Флиртаника 34

Над Швейцарией долго летели вдоль грозы — так долго, что почти устали на нее смотреть, но все же смотрели не отрываясь, потому что она была прекрасна в своем мрачном величии. Европа сияла внизу, как бриллиант, сначала сияла вся, а потом, ближе к России, только посверкивала, и ее большие города были сверху похожи на ключики. Что-то они отпирали и запирали, эти ключики, какую-то тайну.

— Да! — вспомнила Галинка. — А как ты узнал, где меня искать?

Оттого, что они вдвоем смотрели в один иллюминатор и ее подбородок лежал у Игоря на плече, вопрос пришелся прямо ему в ухо.

— Наконец-то!

Он засмеялся и почесал ухо.

— Что наконец-то? — не поняла она.

— Наконец-то твое любопытство взяло верх над не свойственной тебе элегичностью.

— Ладно-ладно, образованность потом будешь показывать, — хмыкнула она. — Говори лучше, как меня нашел.

— По компасу и карте. Ночью по звездам. Красиво сердишься. — Он поцеловал ее в морщинку, которая на секунду легла между бровями, потому что Галинка действительно рассердилась. — Ну вот, хотел окутаться облаком тайны, а ты — никакой романтики! Смешно я тебя нашел.

— Почему смешно?

— Потому что о твоем местонахождении мне сообщил нынешний муж моей жены.

«Который муж и которой жены?» — чуть не спросила Галинка.

Вопрос был вообще-то не праздный: недостатка в женах у ее возлюбленного, насколько ей было известно, не наблюдалось. Только она знала двух, а сколько их еще могло обнаружиться?

Но Игорь был прав: любопытство все-таки было у нее более сильным чувством, чем даже ревность.

— Каким же образом сообщил? — дипломатично поинтересовалась она.

— Самым обыкновенным. Ира пришла за своими вещами, он ее сопровождал. Пока она собиралась, он сидел со мной на кухне и очень трогательно пытался извиниться за то, что ее у меня увел. Ну, и за… За твоего мужа тоже извинялся.

«Хорошо, у Глебыча ума хватило еще и Кольку туда не притащить, — подумала Галинка. — Хотя Кольке теперь не до этого. Да и Глебычу, видать, тоже».

Она так живо представила себе всю эту картину в целом, что не сдержалась и прыснула в ладонь.

— А с чего вдруг Глеб стал тебе рассказывать, где я? — спросила она.

— С того, что я его спросил. Честно говоря, это было единственное, что меня на тот момент интересовало. Он сказал, что ты вроде бы собиралась в командировку на остров Лансароте. Я сверился с географическим атласом и поехал в Домодедово на подсадку.

— А виза? — не отставала Галинка.

— У меня годовая. Между прочим, ваш Глеб мне понравился. Я теперь думаю: хорошо, что не успел тогда его ударить. Спасибо твоему супругу, что он это вовремя предотвратил.

— Что ж хорошего? — фыркнула Галинка.

— Что именно тебя интересует? Что хорошего в Глебе или другие положительные стороны случившегося?

— В Глебе, в Глебе, — улыбнулась она. — Другие положительные я знаю.

— Большой счет.

— В каком смысле? — не поняла Галинка.

— В прямом. Живет по большому счету, это сразу видно.

— А мне казалось, он не от мира сего немножко, — удивленно протянула Галинка.

— А мир сей по большому счету как раз и не живет. Ты почему смеешься? — спросил он, заметив, что Галинка улыбнулась.

— Потому что ты — еж.

Она быстро провела рукой по его голове.

— Что, такой взъерошенный?

Он удивленно провел ладонью вслед за ее рукой.

— И вовсе нет, — снова улыбнулась она.

— А какой?

Игорь смотрел с интересом. Ему всегда было интересно, что она скажет и сделает в следующую минуту.

— Не скажу, — с загадочным видом заявила Галинка.

— Ну, не говори, — согласился он. — Грозу проехали, давай спать.

Он обнял Галинку так, что ее голова очень точно легла на его плечо. Она закрыла глаза, чтобы Игорь подумал, что она в самом деле засыпает.

«Жалко спать, — думала Галинка, сквозь ресницы глядя на его руку, в которой лежала ее рука. — Усну и без него буду… Зачем?»

