя по языку на котором он говорит, он — кенья»), Кайяны и кенья — очень близкие этнические группы.

Итак, речь идет о шамане по имени Ньяньят, принадлежащему к одной из территориальных групп (племен) народа кенья. В настоящее время кенья насчитывается около 24 тысяч и они делятся на 23 терри­ториальные группы.

Сначала о Ньяньяте говорят его соплеменники: «Если вы хотите узнать больше о нашей религии вы должны встретиться с Ньяньятом. Он живет выше по реке…» Потом слово берут авторы фильма (в анг­лийском переводе диктора): «Ньяньят возможно, последний жрец ста­рой религии. Большую часть своего времени он проводит один в лесу; время от времени он возвращается к людям в качестве доктора и фило­софа. Он знает все лечебные растения в лесу и может направлять леча­щую энергию через свои руки». (Тут Ньяньят встает [раньше он сидел на корточках], подходит к «этнографу» и кладет ладонь правой руки ему на голову.) Дальше он говорит: «У всех нас есть свой Странник Снов (Dream Wonderer). Но большинство из нас живет у подножья, сре­ди корней Священного Дерева. Наш Странник Снов может научиться путешествовать среди верхних ветвей этого Дерева. Эго Дерево всей жизни». «Иногда — продолжает Ньяньят — Дерево говорит через меня и сегодня, если мы хотим, мы можем его услышать».

Весь этот текст сопровождает действия Ньяньята, его мимику и жесты. Далее в фильме показывается шаманский сеанс. Музыку обес­печивают женщины (большинство среднего возраста), которые поют хором с двумя бурдонными линиями и сложными импровизациями го­лосов внутри этих линий. Ньяньят накрывается с головой расшитым покрывалом и медитирует… Пение женщин типологически соответст­вует наиболее архаическим типам пения на Балканах, что оказывается для меня полной неожиданностью. Я знал, что такое пение существует в Восточной Индонезии (в частности, на острове Флорес), но не думал, что такое многоголосие есть и в глубинах острова Калимантан, который находится в Западной Индонезии.

Опять предоставляем слово авторам фильма:

«В состоянии транса изнутри приходит специальный язык. Они (кенья. — А. К.) называют его языком “До рождения и после смерти”… И только потом Ньяньят сказал, что все было организовано для того, что­бы принести пользу нам, для того, чтобы пробудить наших Странников Снов. Он предсказал, что в пределах нескольких дней один из нас уви­дит особый сон. Я не видел сна, но мой напарник видел и рассказал нам

Об этом сне.

“Эго правда. Мне снилось, что я — огромное Дерево, которое про­тянулось через весь остров Борнео — от одного побережья до другого. Внутри этого Дерева всюду вокруг меня были существа, которых я должен был бояться, а другие существа должны были бояться меня. Но я видел себя в каждом из них, и все они были частью меня».

Вполне естественно для исследователя примерить этот сон (общий контур сна) на себя. В детстве и юности мне иногда приходилось ви­деть сны, в которых сначала мои руки, а потом и все тело расширялось и разбухало… и на этом конкретный сон кончался, а деталей я уже не помню. Полеты во сне — это вообще вещь весьма распространенная (и в моих снах, и у других людей, которых я расспрашивал об этом).

Я атеист (не воинствующий) и интересуюсь происхождением и развитием Вселенной с точки зрения современной физики. Я читал обе книги Брайана Грина (о теории струн), переведенные на русский язык, и они мне очень понравились. Объединяя все впечатления, которые приведены на этой и предыдущих страницах, я пришел к следующему (предварительному) пониманию своих вышеупомянутых детских и юношеских сновидений: расширение тела — это процесс того, как субъ­ект сам становится Вселенной. В перспективе я должен проверить, есть ли эта тема в отчетах людей, экспериментально евших мухоморы. Му­хоморы должны особо интересовать исследователей шаманизма эпохи палеолита, так как специалисты считают, что именно их тогда исполь­зовали шаманы.