Ей было жаль потерять и минуту, которую они могли провести вдвоем. Она никогда не боялась летать, не боялась самолета, но теперь она не просто не боялась его, а счастлива была, что эта летящая капсула отделяет их от мира, позволяя жить по большому счету — друг другом.

Ничего не было решено. Все заботы ожидали их обоих сразу же, как только закончится эта счастливая отдельность от земли. Но их отдельность не была отдельностью обманчивой, это Галинка чувствовала и знала.

Эта отдельность была — то самое, большое, что знает еж. Ничего лишнего.

Карта занимала весь экран, сверкала и переливалась, как волшебное окошко в несуществующий мир.

Хотя почему в несуществующий? Это была самая настоящая карта Земли, в ней не было ни одного выдуманного штриха.

— А снега Килиманджаро можно увидеть? — спросила Ирина.

— Можно. — Глеб щелкнул кнопкой, и экран засиял снежным пространством. — Вот они, снега Килиманджаро. На самой вершине.

— А собор Парижской Богоматери?

Картинка снежно подмигнула и исчезла, сменившись странными ребрами парижского собора. Ирина уже с час, наверное, вспоминала все города, горы, моря, улицы, дома, которые волновали ее воображение, когда она читала о них в книжках, и каждый раз Глеб с легкостью разворачивал их перед нею на экране. И радовался ее изумлению — радовался, что ее изумление наполнено счастьем.

— А остров Лансароте? — вспомнила Ирина.

Роман Уэльбека, перевод которого она вчера отправила в издательство, вспомнился в последнюю очередь. Она начинала его переводить в подавленности и отчаянии, а заканчивала в сплошном, ни на секунду не исчезающем счастье. И то и другое отодвинуло эту работу в сторону от ее души, а потому сделало незапоминающейся.

— Сейчас… Ага, вот он.

Остров Лансароте, появившийся на мониторе во всех мелких деталях пейзажа, показался Ирине мрачным и темным. Таким он, собственно, и был описан в только что переведенном ею романе.

— Ну его, — сказала она. — Не хотела бы туда попасть!

— Почему?

Глеб крутнулся вместе со стулом, заглянул ей в глаза. Она уже заметила, что ему все время необходимо смотреть ей в глаза. И что он там видит такое особенное?

— Да мрачный очень. Вон, даже на экране видно — сплошная лава. Не представляю, зачем туда ездить. Я, кажется, если бы на день всего там оказалась, с ума бы сошла.

— А зачем нам там оказываться? — Глеб отъехал на стуле от монитора и обнял стоящую рядом Ирину. Она замерла, прислушиваясь, нет, не прислушиваясь, а причувствываясь к его дыханию. — Нам с тобой туда и не надо.

— А куда нам с тобой надо?

Она наклонилась, сняла с него очки и поцеловала в оба его дальнозорких глаза, поочередно в правый и в левый.

— По-моему, это неважно. Можно за десять тысяч километров куда-нибудь, можно на месте остаться.

— Гражданин мира ты мой! — засмеялась Ирина. — Это твое компьютерное мышление говорит.

— Может быть, — не стал спорить Глеб. — Скучное оно для тебя?

— Какое же оно скучное? Вон карта у тебя какая! Дух захватывает.

Карта Земли, всю последнюю неделю не сходившая с монитора, имела прямое отношение к работе, которая была заказана Глебу крупной поисковой системой. Руководство этой системы располагалось в Нью-Йорке, а кусочки подробной карты делались программистами, разбросанными по всему миру. Глеб писал программу, с помощью которой в эту каргу можно было внедрить Россию, то есть, конечно, не саму Россию, а новые, точные ее снимки, сделанные со спутников. До сих нор этому мешали какие-то секретные соображения, а теперь они были наконец-то преодолены — и вот он вписывал в карту Земли российские территории; сегодня была очередь города Ростова Великого.

Самое удивительное, что именно из этого города позвонил сегодня Глебу Колька Иванцов, чтобы поздравить со старым Новым годом. С новым Новым годом он своего друга не поздравил — исчез, как в воду канул. Оказывается, не в воду: в качестве новогоднего сюрприза Колька сообщил, что приедет в Москву через неделю, и то ненадолго, только чтобы поговорить с Галей.

— Я, понимаешь… — смущенно объяснил он. — В общем, у меня тут женщина появилась. И ребенок.

— Какой ребенок? — опешил Глеб. — Ты женщину завел, а у нее ребенок?