В чем заключается цель вышеописанных размышлений? В том, что­бы увеличить творческие потенции своего мозга (не прибегая к наркоти­кам). Возможно, я увижу сон, подобный снам, которые видел Ньяньят?

Кроме того, я хочу поставить спектакль, в котором бы обсуждалась возможность путешествий во времени (тема, которая всегда подсозна­тельно интересует историка). Согласно теории суперструн в нашей Вселенной более девяти измерений (десять, кроме измерения времени), из которых только три макроскопические, а остальные свернуты и имеют супермикроскопическую размерность. Но в параллельной Все­ленной другие измерения могли бы развернуться в результате первого инфляционного расширения. Таким образом, рядом с нами (с нашей трехмерной браной, на поверхности которой мы живем), может быть (в спектакле) — параллельная три-брана/три-браны с другими мирами. Просверлив гиперпространство (с помощью больших энергий, подоб­ных тем, которые пытаются получить конструкторы Большого адронно­го коллайдера вблизи швейцарского города Церна), герой нашего спек­такля мог бы попасть в параллельную Вселенную, время в которой те­чет в направлении, обратном по отношению к направлению нашей стрелы времени. Сев в параллельной Вселенной на звездолет, движу­щийся с околосветовой скоростью он, вернувшись, попал бы в будущее этой параллельной Вселенной. Вернувшись обратно в нашу Вселенную, герой попал бы в наше прошлое.

Разумеется, даже если такие сценарии были бы возможны, ткани человеческого тела не выдержали бы ни передвижения в гиперпро­странстве, ни ускорения (в разумные сроки) до околосветовой скорости. Иное дело — пучки электромагнитного излучения, на которых в буду­щем могла бы быть записана человеческая личность. Но этого придется ждать слишком долго, я точно не доживу. Совсем другое дело — шама­низм, духи и спектакль, в котором все вышеизложенные идеи могут быть осуществлены в художественной форме.

Такова моя личная польза из изучения обстоятельств идентичности шамана кенья. Кроме того, я хотел бы, в результате аутотренинга, нау­читься концентрировать тепловое излучение в центре ладони моей пра­вой руки и посмотреть, можно ли снимать им головную боль (у себя и других).

Но вернемся к теме статьи. Почему шаманами чаще бывают муж­чины (даже в матрицентрических обществах)? Для того чтобы разо­браться в этом вопросе, нужно посмотреть на шаманизм бушменов Южной Африки. Он, в противоположность сибирскому шаманизму, носит коллективный характер (в еще большей степени, чем у кенья).

Лекари бушменов жу/оанси (условно их можно называть шамана­ми, хотя их шаманизм существенно отличается от сибирско-индейского шаманизма) входят в состояние транса, которое называется! айя и в котором они используют силу, называемую н/ом (н/ум)30. Бушмены считают, что лекари могут видеть н/ом (как нечто, подобное пару) и чувствовать его. Н/ом зарождается и концентрируется в их телах в рай­оне начала позвоночника, проходит по позвоночному столбу, заполняет голову и уходит из тела шамана через вершину головы.31 Тогда шаман теряет сознание и его душа отправляется вместе с н/омом в опасное путешествие, из которого нелегко вернуться.

Все действо происходит во время ритмического танца при сопро­вождении хора сидящих женщин, которые ладонями отбивают сложные полиритмические рисунки. Ноги танцоров-мужчин обвязаны лентами с погремушками, что также вносит вклад в полиритмию. Каждый мужчи­на может танцевать в пределах своего индивидуального ритмического рисунка, вплетающегося в общую ткань пульсирующего ритма. Многие из «шагов» мужчин весьма сложны.