— Во-первых, что значит завел? — приобиделся Колька. — Что она, собака? А во-вторых, не у нее ребенок, а у меня. То есть у нее, конечно, тоже. У нас, в общем. У нас родился ребенок.

— А Галя знает? — осторожно поинтересовался Глеб.

— Я ей еще перед Новым годом сказал. И уехал. И она тоже вроде бы уехала. Сначала в командировку куда-то, а потом, видно, Надюшку в Германию повезла. Ну а теперь, наверно, вернулась уже, и надо… Надо все обсудить. Я так понимаю, мне в Ростов придется перебираться. В Ростов Великий.

— Почему? — не понял Глеб.

— А жить где с новым-то семейством? С Галкой однушку разменивать?

Глеб расслышал, с какой старательной грубоватостью Колька говорит об этой женщине и ребенке, и улыбнулся. Его друг никогда ничего не боялся, а теперь вот… Теперь он явно боится показать, что у него на душе. Но и скрывать этого не умеет.

— Ты подожди перебираться, — сказал Глеб. — Может…

— Что — может? — не понял Колька.

— Нет, ничего. Ты к нам хоть зайди, когда приедешь.

— Ладно. — Колька невидимо улыбнулся. — Хорошо мне, Глебыч. Знаешь, как хорошо…

— Знаю.

Конечно, Глеб не знал всех новых и, прямо сказать, неожиданных обстоятельств Колькиной жизни. Но то, как хорошо его другу, он понял сразу. Ему и самому было так же хорошо, от того же ему было хорошо, потому он сразу чувствовал это даже в посторонних людях, а уж тем более в Кольке.

И, конечно, Глеб не стал говорить о всяких других обстоятельствах, которые стали ему известны совсем недавно и были не менее ошеломительны, чем Колькины.

Галинка позвонила Глебу вскоре после Нового года и сообщила, что везет Надьку в Германию, поэтому два дня ее дома не будет.

— И потом меня там тоже не будет, — помолчав, добавила она.

Глебу показалось странным, что Колькина жена зачем-то сообщает ему о своих поездках. О них и Колька имел самое приблизительное представление, а Глеб-то и вовсе был ни при чем.

— Опять в командировку поедешь? — из вежливости поинтересовался он.

— Никуда не поеду. Глебыч, — каким-то совсем уж странным, почти испуганным голосом сказала Галинка, — а твоя… Твоя жена, она как, насовсем твоя?

Чтобы Галя Иванцова задавала такие детские по бестактности и неловкости вопросы, да еще испуганным тоном — этого просто быть не могло!

— Совсем, — сказал Глеб.

— Ты извини, что-то я… — смущенно пробормотала Галинка. — Просто понимаешь… Я пока буду жить в квартире, где она раньше… В общем, я буду жить с Игорем Северским, — выговорила она наконец. — Так уж вышло, Глебыч.

— Как с Северским?! А как же его Катя?.. — Глеб так растерялся от неожиданности этого известия, что даже не успел подумать, кого и о чем спрашивает. — Галя! — тут же закричал он, расслышав в трубке всхлипывающие звуки. — Галя, я просто идиот!

Она поплакала еще пару секунд и, всхлипнув последний раз, сказала:

— Не знаю я. Ничего я не знаю. Катя… Она ведь родила уже, наверное. И он, кажется, к ней поехал. Не знаю даже, куда. И спросить его не могла. Может, вообще ко мне больше не вернется… Я без него жить не могу, Глебыч, — растерянным, совсем уж не своим голосом добавила она.

— Галь, да все хорошо будет. Я же с ним поговорил все-таки, знаешь? Он очень порядочный человек и хороший даже, по-моему!

— Вот именно что порядочный, — вздохнула Галинка. — Женится на этой своей Кате, что тогда делать?

Что делать в этом случае Галинке, Глеб не знал. Он представил, что стал бы делать сам, если бы Ирине вдруг почему-то пришлось выйти замуж за другого мужчину, пусть даже и по каким-нибудь очень веским причинам, и его мороз прошиб от одного лишь подобного предположения.

Он молчал, не зная, что сказать. Галинка первой прервала молчание.

— В общем, — уже не растерянным, а обычным своим голосом сказала она, — если Иванцов тебе позвонит, скажи, что квартира в его распоряжении.

Наверное, следовало выполнить ее просьбу, но Глеб не смог этого сделать во время Колькиного звонка.