То, что происходит с силой н/ум в теле бушменского лекаря, имеет аналогию с движением кундалини по позвоночному столбу. Весьма вероятно, что и тот и другой процесс первоначально осознавались как духовный аналог сексуального акта, где тело шамана уподоблялось пе­нису, а путешествие — эякуляции. Эго моя гипотеза относительно ша­манизма палеолита, которая объясняет, почему в архаических общест­вах больше шаманов-мужчин. Другая схема — это пограничное состоя­ние, которое овладевает жрецом кандомбле, переодевшимся в женскую одеяеду. Здесь коннотации транса связаны с символическим половым актом с божеством мужского пола, в котором жрец играет роль женщи­ны. Поэтому бердаче у многих народов считались особенно сильными шаманами. Отношение женщин-шаманок к этой схеме нуждается в до­полнительном исследовании.

Вообще говоря, начиная с эпохи неолита/голоцена роль женщин в ритуальной жизни постепенно начала концентрироваться вокруг ритуа­лов плодородия, связанных с магической силой недавно открытого зем­леделия. При этом, поскольку именно женщины занимались земледели­ем (собственно говоря, это они «изобрели» земледелие), естественно, что именно они знали и пели священные тексты, связанные с культами земледельческой магии. Таким образом, в обществах неолитических земледельцев наметилась тенденция «разделения труда» между муж­ским шаманизмом и женскими культами плодородия. Современные культы патриархальных обществ связаны в основном с развитием ско­товодства. Это отражается в мифологических сюжетах и революциях, описанных выше, а также в моей монографии 2007 года32.

Данные сравнительной лингвистики могут помочь с определением этапов и особенностей изменения статуса женщин. Возьмем, например, такое слово, как суку. В языке матрилинейного (и довольно крупного) народа Суматры — минангкабау суку означает матрилинейный род. Привожу цитату из книги Ю. В. Маретина: «Первоначально у минангка­бау было четыре суку: Боди, Чаниаго, Кото, Пилианг. Адат минангка­бау признает образцовым для деревни наличие четырех суку, не больше и не меньше»33. Интересно, что даже в культуре малайцев, полностью утративших матрилинейно-матрилокальные традиции, священность числа четыре и его ассоциация с женщиной сохранились. В малайской средневековой «Повести о махарадже Маракарме» есть, например, та­кие строки: «Еще некоторое время длилась беременность государыни, и вот пришел урочный месяц, день и час, когда ярким светом сияла на небе полная луна. Подул с севера влажный ветер, и все цветы, распус­тившиеся в саду раджи, стали благоухать, наполнив своим ароматом дворец государя и все вокруг, как будто принесли благовония. Птицы перепархивали с места на место, подобно веселящимся людям, а жуж­жание шмелей над цветами своим нежным звуком было сравнимо с песнями, слагаемыми в честь государыни.

И произвела тут государыня на свет дочку сияющей красоты — тело ее было кремово-белым, лицом девочка походила на отца, а ее пышные волосы напоминали распустившуюся шапку цветов. Новорожденную дочь раджи приняли в свои руки четыре нянюшки: две из них были до­черями министров, а две — дочерями витязей»34.

В этом произведении число четыре (явно как священное и счастли­вое) поминается почти столь же часто, как в мифах североамериканских индейцев. Если бы я взялся подсчитывать, сколько раз оно поминается, то замучился бы. А в греческих мифах я нашел только два слабеньких упоминания числа четыре. Так что промывке мозгов относительно сим­волического значения числа четыре мы обязаны не только христиан­ской доктрине, но и патриархальным протоиндоевропейцам, которые позаботились о том, чтобы смысловая символика этого числа была вы­травлена из мышления европейцев. В Африке, Индонезии и Северной Америке она сохранилась35. Пользуясь случаем, я хочу добавить в спи­сок народов с четырьмя (или восемью) матрилинейными родами жите­лей острова Сатавал (Каролинские острова, Микронезия)36. Таким обра­зом, их число увеличивается до сорока пяти. Но вернемся к сравнению малайского и финского языков. В малайском (бахаса индонесиа) языке слово суку обозначает «племя», «народность», «часть»37. В языке ми­нангкабау, самом близком к малайскому, суку — это «матрилинейный род», «четверть»38.

В финском языке суку означает род. Слово sukukunta — «родня, род­ственники». Sukulaisuus — «родство»39. Является ли совпадение финско­го и малайского этимонов случайным? Ниже я покажу, что этот вариант исключен. Разумеется, это совпадение не свидетельствует и о специфи­ческой генетической близости финского и малайского языков. Оно яв­ляется одним красноречивым «кирпичиком» из общего корпуса доказа­тельств происхождения всех известных языков человечества от одного протоязыка40. Кроме того, данное совпадение (одно из более ста, выяв­ленных мной) свидетельствует о существовании евразийско — океанической мегасемьи языков. Ниже я поясню, что это такое, но на­чать придется издалека.

Методы глоттохронологии оценивают примерную «дату» схожде­ния всех живых и исчезнувших отдельных языков к первому языку хо — мо сапиенса примерно в 45 кн. 45 тысяч лет назад появился первый че­ловеческий протоязык (Ur language), от которого в самых «генетиче­ски» удаленных друг от друга языках сохраняется примерно по 3-4 фо­нетически сходных (интуитивно узнаваемых) слова с родственной (или даже одинаковой семантикой). Слово суку в финском и малайском (Ба­хаса индонесиа) языках является примером таких слов. Большой удачей (для исследователя) является то, что здесь два слова полностью фоне­тически совпадают.

Слово суку означает «матрилинейный род» в языке минангкабау, «народ, народы» в индонезийском (малайском) языке и «род, родствен­ники» в финском языке. Из предположения (в моем случае это уверен­ность, а не просто предположение), что это слово восходит к евразий — ско-аустрическому (Е-А)41 языку, следует высокая вероятность того, что его рефлексы сохранились и в других языках, принадлежащих к филе Е-А, а не только в финском и малайском языках. Проверим это следствие. В каких языках есть схожие этимоны? В шведском это sugu «сосать», в английском — to suck, в португальском — successor «насле­довать» Примеры из более отдаленных языковых семей таковы:

Хауса: tsotsa «сосать»; фульбе: kosam «молоко»; малайский susu «молоко»42. Вывод: в ПЯ (проточеловеческом) языке *suku означало (как минимум) «потомки одной матери».

Можно заметить, что это слово (сука) сохранилось и в русском языке. В польском языке оно тоже имеется (suka, значение идентич-

Ч43

Но) , что позволяет предположить, что данный термин семантически деградировал по крайней мере на протославянском уровне.

Таким образом, можно сделать предположение, что обсуждаемый этимон (суку и т. п.) потерял значение «род» на индоевропейском, а не ностратическом уровне. Эго уже предположение в строгом смысле и его надо проверять, просматривая словари различных индоевропейских языков (включая и этимологический словарь Юлиуса Покорного).

То, что этимон суку семантически связан с сосанием, указывает на то, что он обозначал родственников по материнской линии. Но это не значит, что у ностратического протоэтноса были унилинейные родст­венные объединения. Протоностратическая этническая группа вполне могла быть и билатеральной, если исходить из гипотезы значения эти­мона суку в протоязыке хомо сапиенса (см. выше).

Тем не менее вопрос о том, произошло ли у протоностратов сниже­ние женского статуса по сравнению с предшествующим уровнем впол­не резонен44. Иконография европейского верхнего палеолита свиде­тельствует о существовании в этом районе божества Великой Матери. В Юго-Восточной Азии известны этнографические варианты этого об­раза, например Мулуа Сатене, Хозяйка Мира у народа вемале с острова Серам (Восточная Индонезия). Такие образы восходят, вероятно, по крайней мере к неолитическим временам. В эпоху неолита, после от­крытия земледелия (женщинами или даже одной из них) женский ста­тус (в Леванте) должен был повыситься, а женщины должны были быть жрицами (подобно бобохизан у кададзан Сабаха или балиан у бидайю Калимантана). Но поскольку иконография неолитических богинь про­должает (или возрождает9) в Леванте палеолитические же образы «ве — нер», можно предположить, что и в донеолитические времена положе­ние женщины в обществах охотников-собирателей Леванта было отно­сительно равноправным. В этой связи уместно вспомнить о матрили — нейных туарегах с их высоким женским статусом и о кушитских матри- линейных народах, таких как кунама, бареа, ираку и другие. Туареги — одна из редких матрилинейных скотоводческих групп. Другая — тода Индии.