И теперь, глядя на карту Ростова Великого, он в очередной раз упрекнул себя за малодушие.

— Ты расстроился? — сразу спросила Ирина. — Почему?

Его поражало, как мгновенно она замечает малейшие изменения в его состоянии, настроении. Сам он никогда не придавал значения собственному состоянию и настроению. Думать об этом прежде, в пустоте своего одиночества, казалось ему странным, а теперь ему и подавно было не до таких пустяков. Он только удивлялся, что Ирине все это не кажется пустяками, и не мог поэтому скрывать от нее ничего из происходящего с ним.

И сейчас он тоже не смог этого скрыть.

— Я не хотел тебе говорить, — пробормотал Глеб, — но… В общем, Колькина жена, Галя, то есть теперь уже, получается, бывшая жена, она… Она мне звонила недавно и сказала, что будет жить с Игорем. С твоим Игорем… Бывшим, — совсем уж глупо добавил он и спросил, глядя Ирине в глаза:

— Это очень тебе обидно? Это, может, еще неточно…

Глаза у нее были сейчас такие, как в ту первую их встречу, когда Глеб понял, что сквозь ее глаза, сквозь нее всю светится мир, весь как есть. И что вся она тоже мир — особенный, никому не понятный, а ему необходимый, как дыхание и даже больше, чем дыхание.

— Обидно? — Ирина улыбнулась. — Нет, совсем не обидно. Я ведь нечестна была по отношению к нему, на что же обижаться?

— Потому что.., ты со мной?

— Нет, не потому. Это другая была нечестность.

Мне трудно объяснить… Понимаешь, я решила, что счастье можно разделить на маленькие порции. Очень маленькие, на каждый день. Я счастлива была, когда мы с Игорем поженились, то есть мне казалось, что счастлива, но это я теперь понимаю, что только казалось, а тогда… Я глупо говорю, непонятно!

Глеб по-прежнему сидел на вращающемся стуле перед монитором, а она стояла рядом. Он взял Иринину руку и подержал в обеих своих руках, как в лодочке, чтобы она успокоилась.

— Ты понятно говоришь, — сказал он.

Она в самом деле успокоилась, но руку не отняла.

— Мне стало достаточно спокойной жизни, — сказала она. — Просто спокойной, ровной. И я решила, что ему этого тоже достаточно. Я в своем спокойствии жила, как в коконе, и единственное, что меня не устраивало: почему Игорю неинтересно, что гам в моем коконе происходит? А ему, наверное, другое было нужно… Какая она, эта Колькина жена? — спросила Ирина. И сразу спохватилась:

— То есть мне это теперь совершенно неважно!

— Галинка какая? Не знаю, — пожал плечами Глеб. — Ну, бойкая, решительная, веселая всегда. — И тут же, вспомнив, как звучал недавно по телефону ее голос, сказал:

— Хотя, может, мне это только казалось. Я ее мало знал, если вдуматься.

— Если вдуматься, мы все друг друга мало знали, — улыбнулась Ирина. — Совсем не то друг о друге знали. Выпьем за старый Новый год? Я шампанское купила.

— Выпьем, — кивнул Глеб. И виновато добавил:

— Я и не заметил, что ночь уже. Заработался.

Он открыл шампанское, налил себе и Ирине. Пена потрескивала по самым краешкам бокалов, льдистый после недавней оттепели снег потрескивал, ударяясь в окно.

— Как странно… — сказала Ирина, поставив на пол пустой бокал.

— Что странно?

Когда Глеб смотрел на нее, ему казалось, что в жизни нет ничего странного. Он знал о жизни все, когда смотрел на нее.

— Я жила с Игорем много лет, твой Колька тоже жил со своей женой много лет, мы все думали, что иначе и быть не может. Ну, пусть мы обманывались, но ведь мы все-таки думали, что любим, а…

Она замолчала.

— А — что? — тихо переспросил Глеб.

— А как же те живут, кто вообще не любит? Вообще, понимаешь? Как они живут на свете? Просыпаются утром, и впереди целый день, а зачем он? И следующий день, и неделя, и месяц, и вся жизнь — зачем?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Я же тебя люблю.

Он не обманывал ее — ни в словах о своей любви, ни в своем незнании, как живут те, кто не любит.

Это было для него теперь непредставимо.

Оглавление