В целом же возникновение скотоводства, безусловно, вызвало по­нижение женского статуса, причем на огромных просторах Евразии этот процесс был, как правило, связан с распространением племен ин­доевропейской языковой семьи. Хорошим примером могут служить хотя бы микенские греки в сравнении с минойцами Крита.

На Калимантане жегцины-жрицы были, как уже говорилось, у ка — дадзанов, а женгцины-шаманки и жрицы — у нгаджу. от данум и катин — ганов, то есть народов языковой группы барито45. У кайянов централь­ного Калимантана посвящение в жрицы осуществлялось во время праздника урожая (сбора риса). У кададзанов этот праздник называется кааматан (по малайски — pesta Kaamatan). У кайянов во время обряда посвящения устанавливается шест жрицы (tuken dayong). Согласно представлениям кайянов каждый индивид имеет в потустороннем мире личный «шест жизни» (tuken urip).

Ритуал посвящения в жреца (жрицу) называется у кайянов «негренг кайо» (negreng kayo). Согласно старой религии (adat Dipuy) новопосвя­щенная жрица (или жрец) [здесь и далее я буду говорить о жрицах] по­лучала подушку (hi с I! lali)’, ее наручный браслет (leku dayong) клался на подушку старейшей жрицы.

Жрица получала посох (tawei), который она хранила в течение всей своей жизни. Она надевала браслет, украшенный бисером (leku dayong), члены ее домохозяйства прикасались к ее подношениям, приобщаясь к ритуалу. Члены домохозяйства рассказывали свои сновидения, а жрица толковала их. Далее в галерее воздвигали алтарь (jok), жрица говорила с животным примерно час, передавая послания в «другой мир», после чего животное приносили в жертву. Потом жрица призывала своих ду — хов-помощников и с их помощью путешествовала в другой мир, прино­ся дары божеству (Bungan) и другим духам.

За каждый жреческий ритуал жрица получала плату (tibah), не менее одной порции бус для украшения браслета и двух мер очищенного риса.

Опытных жриц называли dayong ay а (ауа — «большой»). Некоторые из ритуалов проводились только ими, например, только дайонг айя мог­ла (мог) проводить обряд лечения пациента, пораженного безумием. Каяедые несколько лет во время праздника сбора урожая каждая жрица должна была вновь поднимать свой шест. Этот обряд «обновления» шеста почти идентичен своему аналогу во время обряда лечения, когда восстанавливается «шест жизни» (пете tuken urip) пациента.

«Шаманские духи овладевали некоторыми женщинами, особенно старшими, которые танцевали вокруг алтаря, находясь в состоянии

46 гр

Транса» . Так же как и в жречестве, шаманство являлось результатом зова духов, которые приходили скорее во время транса, чем (в отличие от жречества) во сне. Первые состояния транса неконтролируемы: женщина «умирала» (mate) и затем возвращалась к жизни, вызываемая шумом игры на гонгах47. Интересно, что у аче, народа Индонезии, раньше всех принявшего ислам, женщины до сих пор традиционно иг­рают на гонгах, однако их публичное музыкальное выступление уже невозможно, оно рассматривается как аналог проституции.

Посвящение в шаманки называется masok dayong — «вхождение духов дайонг» (по-малайски «входить» — masuk). Состояния транса (idayong nesun) — неотъемлемая часть ритуалов «инициации» в шаман­ки. «Женщина поддерживается двумя помощницами,., которые застав­ляют ее танцевать. Ее глаза закрыты… Помощницы делают ее воспри­имчивой к вхождению духов. Мало-помалу она начинает танцевать бо-

48

Лее независимо; тогда они отходят в сторону» .

На голове у нее убор из перьев птицы-носорога (lavong tingang), в руках — меч. Шаманка поет, а мужчины отвечают (nyabe). После этого она лечит пациентов.

Танцы транса происходят ночью. Шаманка входит в состояние транса, после чего духи прилетают и садятся подле нее. Первый знак их присутствия проявляется в том, что она начинает спотыкаться (во время танца), а взгляд ее становится направленным внутрь. Духи говорят ус­тами шаманки, она узнает их по голосам, или же они сами объявляют о своем присутствии. В течение ночи в шаманку вселяется несколько ду­хов, соответственно меняется голос и манера поведения женщины: в один момент она может говорить высоким фальцетом, а затем перехо­дит на низкий тон. С помощью голоса шаманки духи иногда вступают в диалог друг с другом, иногда и присутствующие разговаривают с духа­ми (через уста шаманки). Духи говорят о своих желаниях, просят рисо­вого пива: шаманка пьет его. Некоторые духи проявляют сексуальные желания, что шаманка показывает с помощью неприличных жестов, иногда она имитирует мужской половой акт, что вызывает хохот ауди­тории. Духов приглашают участвовать в танце под повторяющиеся мо­тивы сапе (sape dayong). Sape (или sampeh у кенья) — это струнный ин­струмент с ладами, ладьевидной формы, длиной около метра или не­сколько более; струн бывает три или четыре.

Во время ритуала dayong только мужчины могут петь ответы (nyabe) на речитатив жрицы. Вместе с тем как мужчины, так и женщи­ны могут становиться жрецами или шаманами. С некоторыми задачами, такими, например, как путешествие в Уджет Бато (Ujet Bato) — место в потустороннем мире, где обитают души наиболее могущественных пер­сон, могут справиться только жрецы-мужчины. Для жрицы такое путе­шествие слишком опасно (parit). Большинство шаманок — женщины, особенно женщины пострепродуктивного возраста. Женщины гораздо чаще прибегают к лечению; мальчики, в отличие от девочек, часто ве­дут себя нерешительно во время сеансов лечения.

Ж. Руссо пишет: «Я никогда не слышал ни о шамане из аристокра­тического рода, ни о жреце, который был бы рабом (dipen).

Согласно adat Dipuy на людей накладывались сотни табу, их актив­ность сдерживалась множеством дурных предзнаменований.

В прежние времена жрицы играли на тростниковом органе (keledi), который теперь вышел из употребления»49.

Далее я излагаю материал по статье Шона Джей из той же коллек­тивной монографии50.

Шарер переводил названия религиозных «функционеров» у нгаджу басир (basir) и балаин (balain) как «жрецы» и «жрицы». В районе долин рек Кахайян (Kahayan) и Рунган (Rungan) жриц называют, однако, basir bawi, то есть «жрецы-женгцины». Балаин — это женщины, которых на­зывают tukang sangiang, буквально — «сведущие в духах», в созывании духов». По-малайски tukang — «мастер, умелец»51. Иными словами, со­гласно представлениям нгаджу шаманы/шаманки предоставляют свои тела для временного посещения духов (так же, как у кайянов, см. вы­ше. — А. К.).

Нгаджу — это термин на местной разновидности малайского в при­брежной зоне, который означает «выше по течению». Так малайцы (а вслед за ними и антропологи) называют «даяков», которые живут в среднем течении рек Ментайя (Mentaya), Катинган (Katinmgan), Кахаян (Kahayan), Капуас (Kapuas) и Барито (Barito). В настоящее время тер­мин «даяк» является среди части «даяков» и большинства антропологов неполиткорректным. Жители других островов Индонезии (яванцы, сун — данцы, мадурцы и др.) по-прежнему называют бидайю «даяками» (не в присутствии последних, разумеется).

Традиционно нгаджу придерживались религии, которую они назы­вали agama helu (первоначальная религия) и которая сейчас официаль­но именуется хинду кахаринган (Hindu Kaharingan). Говоря максималь­но коротко, их традиционная религия «прописана в законе» как разно­видность индуизма (так же как и у тораджей на Сулавеси).

Воды подземного мира управляются женским божеством по имени Джата Валаванг (Jata Balawang Bulau), «Джата с Золотой Дверью», ко­торая иногда представляется водяной змеей (tambun).

Верхним Миром управляет Раджинг Хатала (Raying Hatala). Он живет на Золотой Горе и иногда мыслится как птица-носорог (tingang). (Все это, разумеется, смесь традиционных представлений и индуизма, ср. с Scharer52. — А. К.).

В процессе «лечения» индивид вначале признается авторитетной tukang sangiang как потревоженный «злым духом». Диагноз произво­дится с помощью духа помощника, который входит в тело исследуемой женщины и изучает его. Дух-помощник может подтвердить или опро­вергнуть присутствие злого духа в теле пациентки. В случае «позитив­ного» диагноза, он может попытаться сам изгнать злого духа. Или же признать свое бессилие и призвать на помощь более могуществен­ного духа-помощника более опытной tukang sangiang. В случае «назна­чения лечения» производится церемония, называемая балиан мампен — данг лунук (Balian Mampendang Lunuk), — заклинания с целью поднять дерево лунук. Дерево лунук — это Ficus religiosa, который растет по бе­регам рек, а его корни частично находятся в воде. Такой фикус рас­сматривается как удобный путь, по которому добрые духи спускаются на землю. Считается, что злобные красноволосые трикстеры, именуе­мые nyaring, происходят из крови первой убитой на Земле женщины и обитают в корнях таких фикусов. Когда индивида тревожит злобный дух, говорят, что в его теле избыток красной крови по сравнению с бе­лой кровью (лимфой). Во время церемонии tukang sangiang делает кро­вопускание.

Я привел этот материал для контраста, чтобы показать, как транс­формируются в Индонезии традиционные представления под воздейст­вием индуизма и на что с большой вероятностью можно наткнуться, изучая народные лечебные принципы у яванцев, балийцев, малайцев, мадурцев и так далее. В малайском языке слово nyaring означает «прон­зительный, резкий» (о звуке или голосе), a nyeri означает «боль»53.

Басир (жрецы) у нгаджу сейчас почти исключительно мужчины (ср.: у батаков — только мужчины, Е. В. Ревуненкова), за исключением женщин-басир в верховьях реки Катинган. Напоминаю, что у кададза — нов Сабаха все аналогичные жрицы — женщины (бобохизан).

Жрецы осуществляют свою деятельность во время серии ритуалов кахаринган (Kaharingan). У кададзанов этот праздник называется каа — матан, а верховный бог — Кинорохинган (Kinorohingan).

Жрецы нгаджу начинают церемонию кахаринган, разбрасывая не — сваренный рис. Считается, что душа риса превращается в семь существ, которые совершают путешествие в Подземный Мир, чтобы привести с собой sangiang’a (духа), который должен принять участие в церемонии кахаринган. Басир начинает отбивать на барабане сложные ритмы и декламировать заклинания, призванные предоставить «дорогу духам

54

Риса»…

Опять же, почти весь этот материал (за исключением выпрямления фикуса и красных волос злых духов) ценен почти исключительно в ка­честве демонстрации того, что делают патриархальные принципы ин­дуизма в Индонезии с ее древними принципами гендерного равнопра­вия в ритуальной сфере (или даже преобладания женщин в этой облас­ти). Что касается красных волос, то у культуртрегеров-номму африкан­ского народа — догонов — красные глаза. Сами же они — наполовину лю­ди, наполовину рыбы (как русалки, но мужского пола). Выпрямление же фикуса символически аналогично заклинанию «ом мани падме хум» («восстань, драгоценный камень, из лотоса»). Этот символ имеет ис­ключительно древнее происхождение, о чем я писал в своей книге55 и выше.